ла нити опустить ее вниз.
Домой. Домой. Домой.
Но она еще не все закончила. Аэлина приказала себе и родному миру остановиться. В это мгновение Врата Вэрда с оглушающим грохотом захлопнулись. Закрылись и все двери.
Аэлину втолкнуло обратно в ее тело.
Над Эндовьером взошло солнце. Померкли Знаки Вэрда, начертанные на каменистой земле.
Рован стоял на коленях возле Аэлины, готовясь встретить ее последние мгновения. Он надеялся, что каким-то образом и сам покинет этот мир. Когда она уйдет, его здесь ничто не удержит.
Но с восходом солнца он почувствовал: связующая нить дрогнула и натянулась. Жаркая вспышка соединила порванные волокна.
Рован не отваживался дышать. Не смел надеяться. Аэлина, стоявшая на коленях, упала, выкатилась за пределы Знаков Вэрда. Рован подскочил к ее обмякшему телу…
Удары ее сердца отдавались у него в ушах, достигая души. Ее грудь поднималась и опускалась. Она дышала! Потом медленно открыла глаза.
Запах эндовьерской соли сменился запахом слез Дорина и Шаола. Рован прижал Аэлину к груди и тоже заплакал, не стесняясь слез. Ее ослабевшая рука коснулась его спины, где под одеждой скрывалась татуировка. Казалось, Аэлине хочется ощутить символы, которые были и на его спине. Знаки его отчаянной надежды.
– Я вернулась, – хрипло произнесла Аэлина.
Ее тело было теплым и… по-странному холодным. И почему-то воспринималось как чужое.
Аэлина села, застонав от боли в костях.
– Что произошло? – спросил Дорин.
Шаол поддерживал адарланского короля за талию.
Аэлина сложила ладони чашей. Внутри вспыхнул крохотный огонек. И только.
Она поочередно взглянула на Рована, Шаола и Дорина. Лица всех троих осунулись за ночь.
– Моя магическая сила ушла, – сказала она и повернула руки. Огонек мелькал между пальцами. – Остался лишь уголек.
Ее спутники безмолвствовали. Но Аэлина улыбнулась. Пропал колодец магической силы, исчезло бурлящее море огня. Оставшееся не превышало обычных магических способностей, какие имелись у людей, пока прежний адарланский король не подавил магию.
Она отдала не только свою магическую силу, но и ту, что подарила ей Мэла, отблагодарив за попытку спасти Элиану. Но… Аэлина заглянула вглубь себя, в душу. Она приложила руку к груди и почувствовала биение сердца.
Фэйского сердца. Вот и плата.
Она отдала себя целиком – человеческую жизнь, смертную природу. Все это сгорело, превратившись в щепотку праха между мирами. Превращений больше не будет. Отныне ей жить в фэйском теле.
Об этом Аэлина рассказала спутникам. Все время, пока длился рассказ, Рован держал ее в своих объятиях. Договорив, Аэлина протянула руку, желая убедиться… Возможно, то было еще одним прощальным подарком Мэлы. Капелька воды на ладони – сохраненная частичка прежней Аэлины. Дар ее матери. Его Аэлина сберегала до самого конца, не давая сгинуть в Замке и Вратах Вэрда.
На другой ладони вспыхнул крохотный огонек.
Обычные магические способности. Она уже не была Огненосицей. Но осталась Аэлиной.
Глава 100
Киллиан разбудил Эдиона, когда только начало светать. Разбудил по-солдатски, толкнув в бок. Эдион зевнул и потянулся. Его койка стояла в Большом зале. Вокруг спали солдаты. Зал наполняло их тяжелое дыхание.
Эдион сощурился от света небольшого фонаря в руке Киллиана.
– Пора, – произнес Киллиан, глядя на него воспаленными, усталыми глазами.
Эдион знал: сам он выглядит ничуть не лучше. Все они были вымотаны. Но пока живы. Прошла неделя с тех пор, как отряд Тринадцати принес себя в жертву, заставив силы Мората отступить. Ценой своей гибели ведьмы купили защитникам Оринфа целый день отдыха. Всего один день, после которого Морат возобновил наступление.
Эдион набросил на плечи тяжелый меховой плащ, служивший ему одеялом, и поморщился от пульсирующей боли в левой руке. Плата за беспечность: замешкался, не прикрылся щитом, и валгский солдат полоснул ему по руке.
Хорошо, что он больше не хромал. Рана, нанесенная валгским принцем, успела исцелиться.
Эдион повесил на левое плечо щит, прикрепил к поясу меч и стал пробираться через лабиринт спящих, утомленных тел. У выхода из Большого зала они расстались: Киллиан отправился на городскую стену, Эдион зашагал к северной башне.
Он шел по пустому холодному замку, напоминавшему гробницу. Поднявшись почти на самый верх башни, Эдион слегка постучался. Дверь открылась и тут же закрылась. Лисандра выскользнула в коридор, постаравшись не разбудить спящую Венгу.
Колеблющееся пламя свечи в руке Эдиона делало тени на лице Лисандры глубже и рельефнее. Как и у других защитников, оно осунулось за эту неделю сражений от рассвета до заката.
– Готова? – тихо спросил Эдион, вновь поворачиваясь к лестнице.
Это стало их традицией. Вечером он провожал Лисандру до двери их с Венгой комнаты, а утром приходил встречать. Это были единственные светлые моменты в череде долгих жутких дней. Иногда с ними была Венга, без умолку болтавшая о том, как она в этот день помогала Дарро, бегая с посланиями и разными поручениями. Иногда они шли вдвоем.
Лисандра молча спускалась по лестнице. Чем ниже, тем тяжелее становилась ее изящная походка.
– Завтракать пойдешь? – спросил Эдион, когда они почти спустились.
Она кивнула. Яйца и вяленое мясо сменились кашей и горячим бульоном. Пару дней назад, после затяжных сражений, Лисандра обернулась драконом и полетела охотиться. Через час вернулась, неся в каждой лапе по крупному оленю.
Свежего мяса хватило совсем ненадолго.
Лестница закончилась. Эдион свернул к трапезной, но Лисандра дотронулась до его руки. Остановившись, он повернулся к ней. Лисандра молча обняла его за талию и спрятала лицо у него на груди: красивое и такое усталое. Эдион поставил свечку на стенной карниз и тоже обнял Лисандру. Она буквально повисла на Эдионе, словно усталые ноги ее уже не держали.
Эдион уткнулся подбородком в макушку Лисандры, закрыл глаза и вдыхал ее постоянно меняющийся запах. Их сердца перекликались. Эдион гладил ее по спине, не столько лаская, сколько подбадривая.
Близости между ними не было. Неподходящее время, да и пригодных мест для этого в холодном замке тоже не находилось. Но эти объятия… В день гибели отряда Тринадцати Лисандра впервые остановила Эдиона возле лестницы, крепко обняла и долго не разжимала руки. Когда боль и отчаяние немного отпустили обоих, Эдион проводил ее наверх.
Лисандра чуть отстранилась, но не высвободилась из его объятий.
– Готов? – спросила она.
– У нас кончаются стрелы, – сказала Маноне Петара Синекровная. В предрассветных сумерках они поднимались на башню, наспех превращенную в драконье гнездо. – Думаю, можно оставить менее опытные шабаши в замке. Пусть делают стрелы.
– Пусть делают, – глухо отозвалась Манона, глядя на незнакомых драконов, окружавших Аброхаса.
Тот уже проснулся. Он держался особняком и сейчас, ежась от холода, смотрел на поле сражения за крепостными стенами. На выжженное пятно, которое никакой снегопад не мог засыпать полностью.
Манона часами смотрела на это пятно, а когда находилась в воздухе, ведя нескончаемые сражения, с трудом решалась пролететь над ним.
В груди и во всем ее теле поселилась пустота.
Только сражения и повседневные дела уберегали Манону от желания свернуться в комочек рядом с Аброхасом и замереть. Разум подсказывал ей: нужно двигаться, иначе жизнь ее покинет.
Окружающие, кажется, это тоже понимали, но Манону не заботило их отношение к ней. Меж тем вчера вечером Ансель из Верескового Утеса разыскала ее в Большом зале. Рыжеволосая воительница присела рядом. Глаза цвета красного вина сразу заметили, что Манона почти ничего не ест.
– Я тебе сочувствую, – сказала Ансель.
Манона молча смотрела в тарелку с почти нетронутой едой. Молодая правительница Западного края оглядела угрюмый зал.
– Я потеряла большинство своих солдат, – сказала она, и ее веснушчатое лицо побледнело. – Это было до вашего появления, еще по пути в Оринф. Армия Мората перехватила их и зверски уничтожила.
Маноне стоило изрядных усилий повернуться к Ансели и встретить тяжелый взгляд рыжеволосой королевы. Она моргнула. То было единственным подтверждением, что Манона слышала слова Ансели.
Возле тарелки Маноны лежал ломоть хлеба. Ансель отщипнула от него кусок и принялась есть.
– В Западном краю места хватит, если… сумеешь сломать древнее проклятие.
Кто-то из ведьм за длинным столом напрягся, но не взглянул в их сторону.
– Я буду уважать древние границы Ведьминого королевства. Остальная часть Западного края – моя.
Ансель встала, забрав недоеденный хлеб.
– Подумай на досуге, – сказала она и пошла к своим солдатам.
Манона не проводила ее взглядом, но слова Ансели и это предложение засели в памяти. Ведьмам обещали вернуть земли в границах их древнего королевства, но не весь Западный край… «А ты приведи наших на родину».
Прощальные слова Астерины и сейчас звучали в ушах Маноны.
– Ты сегодня тоже можешь остаться в замке, – сказала Петара, поглаживая бок своего дракона. – Поможешь делать стрелы. И отдохнешь.
Манона посмотрела на нее. Железнозубые лишились двух верховных ведьм и наследницы Желтоногих. Где находилась мать Петары, никто не знал. Однако воздушный легион Мората сохранял дисциплину. Маноне, Петаре и крошанкам приходилось нелегко.
Каждый день все меньше и меньше ведьм возвращалось с поля битвы.
– Остальные не отдыхают, – холодно ответила Манона.
– Остальные ночью ухитряются спать, – заметила ей Петара. – Думаешь, я не вижу, как ты лежишь без сна?
– У меня нет потребности в отдыхе.
– Утомление ничуть не менее опасно, чем раны. Отдохни, а завтра присоединишься к нам.
– Не припомню, чтобы тебя назначали командующей, – оскалила зубы Манона.
Петара и сейчас выдержала ее взгляд.
– Что ж, сражайся, если хочешь. Но помни: от тебя зависят многие жизни. Если из-за чрезмерной усталости ты потеряешь быстроту и ловкость и погибнешь, они все пострадают.