— Я больше не чувствую себя собой. Как будто она погасила. Изгнала меня. Она и Каирн, и все, что они сделали со мной. — она сглотнула, и Рован обнял ее и притянул к себе на колени. — Я так устала, — слёзы катились по её щекам. — Я так устала, Рован.
— Я знаю. — он погладил ее по волосам. — Я знаю.
Это было все, что можно было сказать.
Рован держал ее, пока ее плач не стих, и она успокоилась, прижавшись к его груди.
— Я не знаю, что делать, — прошептала она.
— Ты будешь сражаться, — просто сказал он. — Мы будем сражаться. Пока больше не сможем. Мы сразимся.
Она села, но осталась у него на коленях, глядя ему в лицо с беспокойством, которое его уничтожило.
Рован положил руку ей на грудь, прямо над этим горящим сердцем.
— Огненное сердце.
Задача и вызов.
Она положила руку на его, почувствовав тепло, несмотря на холодную ночь. Как будто этот огонь еще не погас. Но она только смотрела на звезды. На Лорда Севера, наблюдающему за ними.
— Мы сразимся, — выдохнула она.
…
Аэлина обнаружила Фенриса у тихого огня, смотрящего на потрескивающие огни.
Она сидела на бревне рядом со своим мэйтом, открытым и дрожащим но… соль ее слез смыла часть его. Поддерживая ее. Рован поддерживал ее и все еще делал это, наблюдая за тенями от огня.
Фенрис поднял голову, его глаза были такими же пустыми, как она знала и у нее.
— Всякий раз, когда тебе нужно поговорить об этом, — сказала она, ее голос все еще хрипел:
— Я здесь.
Фенрис кивнул, его губы сжались.
— Спасибо.
Лагерь готовился к отъезду, но Аэлина подошла ближе и долго сидела рядом с ним.
Два целителя, выделяющиеся только белыми полосками вокруг их бицепсов, поспешили мимо, в руках было полно повязок.
Аэлина напряглась. Сосредоточилась на ее дыхании.
Фенрис заметил, куда она смотрит.
— Знаешь, они были в ужасе, — тихо сказал он. — Каждый раз, когда она приводила их, чтобы… исцелить тебя.
Два целителя пропали в палатке. Аэлина согнула пальцы, они слегка дрожали.
— Это не мешало им это делать.
— У них не было выбора.
Она встретила его темный взгляд. Фенрис сжал губы.
— Никто не бросил бы тебя там. Никто.
Сломленная, в крови и сожженая…
Она схватила рукоять Златинца. Беспомощная.
— Они бросили ей вызов по-своему, — продолжал Фенрис. — Иногда она приказывала вернуть тебя в сознание. Часто они утверждали, что не могут, что ты слишком глубоко ушла. Но я знал — я думаю, что Маэва тоже, что они тебя там держали. Как можно дольше. Чтобы выиграть тебе время.
Она сглотнула.
— Она наказала их?
— Я не знаю. Это всегда были разные целители.
Вероятно, Маэва сделала это. Скорее всего, она разрушила их умы.
Рука Аэлины сжалась на мече рядом с ней.
Беспомощной. Она была беспомощна. Как и многие в этом городе, в Террасене, на этом континенте, были беспомощны.
Рукоять Златинца согрелась в руке.
Она не будет такой. Сколько бы времени не понадобилось.
…
Гавриэль встал рядом с Рованом, взглянул на королеву и Фенриса и пробормотал:
— Нет новостей, которые нам нужно услышать.
Рован закрыл глаза на мгновение.
— Нет.
Гавриэль положил руку на плечо Рована.
— Это ничего не меняет, в некотором роде.
— Как?
— Мы служили ей. Она была… не такой, как Аэлина. Какой должна быть королева. Мы знали это задолго до того, как узнали правду. Если Маэва хочет использовать то, что она против нас, чтобы присоединиться к Морату, то это кое-что меняет. Но это в прошлом. Сделано, Рован. Знание, что Маэва — Валг, или просто несчастный человек, не меняет того, что произошло.
— Знание, что королева Валгов хочет поработить моего мэйта, и почти это сделала, многое меняет.
«Но мы знаем, что боится Маэва, почему она этого боится, — возразил Гавриэль, его светлые глаза блестели. — Огня и целителей. Если Маэва придет с армией, мы не беззащитны.
Это правда. Рован проклинал себя за то, что не подумал об этом. Однако возник еще один вопрос.
— Ее армия, — сказал Рован. — Она состоит из Фэ.
— Так же как и ее армада, — осторожно сказал Гавриэль.
Рован провел рукой по волосам.
— Сможешь ли ты с этим жить — сражаться с нашими собственными людьми? Убивать их.
— А ты? — спросил Гавриэль.
Рован не ответил.
Гавриэль спросил через мгновение:
— Почему Аэлина не предложила мне клятву на крови?
Мужчина не спрашивал об этом в эти недели. И Рован не был уверен, почему Гавриэль спросил теперь, но он сказал ему правду.
— Потому что она не сделает этого, пока Эдион не произнесет клятву первым. Предложить тебе клятву до него… она хочет, чтобы Эдион сделал это первым.
— В любом случае, он не хочет, чтобы я был рядом с его королевством.
— Чтобы Эдион знал, что она поставила его потребности над своими.
Гавриэль склонил голову.
— Я бы сказал «да», если бы она предложила.
— Я знаю. — Рован хлопнул своего старого друга по спине. — Она тоже знает.
Лев посмотрел на север.
— Как ты думаешь… мы не слышали никаких новостей от Террасена.
— Если бы он пал, если бы Эдион пал, мы бы знали. Люди здесь знали бы.
Гавриэль потер грудь.
— Мы были на войне. Он был на войне. Боролись на полях битвы с детства, проклятые богами. — ярость мелькнула на лице Гавриэля. Не от того, что делал Эдион, а от того, что заставила сделать его судьба и несчастья. Гавриэля не было там, чтобы остановить это. — Но я все еще боюсь каждый день, который проходит, а мы ничего не слышим. Боюсь каждого посланника, которого мы видим.
Ужас, которого Рован никогда не знал, отличался от его страха за своего мэйта, его королеву. Страх отца за своего ребенка.
Он не позволил себе взглянуть на Аэлину. Вспомнить его мечты, когда он искал ее. Семья, которую он видел. Семья, которую они создадут вместе.
— Мы должны убедить членов каганата идти на север, когда эта битва закончится, — мягко выругался Гавриэль.
Рован кивнул.
— Если мы сможем разбить эту армию завтра и убедить королевскую семью, что Террасен — единственный способ, тогда мы действительно можем отправиться на север в ближайшее время. Ты сможешь сражаться на стороне Беспощадных Эдиона.
Руки Гавриэля сжались по бокам, татуировки побелели на его костяшках.
— Если он позволит мне эту честь.
Рован заставил бы Эдиона сделать это. Но он только сказал:
— Позови Элиду и Лоркана. Ракины почти готовы отправиться.
Глава 51
Лоркан задержался на краю лагеря, едва увидев великолепных птиц или их бронированных всадников, когда они улеглись на ночь. Несколько человек, как он знал, еще не нашли свой отдых, вместо этого неся нуждающимся запасы и помощь, возвышаясь над городом и равниной.
Ему было все равно, он не удивлялся, что скоро окажется в воздухе на одном из этих невероятных зверей. Не волновался, что завтра они все будут сражаться против темной армии, собравшейся сзади.
Он сражался в большем количестве битв, войн, чем ему хотелось запомнить. Завтра было совсем немного людей, кроме демонов, которые они убивали, а не мужчин или Фе.
Похоже, демонов, как и его бывшая королева.
Он предлагал себя ей, хотел ее или считал, что хотел. И она рассмеялась над ним. Он не знал, что это значит. О ней, о себе.
Он думал, что его темнота, подарки Хелласа, влекли его к ней, что они были предназначены для этого.
Возможно, темный бог хотел, чтобы он не клялся в верности Маэве, но убил ее. Чтобы приблизился достаточно, чтобы сделать это.
Лоркан не поправил свой плащ после порыва холодного воздуха от далекого озера. Скорее, он наклонился к холоду, ко льду на ветру. Как будто это могло унести правду прочь.
— Мы уходим.
Низкий голос Элиды прорвался сквозь ревущую тишину его мыслей.
— Ракины готовы, — добавила она.
На ее лице не было страха или жалости, ее черные волосы были позолочены факелами и кострами. Из всех из них она лучше всех справилась с новостями, но подошла к столу, как будто она родилась на поле битвы.
— Я не знал, — сказал он, голос напрягся.
Элида поняла, что он имел в виду.
— В любом случае у нас есть все, о чем можно волноваться.
Он сделал шаг к ней.
— Я не знал, — сказал он снова.
Она откинула голову назад, чтобы изучить его лицо и поджала рот, в ее челюсти напряглась мышца.
— Ты хочешь, чтобы я дала тебе какое-то отпущение?
— Я служил ей почти пятьсот лет. Пятьсот лет, и я просто подумал, что она бессмертна и холодна.
— Это похоже на определение Валга для меня.
Он обнажил зубы.
— Ты живешь за мили и видишь, что она со всеми делает, леди.
— Я не понимаю, почему ты так потрясен. Даже когда она была бессмертной и холодной, ты любил ее. Ты должен был принять эти черты. Какая разница, что она делает, как мы называем ее?
— Я ее не любил.
— Ты, конечно, поступил так же.
Лоркан зарычал:
— Почему ты тогда возвращаешься, Элида? Почему ты не можешь отпустить?
— Потому что я пытаюсь понять, как ты мог полюбить монстра.
— Почему? — он толкнул ее в пропасть гнева. Она не сделала шага.
Действительно, ее глаза пылали, когда она прошипела:
— Потому что это поможет мне понять, почему я сделала то же самое.
Ее голос запнулся на последних словах, и Лоркан успокоился, когда они поселились в него в голове. Он никогда не… у него никогда не было никого…
— Это болезнь? — спросила она. — Что-то сломано внутри тебя?