Поднялся ропот. Кого-то поразило услышанное. Черноклювых возмутило новое предательство Маноны. Как она посмела выдать тайные замыслы их верховной ведьмы?
– И тогда уже не будет ни Синекровных, ни Желтоногих. Бабушка намерена забрать оружие, которое вы здесь делали, повсюду поставить командирами только Черноклювых, а остальных сделать чем-то вроде наших рабов. Если же вы не примете такую участь, вас попросту уничтожат.
Манона глотнула воздуха. Потом еще.
– Пятьсот лет мы не знали ничего, кроме кровопролития и жестокости. Моя бабушка готовит вам еще пятьсот лет такой жизни.
– Врешь! – послышалось из толпы. – Мы сражаемся ради неувядаемой славы. Нас ждет еще более славное будущее!
Тогда Астерина расстегнула доспехи и подняла подол своей белой рубашки. Она привстала в стременах, показывая свой изуродованный шрамами живот.
– Манона не врет, – сказала она, показывая грубо выжженную надпись на животе:
«НЕЧИСТАЯ».
Клеймо, которое останется с нею до конца дней.
– У скольких из вас животы обезображены таким же клеймом? – спросила Астерина. – Кого-то самолично клеймила ваша верховная ведьма. Кому-то надпись выжигала командир вашего шабаша. А у скольких из вас сожгли мертворожденных дочерей, не дав даже подержать их в руках?
И вновь стало тихо, но тишина была иной. Кого-то трясло. Кто-то всхлипывал.
Слезы блестели в глазах ведьм отряда Тринадцати, не знавших о трагедии Астерины. Гислана была готова разрыдаться. Слезы соратниц подхлестнули Манону, придав ей сил.
– Вам внушили, что вы сражаетесь ради неувядаемой славы. Только чьей? Кто-то не доживет до конца войны. Кто-то погибнет потом. Это и есть обещанное вам славное будущее. Вы рискуете никогда не увидеть нашей древней родины.
– А что предлагаешь нам ты, Черноклювая? – невозмутимо спросила Петара.
– Лететь с нами. Сражаться на нашей стороне. Против Мората. Против тех, кому выгодна ваша гибель или участь рабынь. За союз крошанок и Железнозубых. Только он сможет наконец-то снять проклятие с земель Ведьминого королевства! – выкрикнула Манона, перекрывая ропот.
Потом снова стало тихо. Тишина была напряженной, как в природе перед бурей.
Астерина уселась в седло, но подол рубашки не опускала.
– Будущее ведьм должны выбирать и строить сами ведьмы, – продолжала Манона, обращая слова к каждой слушательнице, ко всем Черноклювым. Она знала: кто-то из них погибнет в пучине войны. Предательски дрожащие пальцы она сжала в кулаки. – Но должна вам сказать: мы слишком долго существовали обособленно, не зная лучшей жизни. А она есть, и я собственными глазами видела такую жизнь.
Эти слова удивили даже соратниц Маноны.
– Я видела, как ведьмы, люди и фэйцы мирно уживаются друг с другом. И это вовсе не проявление слабости. Это сила. Я встречала королей и королев, чья любовь к своей родине и своему народу так велика, что они не думают о собственном величии и славе. И во имя этой любви они совершают немыслимые подвиги, сокрушают непреодолимые преграды.
Манона выпрямилась в седле, держа голову высоко поднятой.
– Вы – мои соплеменницы. Что бы ни заявляла моя бабушка, вы были и остаетесь моими соплеменницами. Но если понадобится, я буду сражаться против вас, чтобы у тех, кто не в силах постоять за себя, была достойная жизнь. Достойное будущее. Мы слишком долго измывались над слабыми, и нам это нравилось. Нам пора становиться лучше наших предшественниц.
Эти слова она говорила отряду Тринадцати несколько месяцев назад.
– Лучший мир существует, – повторила Манона. – И я буду за него сражаться. А вы? – спросила она, развернув Аброхаса к выходу.
Манона кивнула Петаре, получив ответный кивок наследницы Синекровных. Им позволят беспрепятственно покинуть Ферианскую впадину.
Манона натянула поводья. Аброхас взмыл в небо. Следом взлетели драконы ведьм отряда Тринадцати.
Дитя мира… Пора исполнить чаяния матери, которую Манона никогда не видела.
Глава 44
– Аэлина, не подскажешь, как мне сегодня тебя потрошить?
Слова Кэрна обожгли ее ухо жаркой волной. Кинжал царапнул по голому бедру.
Нет. Нет, это не могло быть сном. Бегство, Рован, корабль, плывущий в Террасен…
Острие кинжала вонзилось чуть выше колена. Аэлина скрипнула зубами, увидев хлынувшую кровь. Кэрн принялся вращать кинжал, с каждым поворотом вгоняя его глубже.
«Буравчик» был излюбленной забавой подручного Маэвы. Потом целители латали дыры, оставленные в разных частях тела Аэлины. Останавливался Кэрн, лишь когда острие упиралось в кость и помещение оглашалось отчаянными криками жертвы.
Сон. Иллюзия. Ее бегство от него и от Маэвы было очередной иллюзией.
Проговорилась ли она? Сказала, где спрятаны Ключи?
Ей было не сдержать рыданий.
Послышался другой голос – холодный, с безупречными интонациями:
– Я столько времени и сил потратил на твое обучение, и во что ты превратилась?
Такого не может быть! Откуда здесь взялся Аробинн? Он стоял по другую сторону каменного алтаря. Его нет. Это иллюзия. Аробинн, с его сверкающими рыжими волосами и безупречным одеянием, – просто иллюзия.
В улыбке ее бывшего хозяина сквозило презрение.
– Даже Саэм держался лучше, чем ты.
Кэрн погрузил кинжал еще глубже, пропоров ей сухожилие. Аэлина выгнула спину и пронзительно закричала. Фенрис отозвался глухим рычанием.
– Если бы ты по-настоящему захотела, то выпуталась бы из этих цепей, – хмуро заметил ей Аробинн. – Если бы всерьез попыталась.
Нет, она не могла. Все это было сном, ложью…
– Ты позволяешь себе оставаться пленницей. Ведь едва ты освободишься… – Аробинн усмехнулся, – тебе нужно будет пожертвовать собой. Сделаться жертвенной овечкой.
Аэлина скрежетала зубами и извивалась, насколько позволяли цепи. Кэрн продолжал буравить ее ногу. Она не слышала его хихиканья. До ушей Аэлины долетали лишь слова невидимого предводителя адарланских ассасинов.
– В глубине души ты надеешься задержаться здесь подольше, чтобы приносить жертву пришлось не тебе, а молодому адарланскому королю. Ты прекрасно это знаешь, потому и прячешься здесь. Ждешь, когда он расчистит тебе путь. – Аробинн прислонился к алтарю, достал изящный кинжальчик и принялся чистить себе ногти. – В глубине души ты знаешь: боги поступили нечестно, выбрав тебя. И Элиана поступила нечестно. Она ведь могла выбрать Дорина. Пусть она и подарила тебе несколько лет жизни, но плата по-прежнему возложена на тебя. Твоя плата за ее ошибку. И за пакости богов. – Длинные пальцы Аробинна коснулись ее щеки. – Теперь понимаешь, от чего я старался тебя уберечь все эти годы? Чего бы ты смогла избежать, оставшись Селеной. Оставшись со мной? – Он улыбнулся. – Понимаешь, Аэлина?
Ответить она не могла. У нее не было голоса.
Кэрн добрался до кости и…
Аэлина рывком села, хватаясь за бедро. Никаких цепей. Никакой маски на лице. Никто не уродовал ей ногу кинжалом.
Она тяжело дышала. В ноздри бил запах заплесневелого постельного белья. Никаких криков – лишь сонное щебетание птиц доносилось снаружи. Аэлина вцепилась ногтями в щеки. Принц, спавший рядом, проснулся и молча гладил ее по спине, стараясь успокоить.
Захудалый постоялый двор, где они остановились на ночлег, находился близ границы Фенхару и Адарлана. За окном комнатенки висела густая пелена тумана.
Это был сон. Всего-навсего сон.
Аэлина повернулась и спустила ноги на истертый ковер, прикрывавший щербатые половицы.
– До рассвета еще целый час, – сказал Рован.
Но Аэлина потянулась за рубашкой.
– Как раз хорошенько разогреюсь.
Может, даже побегает. За недели плена ее ноги стосковались по движениям.
Рован тоже сел на постели. Прыть Аэлины внушала ему опасение.
– Упражнения подождут.
Вот уже несколько недель Аэлина упражнялась, подчиняя себя не менее суровому распорядку, чем был у нее в крепости Страж Тумана.
– Нет, не подождут, – возразила она, надевая оружейный пояс.
Аэлина отскочила в сторону, пригнулась. Меч Рована просвистел у нее над головой, срезав несколько прядок на кончике косы. Тяжело дыша, она едва успела взмахнуть Златинцем и отразить новую атаку. Меч задрожал, и волдыри на ее ладони засаднило.
Новые волдыри для нового тела. Все три недели плавания она усердно упражнялась, а мозоли едва только начали появляться. Каждый день она по нескольку часов махала мечом, стреляла из лука, вспоминала навыки рукопашного боя, но кожа на ладонях по-прежнему оставалась мягкой.
Ворча себе под нос, Аэлина пригнулась пониже, чтобы затем пружинисто вскочить. Ноги у нее уже гудели.
Но Рован замер посреди пыльного двора, опустив меч и топорик. В предрассветной мгле это место казалось даже привлекательным. С моря дул легкий ветерок, шелестя в уцелевших листьях сгорбленной яблони, возле которой сейчас и стоял Рован.
Вчера к вечеру капитан объявил, что плыть на север небезопасно – можно попасть в полосу бурь. Нужно пристать к берегу и переждать непогоду. Никто не возражал. После трех недель плавания все обрадовались возможности ступить на сушу. Хотя бы узнать, что происходило здесь за время их отсутствия.
Ответ был коротким: война.
Война бушевала повсюду. Но где именно велись сражения, престарелый хозяин постоялого двора не знал. Корабли в гавань больше не заходили. Большие военные суда проплывали мимо. Чьи они – хозяин тоже не знал. Мало того что он ничего не знал – он не умел ни готовить, ни поддерживать чистоту в своем заведении. Вероятно, прежде этим занимался кто-то другой.
Задерживаться здесь Аэлина и ее спутники не собирались. День-другой – и снова в путь, если они намерены поскорее добраться до Террасена. Капитан убеждал их не испытывать судьбу. С зимним морем шутки плохи. Куда безопаснее двигаться вдоль берега. С точки зрения мореплавания – да. Однако в таком случае им придется проплыть мимо Рафтхола и прочих прибрежных адарланских городов, которые вполне могут быть заняты войсками Мората.