– Это не слабость.
Кастил шагнул вперед, но не остался стоять и не сел рядом. Он опустился передо мной на колени.
– Твое сердце, Поппи. Это дар, которого я не заслуживаю. – Он положил руки на мои колени и поднял на меня взгляд. – Но буду защищать до последнего дыхания. Я не знаю, что это означает… – Он замолчал и вжал пальцы в мою кожу. – Ладно. Проклятье. Я знаю, что это означает. Вот почему я в таком восторге от всего, что ты говоришь или делаешь, – от всего, что есть ты. Вот почему о тебе первая мысль, когда я просыпаюсь, и последняя, когда засыпаю, и я забываю обо всем остальном. Вот почему, когда я с тобой, я могу молчать. Могу просто быть. Ты знаешь, что это означает.
Он взял мою руку и прижал к своей груди – к сердцу.
– Скажи мне, что это означает. Пожалуйста.
Пожалуйста.
Он уже дважды в одном разговоре произнес это слово, которое нечасто слетало с его губ. И как я могу отказать?
Я не просто сосредоточилась на нем, чтобы получить впечатление от его эмоций, которое, как я теперь знала, было поверхностным. Я открылась и протянула к нему невидимую нить. Его чувства хлынули на меня волной, и я была потрясена.
Не тяжелой, густой как сливки озабоченностью. Он беспокоился – о том, что будет с его братом, с королевством, со мной. Не холодным всплеском удивления, заставившим меня думать, что он не вполне верит этому разговору. Терпкий, почти горький вкус печали ощущался слабо. Его страдание лишь единственный раз не было острым и почти ошеломляющим – когда я забрала его боль. Я удивилась, да, но еще больше меня потрясла сладость на кончике языка.
– Ты это чувствуешь? – спросил он. – На что это похоже?
– На… на шоколад и ягоды. – Я сморгнула слезы. – Клубника? Я чувствовала это от Виктера, от Йена и моих родителей. Но никогда – именно такого вкуса, более утонченного.
Кажется, я знаю, что это. Это чувство таилось за долгими взглядами и прикосновениями. Ощущалось в том, как Кастил постоянно обхватывал меня покрепче, когда мы ехали верхом, и в том, как играл моими волосами. Это чувство заставило его провести линию, которую он не пересекал. Вот почему он не использовал принуждение, вот что вынуждало его меня защищать, но вместе с тем требовало разрешить мне защищаться самой. Вот почему рядом со мной он не думал о своем королевстве, брате и времени, проведенном в плену.
Это одна из многих вещей, запрещенных мне, когда я была Девой.
Это любовь.
– Не плачь.
Он поднес мою руку ко рту и поцеловал ладонь.
– Я не плачу. Это не от горя.
Кастил улыбнулся. На правой щеке появилась ямочка.
– Я ненавижу эту дурацкую ямочку.
– Хочешь знать, что я думаю? – Он поцеловал кончик моего пальца.
– Мне все равно.
Ямочка появилась и на левой щеке.
– Я думаю, что когда речь идет о моих дурацких ямочках, твои чувства прямо противоположны.
Он был прав, и я вздрогнула.
Кастил отпустил мою руку и обхватил ладонями мои щеки. Наклонившись вперед, он прижался лбом к моему лбу, и, клянусь, его руки дрожали.
– Всегда, – прошептал он мне в губы. – Твое сердце всегда в безопасности со мной. Так будет всегда. Поппи, на свете нет ничего, что я защищал бы так отчаянно и так ревностно. Поверь в это – в то, что чувствуешь от меня. Поверь в меня.
Поверь.
Став Кастилом, он никогда не просил доверять ему. Он знал, насколько хрупко это доверие. Одна трещина может разрушить все.
Но я знаю, что чувствую.
Я кивнула.
– Я больше не хочу притворяться.
– Я тоже.
– Я… я не знаю, что это значит для нас, – прошептала я. – Твой народ и твои родители… они мне не доверяют. Ты близок к бессмертию, а я… моя жизнь – это миг. Что нам теперь делать?
– Не будем беспокоиться о моем народе, моих родителях и продолжительности наших жизней. Не сейчас. И не потом. Мы будем жить день за днем. Жизнь нова для тебя и в чем-то нова для меня. Давай заключим сделку.
– Ох уж эти твои сделки.
Его губы изогнулись в улыбке, прижавшись к моим.
– Давай заключим сделку, что не будем переносить завтрашние проблемы в сегодняшний день.
Завтра всегда наступает довольно быстро. Но я кивнула. Потому что завтра – не сегодняшняя проблема.
– Я согласна.
– Хорошо. – Он подался назад. Мне показалось, что его глаза блестят от слез. – Раз уж мы решили, что все будет по-настоящему, то, мне кажется, нужно начать все исправлять. Знаю, список того, за что мне нужно просить прощения, очень длинный, но, думаю, начать нужно с этого.
Кастил чуть приподнялся и теперь стоял передо мной на одном колене.
Мое сердце не переставало колотиться с того момента, как мы начали разговаривать по-настоящему. Но теперь оно билось так быстро, что чуть не вырывалось из груди. Кастил взял меня за руку. Чувствует ли он, как она дрожит?
Чувствует.
Он взял ее обеими руками, унимая дрожь.
– Пенеллаф Бальфур?
Он смотрел на меня снизу, и в его глазах не было насмешливого блеска, а на губах – самодовольной ухмылки. Никаких масок. Только он. Кастил Хоуктрон Да’Нир.
– Окажешь ли ты мне честь стать однажды достойным тебя? Ты выйдешь за меня замуж? Сегодня?
– Да, я окажу тебе честь стать моим мужем, потому что ты уже достоин меня.
Кастил закрыл глаза и затрепетал.
– Я выйду за тебя замуж. – Я наклонилась и поцеловала его в лоб. – Сегодня.
После того, как я приняла предложение Кастила, словно бы ничего не изменилось – и в то же время изменилось все.
Я стояла в ванной комнате, уже вытершись, и завязывала пояс халата. Мои щеки порозовели, а глаза лихорадочно блестели.
В груди и животе поселился странный нервный трепет. Брак с Кастилом для меня не новость, но теперь мы женимся по-настоящему, и это все изменило.
А еще меня охватило внезапное ощущение легкости, словно с меня сняли огромный груз, мешающий дышать. Я этого не ожидала. Я думала, что, когда признаю свои чувства к Кастилу, вина обрушится на меня еще сильнее. Но вместо этого исчезли и вина, и ощущение, будто я предаю других и себя.
Проводя щеткой по высыхающим волосам, я поняла, что вина ушла еще в пещере. Я просто этого не осознавала.
Нам по-прежнему предстоит столкнуться с неизвестностью – вторжением Вознесшихся и, похоже, первым актом еще не объявленной войны. С тем, как родители Кастила отреагируют на новости о его браке, и с тем, примет ли меня его народ. Никуда не делся вопрос с его братом. И с моим. А вся биологическая разница между нами однажды станет проблемой, если, будь на то воля богов, я состарюсь, а его прошедшие десятилетия едва затронут. Но пока что я поступлю так, как сказал Кастил.
Мы не будем переживать о завтрашних проблемах. И даже о тех проблемах, с которыми предстоит столкнуться через несколько часов. Потому что я выхожу замуж за мужчину, которого люблю.
Мужчину, который, я знаю, чувствует ко мне то же самое, хотя и не произнес этих слов.
Я счастлива.
Я напугана.
Я надеюсь.
Я волнуюсь.
И все эти чувства – настоящие.
В главную дверь постучали, и я вышла из ванной. Меня ждала Вонетта. На одной ее руке висело что-то красное, в другой она держала небольшой мешочек.
– Я слышала, сегодня будет свадьба, – объявила она, влетая в комнату. – Та, на которой Киеран хотел бы присутствовать, и он рассердится, что пропустил ее.
– Я бы хотела, чтобы он присутствовал на этой свадьбе. Но я ему в этом никогда не признаюсь.
Вонетта рассмеялась. Я закрыла дверь и пошла за ней в спальню.
– Неправильно, что его здесь нет, когда Кастил женится.
– Да, это очень странно, но я рада. Не тому, что он пропустит свадьбу. – Она оглянулась и положила на стул то, что оказалось платьем. – А тому, что его не будет здесь потом.
– Знаю.
– Кастил… у него доброе сердце. Он отослал Киерана. Они связаны, и я… я не знаю, кто еще мог бы так поступить.
– Да, у него доброе сердце, – согласилась я.
Мои щеки вспыхнули. Я нечасто говорю комплименты Кастилу.
Вонетта улыбнулась и повернулась к платью, расправляя юбку.
– В любом случае Киеран, наверное, рад, что пропустит официальную часть.
У меня екнуло сердце. Я мало что знаю об атлантианских свадебных церемониях. В Солисе свадьбы порой длились по несколько дней. Невеста обрезала волосы и купалась в воде, освященной жрецами и жрицами. Клятв не приносили, но закатывали много пиров. Когда я думала об атлантианцах, мне всегда приходил в голову один обряд.
– Могу я кое-что спросить?
– Спрашивай что угодно.
Вонетта повернулась ко мне.
– Несколько дней назад я узнала о Присоединении. – Я теребила пояс халата. – Кастил сказал, что его нечасто выполняют, но будут ли этого ожидать вольвены? Или атлантианцы?
– На самом деле это зависит от участников. В одних случаях обмен кровью происходит, в других – нет. Но если обряд проводится, создается впечатление, что… связь становится крепче.
Вонетта пожала плечами, и я не могла не заметить, что она не кажется шокированной и не говорит о Присоединении как о чем-то сексуальном или постыдном.
– Это не всегда происходит на свадьбе. Я знаю случаи, когда это совершалось до или после.
Я кивнула.
– Но я не думаю, что этого ожидают от тебя, – быстро добавила она.
Я сдвинула брови.
– Почему?
Мгновение она изучала меня, а затем сказала:
– Ты не чистокровная атлантианка. Присоединение еще никогда не совершали с человеком, в котором течет смертная кровь.
– Потому что это продлевает жизнь смертному?
– Полагаю, да, дело в этом. Нечасто связанный атлантианец из первичной линии вступает в брак с человеком со смертной кровью. Это не запрещено, в отличие от Вознесения. – Она упомянула создание вампиров. – Такого просто никогда не делали.
Понятия не имею, что об этом думать. Если бы Присоединение продлило мою жизнь, это решило бы по крайней мере одну из завтрашних проблем, но я не знаю, как относиться к тому, чтобы связать свою жизнь с жизнью другого, и вообще к идее такой долгой жизни.