Это был не последний раз, когда он увидел ее, пообещал он себе, когда он осматривал зубцы, где его отец, Сартак и Несрин согласились встретиться на рассвете.
Принц и Несрин еще не приехали, но его отец стоял в доспехах, которые Шаол не видел с детства. С тех пор как его отец уехал, чтобы исполнять желанья Адарлана. Чтобы победить этот континент.
Он по-прежнему хорошо ему подходил, неяркий металл поцарапан и помят. Не самая лучшая часть брони из семейного арсенала под домом, но самая прочная. Меч висел на бедре, и щит лежал напротив стены. Часовые вокруг них пытались не смотреть, хотя их испуганные глаза следили за каждым движением.
Барабаны стучали.
Шаол подошел к отцу, его темная туника была усилена броней на плечах, предплечьях и голени.
Трость из железного дерева лежала за спиной Шаола, — когда волшебство Ирэн начнет исчезать, и его ждало кресло в большом зале, когда ее сила полностью истощится.
Вчера, когда Шаол объяснялся с отцом, он ничего ему не сказал об этом. Не сказал ни слова.
Шаол бросил косой взгляд на мужчину, который смотрел на армию, костры которой начали затухать один за другим под восходящим светом.
— Они использовали костяные барабаны во время последней осады Аньеля, — сказал его отец, без дрожи в голосе. — Легенда говорит, что они били в барабаны три дня и три ночи, прежде чем атаковали, и что город был настолько охвачен ужасом, настолько безумным от бессонницы, что у них не было шансов. Эраванские армии и звери уничтожили их.
— Тогда у них не было ракинов, сражающихся с ними, — сказал Шаол.
— Посмотрим, как долго они продержатся.
Шаол стиснул зубы.
— Если у тебя нет надежды, тогда ваши люди тоже недолго продержатся.
Отец уставился на равнину, на которую с каждой минутой прибывала армия.
— Твоя мать ушла, — наконец сказал мужчина.
Шаол не скрыл удивление.
Его отец схватился за каменный парапет.
— Она взяла Террина и ушла. Я не знаю, куда они бежали. Как только мы поняли, что нас окружают враги, она взяла своих фрейлин, их семьи. Ушли в глубокой ночи. Только твой брат потрудился оставить записку.
Его мать, в конце концов, она вытерпела, все, она выжила в этом адском доме и наконец ушла. Спасти ее другого сына — их обещание будущего.
— Что сказал Террин?
Его отец провел рукой по камню.
— Это не имеет значения.
Это ясно. Но сейчас не время разговаривать, заботиться.
На лице отца не было страха. Просто холодное смирение.
— Если вы не поведете этих людей сегодня, — проворчал Шаол, — тогда я это сделаю.
Его отец наконец посмотрел на него, его лицо было серьезным.
— Твоя жена беременна.
Шок прошел сквозь Шаола, как физический удар.
Ирэн — Ирэн…
— Она может быть опытным целителем, но не таким хорошим лжецом. Или ты не заметил, что ее рука часто опиралась на живот, или как она вся зеленая отворачивается во время еды?
Такие мягкие, случайные слова. Как будто его отец не выбыл почву из-под него.
Шаол открыл рот, напрягая тело. То ли чтобы накричать на отца, то ли чтобы бежать к Ирэн, он не знал.
Но тогда стук костяных барабанов остановился.
И армия начала продвигаться вперед.
Глава 40
Манона и Тринадцать похоронили всех и каждого из воинов, уничтоженных Железнозубыми.
Их разорванные и кровоточащие руки пульсировали, их спины болели, но они это сделали.
Когда последняя твердая земля была засыпана, она обнаружила, что Бронвен задержалась на краю поляны, а остальные Крошанки ушли в лагерь.
Тринадцать пробрели мимо Маноны. Гислейн, по словам Весты, была приглашена сидеть у очага ведьм с равным интересом к этим смертным, научным занятиям.
Только Астерина осталась в тени поблизости, чтобы охранять ее спину, когда Манона спросила Бронвен:
— Что это?
Она должна была попытаться ради любезности, ради дипломатии, но она не сделала этого. Не смогла собрать это в себе.
Бронвен сглотнула, как будто подавившись словами.
— Ты и твой шабаш действовали достойно.
— Ты сомневалась в том, что такое сделает Белая Демонесса?
— Я не думала, что Железнозубые потрудятся позаботиться о человеческих жизнях.
Она и половины из этого не знала. Манона только сказала:
— Моя бабушка сообщила мне, что я больше не Железнозубая, поэтому кажется, что забота о том, что они делают или не делают, больше не касается меня. — она продолжила идти к деревьям, где исчезли Тринадцать, и Бронвен пошла в шаг с ней. — Это меньшее, что я могла сделать, — призналась Манона.
Бронвен взглянула на нее искоса.
— Действительно.
Манона посмотрела на Крошанок.
— Управляй своими ведьмами хорошо.
— Железнозубые уже давно дали нам повод быть хорошо обученными.
Что-то вроде стыда снова прошло через нее. Она задавалась вопросом, найдет ли она когда-нибудь способ облегчить это, пережить это.
— Я полагаю, что так и есть.
Бронвен не ответила, прежде чем отправиться к небольшим кострам.
Но когда Манона отправилась на поиски очага Гленнис, Крошанки смотрели на нее.
Некоторые склоняли к ней головы. Некоторые из них мрачно кивали.
Она позаботилась о том, чтобы Тринадцать ухаживали за ними, и не смогла сесть. Пусть вес дня догонит ее.
Вокруг них, вокруг каждого костра, Крошанки тихо спорили о том, вернуться ли домой или отправиться дальше на юг в Эйлуэ. Но если бы они пошли в Эйлуэ, что бы они сделали? Манона едва слышала, как бушевали дебаты, Гленнис позволила каждому из семи правящих очагов прийти к своему собственному решению.
Манона не задержалась, чтобы услышать, что они выбрали. Не потрудилась попросить их лететь на север.
Астерина подошла к Маноне, предлагая ей полоску сушеного кролика, в то время как Тринадцать ели, а Крошанки продолжали свои тихие дебаты. Ветер пел сквозь дупла деревьев и усиливался.
— Куда мы отправимся на рассвете? — спросила Астерина. — Мы следуем за ними или направляемся на север?
Будут ли они цепляться за эти все более бесполезные поиски, чтобы завоевать их, или они откажутся от этого?
Манона изучала ее кровоточащие, ноющие руки, железные ногти, покрытые грязью.
— Я Крошанка, — сказала она. — И я Железнозубая ведьма. — она размяла пальцы, желая избавиться от них. — Железнозубые мои люди тоже. Независимо от того, что скажет моя бабушка. Они мой народ: Синекровные, Желтоногие и Черноклювые в равной степени.
И она будет нести бремя того, что она создала, чему она обучилась, вечно.
Астерина ничего не сказала, хотя Манона знала, что она слышала каждое слово. Знала, что Тринадцать тоже перестали есть, чтобы послушать.
— Я хочу вернуть их домой, — сказала Манона им, ветру, который тек до самых Пустошей. — Я хочу вернуть их всех домой. Пока не поздно, пока они не стали чем-то, недостойным Родины.
— Так что ты собираешься делать? — спросила Астерина мягко, но не слабо.
Манона доела полоску вяленого мяса и стащила с нее водяную шкуру.
Ответ лежал не в выборе одного над другим, Крошанки или Железнозубые. Никогда так не было.
— Если Крошанки не соберут войско, то я найду другое. Одно уже обучила.
— Ты не можешь пойти в Морат, — вздохнула Астерина. — Ты не пройдешь и ста миль. Войско Железнозубых могло уже слишком далеко зайти, чтобы даже рассматривать объединение с тобой.
— Я не собираюсь идти в Морат. — Манона сунула замерзшую руку в карман. — Я пойду в Ферианскую Впадину. Независимо от войска, оно остается под командованием Петры Синекровной. Я попрошу их присоединиться к нам.
Астерина и Тринадцать были ошеломлены. Позволив им остановиться на этом, Манона зашагала к деревьям. Она учуяла запах Дорина и последовала за ним.
И увидела, как он разговаривал с духом Кальтэны Ромпир, женщина исцелилась и осознала смерть. Освободилась от страшных мучений. Манона была в шоке.
Потом она услышала о планах Дорина проникнуть в Морат. Морат, где был Третий и заключительный Ключ Вэрда. Он знал и ничего ей не сказал.
Кальтэна растворилась в ночном воздухе, а потом Дорин обратился. В красивого, гордого ворона.
Он не тренировался, чтобы развлечь себя. Нисколько.
Манона зарычала:
— Когда именно ты собирался сообщить мне, что ты собираешься пойти за третьим Ключом Вэрда?
Дорин моргнул, уставившись на нее портретом спокойной уверенности.
— Когда ушел бы.
— Когда ты бы улетел, как ворон или виверна, прямо в сети Эравана?
Температура на поляне резко упала.
— Какая разница, сказал бы я тебе это несколько недель назад или сейчас?
Она знала, что на ее лице не было ничего доброго, ничего теплого. Лицо ведьмы. Лицо Черноклювой.
— Морат — это самоубийство. Эраван найдет тебя в любой форме, которую ты носишь, и ты закончишь с ошейником вокруг шеи.
— У меня нет другого выбора.
— Мы согласились, — сказала Манона, шагая. — Мы договорились, что поиск Ключей больше не является приоритетом…
— Я знал, что это будет лучше, чем спорить с тобой об этом. — его глаза светились синим огнем. — Мой путь не влияет на твой собственный. Объедини Крошанок, лети на север, чтобы помочь Террасену. Моя дорога ведет в Морат. Так было всегда.
— Как ты мог смотреть на Кальтэну и не видеть, что тебя ждет? — она подняла руку и указала на то место, где был шрам у Кальтэны. — Эраван поймает тебя. Ты не сможешь уйти.
— Мы проиграем эту войну, если я не пойду туда, — огрызнулся он. — Почему тебя это не волнует?
— Меня это волнует. — прошипела она. — Меня волнует, проиграем ли мы эту войну. Меня волнует, сумею ли я сплотить Крошанок. Меня волнует, пойдешь ли ты в Морат и то, как ты не вернешься, по крайней мере, не как что-то, стоящее жизни. — он только моргнул. Манона плюнула на покрытую мхом землю. — Теперь ты хочешь сказать мне, что забота не такая уж плохая вещь? Ну, вот что из этого получается.