Ровно столько, чтобы выковать Замок и умереть.
– Аэлина, я с самого начала знал.
Он ни на мгновение не поверил во весь этот благородный спектакль.
Аэлина всхлипнула, и в груди Рована что-то лопнуло.
– Я не чувствую себя. Понимаешь? Не ощущаю, что я – это я. Маэва что-то погасила во мне. Или вырвала. Она, Кэрн и все их мерзости, которые они творили со мной.
Аэлина ловила воздух ртом. Рован подхватил ее и усадил себе на колени.
– Я так устала… – всхлипывала она. – Рован, я неимоверно устала…
– Знаю, – ответил он, гладя ее по волосам. – Знаю.
Ничего другого он сказать не мог.
Рован держал ее в объятиях, пока Аэлина не перестала плакать и не затихла у него на груди.
– Я не знаю, что мне делать, – прошептала она.
– Знаешь. Ты сражаешься. Мы сражаемся и будем сражаться, пока у нас есть силы.
Аэлина выпрямилась у него на коленях. Ее лицо было сплошной гримасой боли. Ровану хотелось закрыть глаза. Но он приложил руку к ее груди, туда, где билось пылающее сердце.
– Огненное сердце.
Он бросал ей вызов и призывал.
Ладонь Аэлины легла поверх. Теплая, невзирая на морозный ночной воздух, словно внутри еще оставался огонь. Но Аэлина лишь смотрела на звезды. На Повелителя Севера, несущего свой вечный дозор.
– Мы сражаемся, – прошептала она.
Фенриса она нашла в одиночестве у костра: он сидел, глядя на языки пламени. Аэлина присела рядом на бревно. Дрожащая, беззащитная, вывернутая наизнанку… Хорошо, что она выплакалась. Слезы унесли часть груза. Успокоили ее. Рован тоже успокаивал ее, как мог. Сейчас он оставался в темноте, не спуская с нее глаз.
Фенрис поднял голову. В его глазах была пустота. Такая же, как в ее собственных. Аэлине для подтверждения не требовалось зеркало.
– Когда бы тебе ни захотелось поговорить, я готова тебя выслушать, – хрипло произнесла она.
Фенрис кивнул.
– Спасибо, – ответил он, почти не разжимая губ.
Лагерь готовился к перемещению. Аэлина подвинулась ближе к огню и сидела так минута за минутой.
Мимо промчали две целительницы с охапками бинтов. Белые нарукавные повязки указывали на их род занятий.
Аэлина напряглась, сосредоточившись на дыхании. Фенрис тоже заметил целительниц.
– Сама знаешь… тамошние целители были напуганы, – тихо сказал он. – Всякий раз, когда она посылала их… лечить тебя.
Целительницы с бинтами свернули за шатер и исчезли. Аэлина сгибала и разгибала пальцы, пытаясь унять дрожь.
– Боялись, но все равно шли лечить.
– У них не было выбора.
Аэлина перехватила его сумрачный взгляд. Губы Фенриса сжались еще плотнее.
– Никто не оставил бы тебя в… том состоянии. Никто.
Окровавленной, обожженной, с переломанными костями.
Аэлина сжала эфес Златинца.
– Целители сопротивлялись Маэве по-своему, – продолжал Фенрис. – Иногда она приказывала им поскорее привести тебя в сознание. Они отвечали, что им не удается, поскольку ты слишком глубоко погрузилась в забытье. Но я-то знал… думаю, и Маэва знала… они намеренно оставляли тебя в забытьи как можно дольше. Старались подарить тебе время.
– Маэва их наказывала? – спросила Аэлина, с трудом сглатывая.
– Не знаю. Каждый раз приходили новые.
Значит, наказывала. Вероятнее всего, Маэва вторгалась в их разум, рвала его на куски. Она не терпела чьего-либо непослушания.
Пальцы Аэлины вновь сжали эфес меча.
Она была беспомощной, как многие жители Аньеля, как многие в Террасене и других частях Эрилеи. Слишком много таких…
Эфес Златинца потеплел.
Она больше не позволит себе ни минуты бездействия, сколько бы времени ей ни осталось.
Гарель неслышно подошел к Ровану и, едва взглянув на Аэлину и Фенриса, прошептал:
– Это была отнюдь не та правда, какую нам требовалось услышать.
– Совсем не та, – согласился Рован, прикрыв на мгновение глаза.
– Потрясение, конечно, – сказал Гарель, опуская руку на плечо Рована. – Но лишь отчасти.
– Почему?
– Мы служили Маэве. Она была… совсем не похожей на Аэлину. В смысле – не такой, какой надлежит быть королеве. Мы знали это задолго до сегодняшнего вечера. Если Маэва хочет объединиться с Моратом и показать нам свое истинное лицо, это кое-что изменит. Но прошлое закончилось. Оставь его, Рован. Сейчас уже не важно, кто помыкал нами: валгская королева или жестокая фэйка с извращенным умом.
– Нет, Фенрис. Если я знаю, что валгская королева хочет поработить мою истинную пару и почти преуспела, – это меняет очень многое.
– Однако мы знаем, чего боится Маэва и почему, – возразил Гарель, сверкнув желтовато-карими глазами. – Огня и целительниц. Если Маэва явится сюда со своей армией, мы вовсе не беззащитны.
Гарель был прав. Рован чуть не отругал себя за то, что столь простая мысль не пришла ему в голову.
– Но армия Маэвы целиком состоит из фэйцев, – высказал он еще одно свое опасение.
– Ее армада тоже целиком состояла из фэйцев, – осторожно напомнил Гарель.
Рован запустил руку в волосы.
– Тебе хватит решимости воевать против соплеменников?
Не только воевать, но и убивать.
– А тебе?
Рован не ответил.
– Почему Аэлина не предложила мне принести ей клятву на крови? – помолчав, спросил Гарель.
Рован не одну неделю ждал от него этого вопроса. Странно, что Гарель спросил только сейчас.
– Вначале она предложит это Эдиону. Ей важно, чтобы из вас двоих Эдион был первым.
– То есть он может не захотеть, чтобы меня допустили в пределы Террасена.
– Чтобы Эдион знал: его желания она ставит выше своих.
Гарель опустил голову:
– Я бы согласился, если бы она предложила.
– Знаю. – Рован похлопал самого давнего своего друга по спине. – И Аэлина тоже знает.
Лев повернулся к северу:
– Как ты думаешь… мы же не имеем никаких вестей из Террасена.
– Если бы Террасен пал, если бы Эдион пал, мы бы знали. Вести дошли бы до Аньеля.
– Мы с тобой достаточно повоевали, – продолжал Гарель. – И Эдион тоже. Можно сказать, с детства на полях сражения, а все из-за этих проклятых богов.
Ярость исказила лицо Гареля. Он гневался не на деяния Эдиона, а на судьбу и стечение обстоятельств, заставившие сына слишком рано взять в руки меч. Гневался на себя, поскольку не был рядом и ничего не мог предотвратить.
– День за днем – и никаких вестей. Меня охватывает ужас. Мне страшно видеть каждого гонца.
Этот страх был Ровану незнаком. Страх отца за сына отличался от страха за свою истинную пару и королеву Террасена.
Рован не позволял себе смотреть в сторону Аэлины и вспоминать сны, что снились ему в ночи поисков. Ту большую семью. Их семью.
– Когда сражение за Аньель окончится, нужно убедить детей хагана двигаться на север, – сказал Гарель, предварив эти слова негромким ругательством.
Рован кивнул.
– Если мы завтра сумеем уничтожить моратскую армию и убедить Хасару и Сартака, что Террасен – единственное разумное направление, путь на север окажется вполне реальным. И тогда уже ко дню Ильмаса ты будешь сражаться бок о бок с Эдионом.
Гарель стиснул кулаки. На побелевших костяшках выступила татуировка.
– Если он окажет мне такую честь.
«Надавлю – и окажет», – подумал Рован.
– Сходи за Лорканом и Элидой, – попросил он Гареля. – Рукки готовы к вылету.
Глава 51
Лоркан стоял в той части лагеря, где находились руккины. Он почти не смотрел на великолепных птиц и всадников в доспехах, устраивавшихся на ночлег. Но нескольким руккинам будет не до отдыха. Они полетят в крепость, чтобы отвезти туда Шаола, Ириану и неожиданное пополнение, а также необходимые припасы и амуницию.
Все эти мысли мелькали где-то на задворках разума Лоркана. Его не волновало, что вскоре он снова окажется в воздухе. Даже завтрашнее сражение не особо его тревожило. Лоркан потерял счет войнам, на которых побывал. Завтрашняя битва будет мало отличаться от прежних, если не считать, что завтра они будут убивать не людей и не фэйцев, а демонов.
Таких же, как его бывшая королева, только более низкого происхождения.
А ведь он предложил себя Маэве. Он желал ее… или верил, что желает. Но она посмеялась над его желанием. Тогда он не знал причины, отнеся все за счет своего положения.
Лоркан думал, будто к Маэве его притянула собственная темнота, дары бога Хелласа и в этом они равны. А вдруг темному богу хотелось, чтобы, вместо принесения кровной клятвы, он убил Маэву? Тогда получалось: служение ей – лишь способ подобраться поближе.
С далекого озера дул ледяной ветер. Лоркан не стал запахивать плащ, наоборот – подставил лицо под ледяные струи, словно они могли вырвать из него и унести правду, услышанную в шатре Хасары.
– Мы улетаем, – прорвался сквозь гудящую тишину его мыслей голос Элиды. – Рукки уже готовы.
На лице ее не было ни страха, ни сожаления. Пламя факелов и костров золотило ее черные волосы. Она спокойнее всех восприняла правду о Маэве, а стратегию сражения обсуждала так, словно родилась на поле битвы.
– Я не знал, – напряженно проговорил Лоркан.
Элида поняла, о чем речь.
– У нас есть заботы посерьезнее.
– Я не знал, – повторил Лоркан, делая шаг в ее сторону.
Элида запрокинула голову, вглядываясь в его лицо. Губы у нее были плотно сжаты, а на виске дергалась жилка.
– И ты хочешь, чтобы из-за твоего незнания я тебя простила?
– Я служил ей почти пятьсот лет. Пятьсот лет! И считал ее всего лишь бессмертной холодной особой.
– Меня это не удивляет. Валги такие и есть.
Лоркан оскалил зубы:
– А ты поживи с мое и увидишь, как это на тебе скажется… госпожа Лошэн.
– Не понимаю, отчего ты так потрясен. Ты же любил ее, бессмертную и холодную. Значит, принял ее особенности и манеру обращения с тобой. Так какая тебе разница, кем она оказалась на самом деле?
– Я не любил Маэву.
– Но твои действия доказывают обратное.
– Элида, ну почему ты без конца возвращаешься к одному и тому же? – не выдержал Лоркан. – Почему никак не можешь отпустить?