Королевство Русь. Древняя Русь глазами западных историков — страница 11 из 35

⁷⁷ Д.Д. Оболенского, считая ее пережитком холодной войны, не имеющей подтверждения в источниках. Эта концепция, по мнению К. Раффенспергера, создавала неверное представление об исторической реальности у нескольких поколений англо-американских медиевистов, византинистов и славистов, поскольку переносила представления второй половины XX в. о разделении Европы на Восток – Запад в X–XII вв.

Именно поэтому особое внимание в своих работах К. Раффенспергер уделяет династическим и экономическим связям Древней Руси с западноевропейскими странами, доказывая, таким образом, что Киевская Русь была составной частью европейского мира. Хотя некоторые его идеи, как уже указывалось выше, критикуются отдельными российскими исследователями, тем не менее никто не оспаривает главного посыла его исследований. В настоящее время основным направлением его исследований является изучение межсемейных конфликтов в средневековой Центральной и Восточной Европе, а также тех «ситуационных династических (родовых) сетей», с помощью которых владетельные семьи разрешали эти конфликты. Также, совместно с Дэвидом Бирнбаумом, работает над масштабным проектом – Rusian Genealogical Database. Цель проекта заключается в том, чтобы показать взаимосвязь различных частей средневековой Европы на основе династических браков.

Кроме того, К. Раффенспергер является членом Североамериканкой ассоциации изучения Византии и Академии истории Огайо, а также одним из основателей журнала The Medieval Globe, в редакционный совет которого он также входит. Цель данного издания – привнести концепцию взаимозависимости в наше понимание средневекового европейского мира.

В данном исследовании будут использоваться следующие работы К. Раффенспергера: «Rusian Economic and Marital Policy: An Initial Analysis of Correlations», «Reimagining Europe: Kievan Rus’ in the Medieval World, 988— 1146», «Ties of Kinship и The Kingdom of Rus’».

По времени выхода работы перечисленных авторов располагаются в следующем порядке: «The Byzantine Commonwealth» и «Byzantine and the Slavs» (первое издание, переиздана в 1994) Д.Д. Оболенского были опубликованы в 1971 г.; «Russia under the Old Regime» Р. Пайпса и «Passages from Antiquity to Feudalism» П. Андерсона были изданы в 1974 г.

Затем, в 1980 – начале 1990-х гг., интерес к теме несколько снижается и новых концептуальных монографий не появляется. В 1982 г. опубликована статья П.Б. Голдена «The Question of Rus’ Qaganate».

Затем в середине 1990-х гг. – начале XXI в. появляется достаточно большое количество работ, посвященных как отдельным проблемам древнерусской государственности, так и общим вопросам, например «The Dynasty of Chernigov, 1054–1146» («Династия Чернигова») М. Димника 1994 г., «The Emergence of Rus’» С. Франклина и Дж. Шепарда, а также «The Making of Byzantium» М. Уиттоу, вышедшие в 1996 г.

Затем в 2001 г. выходит работа Д. Кристиана «A History of Russia, Central Asia and Mongolia». В 2003 г. вышла книга М. Димника «The Dynasty of Chernigov, 1146–1246». Учебное пособие Дж. Мартин «Medieval Russia» вышло в 2007 г. Далее выходят два сборника статей: «Cambridge History of Russia» (под редакцией М. Перри) и «The New Cambridge History of Russia» (под редакцией Т. Ройтера) в 2006 и 2008 гг. соответственно.

Наконец, новейший период англо-американской историографии с 2010 г. и по настоящее время отмечен книгой У. Хэнака «The Nature and the Image of Princely Power in Kievan Rus’, 980—1054» (2014) и работами К. Раффенспергера «Reimagining Europe» (2012), «Ties of Kinship» (2016), «The Kingdom of Rus’» (2017) и «Conflict, Bargaining, and Kinship Networks in Medieval Eastern Europe» (2018).

Глава 2Этапы древнерусской государственности: взгляд с запада

§ 1. Предыстория и ранний этап формирования Древней Руси: Русский каганат и этническое происхождение русов

Если говорить о проблеме формирования и начального этапа развития Древнерусского государства, то основной движущей силой этого процесса вышеназванные исследователи считают торговлю, в то время как земледелие, по их мнению, играло вспомогательную роль. Некоторые авторы, например М. Уиттоу, также указывают на важную роль скотоводства в южных районах⁷⁸. Однако именно развитие международной торговли между западными и мусульманскими странами, а также, хотя и в меньшей степени, между Скандинавией и Византией, в которой Русь выступала посредником, привело к формированию на данной территории государственных структур. Ведущую роль в этом процессе играли варяги-русь – скандинавские купцы и воины, которые, как отмечал Д.Д. Оболенский, обеспечивали связь между различными частями Восточной Европы⁷⁹. По мнению большинства исследователей, и в этом они солидарны с отечественными специалистами, термин «русь» происходит от финского *Ruotsi или скандинавского *Rodhs, хотя, как отмечают С. Франклин и Дж. Шепард, не совсем понятно, как вообще возможен такой лингвистический переход⁸⁰. Р. Пайпс также отмечает, что происхождение слова «русь» неясно⁸¹, что не мешает ему утверждать скандинавское происхождение этой этнической группы. Такой же точки зрения придерживается и К. Раффенспергер, однако он полагает, что предводитель русов Рюрик был мифическим персонажем и вплоть до позднейших времен к нему никогда не апеллировали как к основателю династии. Таким основателем К. Раффенспергер считает Владимира Святославича, крестителя Руси, поэтому правящую на Руси династию он называет «Владимировичами»⁸².

Впрочем, не все авторы считают русов скандинавами. Так, П.Б. Голден отмечает, что «последние исследования показали, что русов IX в. нельзя рассматривать в качестве этноса или племени»⁸³. По его мнению, русы были полиэтничной группой «сакалиба» – «румяных, светлокожих людей с Севера» в описании арабских источников, – которые занимались торговлей, грабежом и войной. Русь же состояла из скандинавов, финнов и славян (или, вероятнее всего, их смеси), и лишь позднее этот термин, в силу политических обстоятельств, стал этнонимом, как и родственный ему термин «викинг»⁸⁴. В доказательство П.Б. Голден ссылается на арабского географа IX–X вв. Ибн Хордадбеха, который пишет о «пути купцов-русов» в контексте рассказа о сухопутных и морских путях еврейских купцов радонитов. Очевидно, полагает П.Б. Голден, что Ибн Хордадбех рассматривал русь в качестве схожей организации, хотя неизвестно, были ли русы так же хорошо организованны и настолько же гомогенны, как радониты. При этом автор все же отмечает, что скандинавы, с их широкими торговыми связями, могли выполнять координирующую функцию в составе руси⁸⁵.

Таким образом, именно варяги – выходцы из Швеции, по мнению большинства исследователей, – и были первыми древнерусскими князьями. При этом, как указывают некоторые авторы, первым древнерусским государством была не Киевская Русь, а полулегендарный Русский каганат, существование которого до сих пор вызывает споры⁸⁶. Например, Дж. Шепард пишет: «Еще задолго до IX в. где-то к северу от Среднего Поднепровья существовала политическая организация, однако восстановить ее историю крайне трудно. Фактом является то, что к 838 г. существовал правитель народа, который византийцы называли „рос“. Некоторые „росы“ сопровождали византийское посольство ко двору Людовика Благочестивого, которого просили помочь им вернуться на их „родину". Франкский придворный хронист тщательно описывает эти события. Его рассказ показывает, что „росы“ были хорошо организованы, имели „короля“ и имели достаточно ресурсов для отправки посольств в далекие земли, например в Византию. Хроника [Вертинские анналы] дает и другую информацию, одновременно заставляющую задуматься и сбивающую с толку. Она называет правителя „росов“ хаканом, но когда Людовик провел тщательное расследование, он обнаружил, что „росы“ являются шведами. Опасаясь, что они могут быть шпионами, он задержал их для дальнейшего разбирательства. Таким образом правитель „росов“ носил титул, аналогичный титулу правителя хазар, – каган/хакан, а сами они были шведами»⁸⁷. Принятие же шведским правителем степного титула он объясняет тюркским влиянием на элиту Руси⁸⁸. В другом месте он вместе с С. Франклином утверждает, что каганат сложился как рыхлый союз «безжалостных предпринимателей», которыми двигала жадность⁸⁹. «Русы жили в многочисленных „городах“ и средства к существованию добывали за счет торговли мехами и рабами»⁹⁰.

Схожей позиции придерживается Д. Кристиан, который пишет: «К 850 г. викинги заселили ряд стратегически важных поселений вдоль торговых маршрутов. Существование этих поселений может объяснить туманные свидетельства, начиная в 840 г., о существовании „каганата“ русов. Самое раннее свидетельство содержится в Вертинских анналах, в которых рассказывается о группе росов, которые посетили Византию, а затем возвращались домой через Германию в 838 г. Франкский император Людовик Влагочестивый выяснил, что их правитель носит титул „хакан“(каган), а сами они – шведского происхождения. Весьма вероятно, что их правитель располагался в одном из группы поселений вдоль Волхова, где русские хроники размещают первое русское государство. Недавний анализ показал, что столицей каганата было, вероятно, Рюриково городище, Хольмгард, буквально – „огороженный остров". Тот факт, что ПВЛ помещает первую столицу Руси в Новгороде, подтверждает эту гипотезу. Северный Русский каганат существовал примерно 80 лет и представлял собой свободную конфедерацию поселений викингов. Он был способен выставить сильную армию, которая могла преодолевать большие расстояния по суше и воде. Его богатство основывалось в основном на торговле и грабеже. Его политические институты были скопированы с хазарских. Один из источников того времени, ибн Руста, который писал в 880-х гг., дает описание „кондотьерского“ Русского государства⁹¹. И далее: «В общем и целом скудные свидетельства о каганате русов позволяют предположить, что викинги – наемники и торговцы – смогли создать относительно прочное государство с полусвященной правящей династией вроде хазарских каганов и военным лидером, какими были хазарские беки. Как и Тюркская империя, которая была создана династией Ашина, каганат русов был основан на союзе элитных воинов, которые получали доход от контроля над торговыми путями между двумя крупными зонами аграрной цивилизации»⁹².

Другие авторы также отмечают, что, очевидно, Древней Руси предшествовало некое предгосударственное образование, также основанное выходцами из Скандинавии и которое сформировалось примерно за полвека до «призвания варягов», где-то в начале IX в. Однако в отношении центра этой политии мнения расходятся. С. Франклин и Дж. Шепард, например, помещают его в Рюриковом городище⁹³. Дж. Шепард пишет: «Местоположение основного центра кагана северян (как он назван в письме византийского императора от 871 г.) спорно, но стоит обратить внимание на озеро Ильмень, чуть южнее от Новгорода. Укрепленное с самого начала и окруженное селениями, которые появились с начала IX в. или ранее, это крупное городище и эмпория доминировало над путями сообщения к северу от Ладоги, к востоку от истоков Волги и к югу от Западной Двины. Это напоминающее остров поселение, которое сейчас называется Рюриково городище, могло послужить прообразом арабского описания огромного болотистого „острова", шириной в три дня пути, где обитал хакан русов»⁹⁴. Однако это образование, по его мнению, было не государством, а, скорее, свободным союзом предпринимателей, которые находились в постоянном движении в поисках прибыли, и по этой причине они не имели постоянных поселений, крепостей и могильников⁹⁵. Сам каган был скорее церемониальной фигурой и зависел от своих дружинников. «Такой политический порядок основывался на негласном соглашении [кагана] с новоприбывающими из Балтийского региона о том, что получение серебра являлось общей целью. Не менее важным было взаимодействие с местным населением, которое только формально подчинялось руси в целом и кагану в частности»⁹⁶. Таким образом, каганат в представлении британских историков выступает в качестве непосредственного предшественника Древней Руси, которое формируется в начале X в. на Среднем Днепре. Авторы даже допускают, что каганат мог просуществовать еще и в X в. и что каган мог посылать в Киев своих наместников⁹⁷. Система власти в этой политии напоминала таковую у хазар: у русов также были сакральный правитель – каган и военный лидер: «Русы заимствовали политическую культуру хазар, включая дуальное правление, титул кагана и символ власти в виде трезубца. Вполне вероятно, что их „сакральный правитель“ размещался на севере, в Рюриковом городище, еще по крайней мере в 920 г…»⁹⁸.

С существованием каганата русов соглашался и американский историк-славист Т. Нунен, который отмечал, что титул «каган» был хорошо знаком русам и использовался ими в политической жизни как минимум с первой половины IX в. (в это время он принадлежал не Рюриковичам, а другой группе русов, жившей где-то на севере), что, по его мнению, свидетельствует о влиянии Хазарского каганата⁹⁹. С другой стороны, М. Уиттоу полагает, со ссылкой на арабские источники, что «„русская земля“ располагалась поблизости от Волжской Булгарии. И лишь в середине X в. аль-Истахри и ибн-Хаукаль указывают на существование Киева»¹⁰⁰. И хотя он напрямую не говорит о существовании Русского каганата, он указывает на наличие предшествующей Киевской Руси политической структуры, располагавшейся в Волжском бассейне.

При этом наличие некоего волжского потестарного образования русов не отвергает и Дж. Шепард. Однако он отмечает, что оно носило исключительно торговый характер: «Обмен и торговля не требовали особо высокого уровня организации или вооруженной защиты. Поэтому, хотя волжские русы и их союзники и основали некую политию, которая, возможно, чем-то отличалась от своего северо-западного аналога, это не была жесткая военно-политическая структура»¹⁰¹. Он также отмечает, что данная полития была создана под эгидой правителя Волжской Булгарии¹⁰².

П.Б. Голден посвятил «Русскому каганату» отдельную статью «The Question of Rus’ Qaganate» («Проблема Русского каганата»). По его мнению, правитель русов не мог заимствовать титул кагана у хазар по той же причине, по какой он не мог заимствовать титул византийского базилевса. Ведь для заимствования или присвоения титула «каган» необходимо было удовлетворять определенным критериям, которые обеспечивали бы законность притязаний носителя этого титула. В противном случае это было бы расценено как узурпация (которая могла быть оправдана только прекращением династии предыдущих каганов) и вызвало бы только насмешки. Правители Руси, растущей торговой и политической державы, вряд ли захотели бы стать объектом такого рода насмешек¹⁰³. В связи с этим, отмечает П. Голден, необходимо реальное основание для появления на Руси титула «каган». Учитывая предъявляемые степной традицией требования к носителю титула, русы могли получить этот титул только от хазарского кагана, который имел право возвышать подвластных

ему правителей до своего достоинства. Возможно, это было результатом династического брака, тем более что такая практика была известна в степном мире. С другой стороны, правители многих подвластных хазарам народов носили куда менее пышные титулы. Так почему же, задается вопросом исследователь, правитель русов назван именно каганом, а не эльтебером или тарханом? Существует два возможных ответа: династический брак и стратегическая и военная важность, которую играла Русь для хазарских интересов того времени¹⁰⁴. По мнению П.Б. Голдена, Русский каганат можно отождествить с Артанией, которая является искаженной арабской формой слова «Рутения», то есть Русь. Указывая, что в арабо-еврейских документах Средиземноморья Волга обозначается как «Арта», ученый делает вывод, что Русский каганат располагался где-то в Волжском регионе¹⁰⁵. В заключение П. Голден отмечает, что, хотя каганат и не пережил IX в., память о нем продолжала жить и позднее. Он также отмечает, что каганат появился под эгидой хазар в качестве вассала Итиля, с которым он, возможно, был связан династическими браками. Его появление, возможно, было связано с угрозой протовенгерских племен, которые либо уничтожили его, либо стали его восприемниками в качестве союзников хазар. Это объясняет исчезновение Русского каганата. Что касается связей русских каганов с Рюриковичами Киева, то этот вопрос, по мнению автора, еще предстоит решить¹⁰⁶.

Здесь интересно отметить, что в отечественной историографии идея о существовании Русского каганата отвергается большинством ученых.

Формирование собственно Киевской Руси происходит, по мнению абсолютного большинства указанных авторов, под влиянием при бывавших из Скандинавии воинов и торговцев, которые устанавливали свою власть над разрозненными славянскими общинами, а также основывали свои торговые фактории вдоль важнейших торговых путей. Собственно, именно торговля и являлась главным фактором политогенеза Древней Руси. Р. Пайпс по этому поводу пишет: «В России норманны занимались в основном международной торговлей, не претендуя на политическое господство, в отличие от Западной Европы. Они создали сеть укрепленных городищ вдоль основных речных магистралей, в которые стекалась дань с окрестных племен: рабы, пушнина и воск, которые затем шли на продажу в Византию и арабский мир. В X в. появляются постоянные укрепленные поселения, в которых жили норманнские вожди, их семьи и дружинники. Вокруг селились местные ремесленники и торговцы». И далее: «Опасности, связанные с международной торговлей, вынуждали города-крепости к некоей организации. Этот процесс начался около 800 г. с появлением норманнских поселений в районе Ладожского озера и закончился в 882 г., когда князь Олег объединил под своей властью две крайние точки пути „из варяг в греки“. Выбор Киева в качестве резиденции князя был обусловлен необходимостью контролировать южный участок этого пути, который проходил по населенным кочевниками степям. Также он служил местом, куда стекалась и затем отправлялась в Константинополь дань со всей Руси. Созданное норманнами на Руси государство скорее напоминало крупную торговую компанию по типу Ост-Индской или компании Гудзонова залива, которые создавались для получения прибыли, но, ввиду отсутствия в местах их деятельности какой-либо внешней администрации, вынуждены были осуществлять также и квазигосударственные функции. Великий князь Киева был главным купцом, а его „государство“ – коммерческой корпорацией, состоявшей из слабо связанных между собой городов, воинские контингенты которых собирали дань с местных племен и поддерживали некое подобие общественного порядка. Князья были фактически независимы друг от друга и, вместе со своими дружинниками, сформировали особую касту, жившую отдельно от остального населения по своим законами и погребаемую в отдельных могилах. Власть осуществлялась князем, который зимой ездил по окрестным деревням и собирал дань. Лишь в XI в. появилось вече, хотя отношения между ним и князем не были структурированы, поэтому власть на Руси не ограничивалась ни законом, ни народной волей. Нежелание выработать четкую систему наследования свидетельствует об отношении норманнов к своему государству. Киевским князьям постоянно приходилось организовывать съезды, на которых урегулировались разногласия и конфликты»¹⁰⁷. Таким образом, по его мнению, на Руси сформировалось два независимых друг от друга уровня общества – элита (вожди и дружинники) и простой народ¹⁰⁸.

Близкой точки зрения придерживается и Дж. Мартин: «Когда легендарные предки Владимира [варяги] появились на славянских и финских землях, они начали, подобно викингам, разорявшим Западную Европу, организовывать рейды на местное население. Они захватывали пленных и наиболее ценные товары, такие как меха, воск и мечи. Затем они спускались по Днепру и Волге, чтобы обменять свою добычу в Булгаре, Итиле и Херсоне на шелка, парчу, изделия из стекла, украшения, пряности, вина и серебро. В конце концов некоторые из скандинавских налетчиков, такие как легендарный Рюрик, изменили свои отношения со славянскими племенными сообществами. Они стали их князьями, отказавшись от грабежей и набегов, учредив взамен ежегодные выплаты дани. В обмен на эту дань и признание их главенства князь защищал своих подданных от других варягов, а также от Хазарского каганата, требовавшего дань от славян»¹⁰⁹. Она также полагает, что, хотя славяне и имели общий язык и некое подобие федерации племен, именно признание ими династии Рюриковичей объединило их в государство, которое стало известно как Киевская Русь¹¹⁰.

При этом только часть англо-американских авторов вскользь говорит о неких славянских потестарных структурах, которые, по всей вероятности, могли быть предшественниками древнерусской государственности, и о том, что и до, и после начала правления варяжских князей местные славянские и финно-угорские племена управлялись по своим принципам своими племенными старейшинами¹¹¹.

Так, Р. Пайпс считает, что сообщества славян были объединены в «миры», основанные на почитании общих богов. Совокупность «миров» формировала племя, в котором власть принадлежала старейшинам¹¹², а С. Франклин и Дж. Шепард отмечают, что, согласно византийским источникам, к 860 г. на Руси уже были князья и старейшины¹¹³, а также шаманы, которые часто были могущественнее правителей¹¹⁴. Они также отмечают, что славяне, жившие в расположенных рядом поселениях, осознавали свое родство и необходимость коллективной обороны. Но изолированность этих поселений, их разбросанность на большой территории не способствовали появлению общественно-политических структур¹¹⁵. Т. Нунен же указывает на то, что существующие источники практически ничего не сообщают о славянских предгосударственных структурах: «Авторы Повести временных лет практически ничего не сообщают о политической структуре восточных славян до появления Киевского государства. До некоторой степени это можно объяснить незнанием. В то же время эти авторы, скорее всего, намеренно скрывали информацию о правителях Руси до Рюриковичей. Летописцы упоминают некоторые восточнославянские племена, однако мы не знаем, когда и как эти племена появились, а также какую роль они играли в восточнославянском сообществе. Также в летописях упомянут древлянский князь Мал, „лучшие люди“ и старейшины древлянской столицы Искоростеня. Можно только догадываться, какую роль они играли и какие функции исполняли. Короче говоря, крайне мало можно сказать о политической организации восточнославянских земледельцев, которые постепенно заселяли лесную и лесостепную зоны…»¹¹⁶

Более детально описывает предгосударственные структуры восточных славян американский историк У. Хэнак. По его мнению, до призвания варягов на Руси уже в VII–VIII вв. существовали князья, которые были потомками племенных и клановых лидеров и которые стали ядром потомственного класса территориальной знати, воеводы – военные вожди, – и вече, которое изначально было общим собранием клана или племени, но, с появлением торговых «градов», превратилось в консультативный орган городского управления с административными, религиозными и законодательными функциями¹¹⁷. Появление «градов» способствовало и изменению роли князей: они стали оставлять традиционную роль патриархального главы племени или клана и становились правителями определенных регионов, с центрами в торговых горо-дах¹¹⁸. При этом, однако, исследователь отмечает, что титул «князь», хоть и был знаком восточным славянам, практически не использовался, а в восточнославянской среде не возникло собственных правящих родов¹¹⁹. Вся власть была сосредоточена в руках военной аристократии – воевод, которые охраняли «грады» и торговые пути. Что касается веча, то оно, по мнению У. Хэнака, только мешало формированию единого общерусского политического союза, так как уходило корнями в родоплеменную организацию и не могло возвыситься над интересами отдельных политических групп¹²⁰. Также он отмечает, что славянские «грады» и племенные центры могли сохранять традиционные социально-политические структуры и институты, пока не выступали против интересов Рюриковичей. Однако восстания в восточнославянской среде побудили князя Олега ускорить процесс политического и экономического подчинения сельской округи созданным им военным центрам, в которые он назначал знатных варягов и бояр. Это привело к распаду славянских племен, и, в отсутствие стабильных территориальных политий, князь смог предохранить себя от возможного появления независимых славянских объединений в будущем. Возникшая в итоге структура была гетерогенной политической общностью, связь которой с Киевом обеспечивалась личными качествами и военной силой киевского князя, его способностью держать данников под контролем¹²¹. Завершился процесс инкорпорации славянских земель в киевское государство при княгине Ольге, хотя после разделения князем Святославом русских земель между своими сыновьями славяне смогли снова ненадолго выйти из-под контроля Рюриковичей¹²². Таким образом, делает вывод У. Хэнак, можно говорить о том, что ко времени начала правления князя Владимира норманны играли заметную роль в консолидации восточнославянских племен в слабо организованное государство, при этом единоличное правление Рюриковичей было ограничено столкновениями с противоборствующими варяжскими кланами¹²³. Вообще же, считает автор, государство Рюриковичей с самого его основания около 860 г. держалось на слабых политико-экономических связях с восточными славянами и другими племенами¹²⁴.

П.Б. Голден, ссылаясь на ибн-Хаукаля, пишет о трех независимых образованиях русов, предшествовавших Киевской Руси: Куяба (Киев), Славия (Новгород) и Артания. По его мнению, существовали также и другие центры¹²⁵.

Таким образом, делая обобщающий вывод по вышеизложенным взглядам, стоит еще раз отметить, что практически все представленные англо-американские авторы придерживаются «торговой» концепции возникновения Древнерусского государства. Но при этом главной торговой артерией признается не летописный Днепр, а Волга, которая была перевалочным пунктом для поступления среднеазиатского и ближневосточного серебра на Русь и далее, в Северную и Центральную Европу. «Торговую» концепцию у некоторых авторов (Д. Кристиан, У. Хэнак, Р. Пайпс, отчасти – Дж. Шепард, П.Б. Голден и К. Раффенспергер) дополняет концепция городов-государств, «градов», внутри которых формировались первичные протогосударственные институты. Д. Кристиан прямо пишет, что Русь была «конфедерацией городов-государств»¹²⁶.

Кроме того, многие авторы (У. Хэнак, Т. Нунен, Дж. Мартин, Дж. Шепард, С. Франклин) отмечают, что существенную роль в формировании Древней Руси сыграли и потестарные структуры, которые существовали в среде славянского населения еще до прихода русов-скандинавов, а именно князья и старейшины (С. Франклин и Дж. Шепард, Т. Нунен, Дж. Мартин), воеводы и вече (У. Хэнак), шаманы (С. Франклин и Дж. Шепард).

Что касается этнического состава Древнерусского государства, то все исследователи отмечают его полиэтничность. Основным населением были славянские и финские племена, а политическое господство принадлежало русам, которые были выходцами из Скандинавии, по мнению большинства рассматриваемых авторов. Лишь П.Б. Голден склонен видеть в русах многонациональный конгломерат торговцев и наемников. Кроме того, Дж. Мартин отмечает иранский элемент, считая полян славянизированными иранцами, хотя и не приводит этому никаких доказательств¹²⁷. При этом исследователи не следуют слепо рассказу Повести временных лет о призвании варягов во главе с Рюриком для управления Русью, отмечая, что и до образования Киевской Руси существовало некое потестарное образование – Русский каганат, просуществовавший, по мнению некоторых, как минимум до 920—940-х гг. Каганат был основан пришельцами-скандинавами, которые копировали институты и титулатуру Хазарии: «Русы заимствовали политическую культуру хазар, включая дуальное правление, титул кагана и символ власти в виде трезубца»¹²⁸. Некоторые авторы (П.Б. Голден, У. Хэнак, Т. Нунен) полагают также, что существовали и другие центры власти, созданные русами и независимые от Русского каганата и, позднее, от Киевской Руси.

Вообще, Хазарский каганат общепризнанно выступает одним из центров влияния на формирующееся Древнерусское государство. Так, например, Т. Нунен отмечает, что именно от хазар Владимир Святой позаимствовал идею церковной десятины (в Хазарии ею облагались купцы, приезжавшие торговать в Итиль), незнакомой в Византии¹²⁹. Другим таким центром была, в силу происхождения русской элиты, Скандинавия, которая, на протяжении определенного времени, также служила источником пополнения живой силы для различных политий русов, в том числе Киевской Руси. В дальнейшем уничтоженный Хазарский каганат в качестве центра влияния сменила Византия. П. Андерсон даже считает, что на Руси сложилась бледная копия западного германо-римского симбиоза: правители и элита были шведами, а культура – письменность и религия – пришла из Византии¹³⁰.

§ 2. Древнерусское государство в X–XI вв

Рассматривая развитие древнерусской государственности в X–XI вв., англо-американские исследователи, как правило, следуют традиционной хронологии событий. Этот период начинается рассмотрением княжения Олега и заканчивается со смертью Владимира Святого. При этом достоверность существования Олега признают не все. Например, М. Уиттоу считает, что упоминание в ПВЛ Олега, Аскольда и Дира не означает, что эти персонажи когда-либо существовали, не говоря уже о том, что они действительно совершали те деяния, которые приписывает им ПВЛ¹³¹, поскольку летопись, по его мнению, ненадежный источник¹³².

Другие авторы, однако, не считают Олега мифическим персонажем. Так, Р. Пайпс полагает, что захват Киева Олегом в 882 г. знаменовал собой завершение создания потестарного образования, которое контролировало две крайние точки «пути из варяг в греки» – Киев и Новгород. При этом выбор Киева в качестве княжеской резиденции был обусловлен, по мнению историка, необходимостью контролировать южный участок пути «из варяг в греки», который проходил по населенным кочевниками степям, сюда же стекалась дань со всей Руси, которая затем отправлялась в Константинополь¹³³. Т. Нунен также отмечает, что появление Олега на Среднем Днепре стало поворотным моментом, поскольку ознаменовало начало конца хазарского правления и начало Русского государства с центром в Киеве¹³⁴, хотя также пишет, что хазары владели Днепровским регионом примерно до 930-х гг., а в 945 г. в Киеве еще существовал Хазарский квартал¹³⁵. А Д.Д. Оболенский и вовсе называет Олега подлинным создателем Древнерусского государства¹³⁶.

Поход русов на Константинополь в 907 г. и последующий договор с Византией 911 г. описывается Д.Д. Оболенским как стремление Олега расширить влияние своей молодой державы, а договор 911 г., по его мнению, показывает, что и варяги – правители Руси – и их славянские подданные были втянуты в византийскую политическую орбиту путем торговли, дипломатии и личных контактов, которые также стимулировали и культурные контакты¹³⁷. Эти контакты, а также имперская и христианская пропаганда разрушали замкнутость русской элиты¹³⁸.

При этом среди исследователей нет единства по поводу аутентичности договора 911 г. и того, чьи интересы он выражал. Дж. Шепард считает, что он, судя по всему, включал князей как с севера, так и из Среднего Поднепровья. К. Раффенспергер полагает, что язык договоров 911 и 944 гг. и их специфичность показывают, что тексты их были скопированы в ПВЛ из более ранних версий, хотя можно предположить и другой вариант, учитывая, что позднее летописцы старались «улучшить» свои работы, чтобы показать связи Руси и Византии. Ссылаясь на Т.В. Рождественскую, К. Раффенспергер пишет, что договоры могли быть были добавлены в ПВЛ в конце XIV в., и, таким образом, соответствие содержащейся в них информации реалиям X в. вызывает сомнения, хотя они и отражают некоторые торговые и правовые реалии того времени, например нормы родосского морского права, которые содержатся в договоре 911 г.¹³⁹ Д. Кристиан полагает, что нападение на Византию 911 г. могло быть организовано Русским каганатом, и это показывает растущий интерес к торговым путям, ведущим из Балтики в Византию, что свидетельствует о переориентации интересов каганата¹⁴⁰. А М. Уиттоу вообще полагает, что договор не внушает доверия, поскольку упомянут в связи с деяниями Олега. Кроме того, в тексте не говорится о Киеве, а это может означать, по мнению исследователя, что договор был заключен не с русами Киева¹⁴¹.

Дальнейшее развитие Руси у рассматриваемых англоамериканских авторов связано с именами того же Олега и Игоря. При этом отмечается, что взаимоотношения этих двух персонажей древнерусской истории очень похожи на ту ситуацию, которая сложилась к X в. в Хазарском каганате, в котором при номинальном верховном правителе – кагане – существовал «заместитель» – бек/бег, в руках которого находилась вся полнота реальной власти. Как уже отмечалось выше, подобную систему «дуального» управления некоторые исследователи видят и на Руси. Д. Кристиан по этому поводу отмечает, что Игорь был первым князем Киева из рода Рюриковичей, который правил, возможно, при поддержке Олега: «Тот факт, что Олег не принадлежал к роду Рюриковичей, может свидетельствовать, что его положение было сходно с положением хазарского бека. Возможно также, что он был регентом во время малолетства Игоря. В этом случае не вполне ясно, когда и как Игорь утвердился в качестве независимого князя Киева. Возможно, данные ПВЛ отражают возвращение верховной власти сильным молодым князем от своего бека – Олега»¹⁴².

Т. Нунен также говорит о наличии у Игоря соправителя-бега, ссылаясь при этом на мнение О. Прицака. Но в отличие от Д. Кристиана Т. Нунен считает, что таким бегом был Свенельд. Он также отмечает, что о наличии у русов дуальной системы управления говорит Ибн Фадлан, однако тут же оговаривается, что к его сведениям следует подходить с осторожностью, поскольку он получил эти сведения через вторые руки¹⁴³. Однако, по его мнению, такая система если и существовала, то явно не в среде киевских русов, поскольку для такого вывода нет никаких доказательств¹⁴⁴.

С. Франклин и Дж. Шепард прямо не говорят о наличии такой системы, однако признают, что Олег, которого они отождествляют с Х-л-г-у хазаро-еврейских документов, был современником Игоря. Присутствие человека, имеющего возможность вести независимую от верховного правителя внешнюю политику – о чем свидетельствуют походы на Византию и Каспий, – говорит о том, что на Руси существовали и другие, помимо киевского, князья и вожди. Авторы также не отрицают возможность того, что Олег был соправителем Игоря¹⁴⁵, что до некоторой степени сближает их позицию с позицией Д. Кристиана. Дж. Шепард в другой своей статье также отмечает, что Олег и Игорь совместно организовали поход на Византию 941 г., который закончился поражением русов и заключением нового договора 944 г. Само наличие двух предводителей высокого ранга, по его мнению, может быть как раз отголоском «дуальной» системы управления, о которой упоминают Ибн Фадлан и ПВЛ¹⁴⁶. Сами тексты договоров 911 и 944 гг., согласно С. Франклину и Дж. Шепарду, также весьма показательны. В первом статус послов не указан, есть лишь смутный намек на то, что они посланы Олегом. Второй договор перечисляет двадцать пять имен, начиная с Игоря и членов его семьи. Затем идет список купцов, и увеличение их количества говорит о росте их значения и влияния. Этот список, по мнению авторов, отражает структуру, которая формируется вокруг определенного рода, который, однако, не господствует над ней: Игорь скорее «председательствует», а не господствует, что подтверждается наличием представителей у его жены, сына и племянников¹⁴⁷.

Начало и первая половина X в. – это время развития древнерусской государственности. Д.Д. Оболенский считал, что Древнерусское государство на Днепре появилось уже в начале X в., которое вскоре оказывается втянутым в византийскую орбиту. Культурные и личные контакты с византийцами, а также торговля, дипломатия и имперская пропаганда, по мнению исследователя, разрушали замкнутость древнерусской элиты¹⁴⁸. С этим мнением согласен и Д. Кристиан, который пишет, что к 900 г. викинги начали вытеснять хазар из Поднепровья, после чего начинается быстрый рост Киева, который, однако, не был столицей вплоть до 930-х гг.¹⁴⁹ М. Уиттоу также полагает, что Киевская Русь обязана своим появлением Византии: империи нужно было иметь сильного союзника на севере Черного моря. Волжские русы были слишком далеко, слишком тюркизированны и слишком сильно зависели от выгодной торговли с Востоком¹⁵⁰. Примитивная политическая организация русов Киева (князь, лично объезжающий свои владения и собирающий дань с покоренных племен) была той основой, с помощью которой правители Киева пытались убедить Византию признать их в качестве князей всей Руси. Это признание, в свою очередь, дало князьям Киева возможность создавать настоящие военно-политические структуры¹⁵¹.

Дж. Шепард, в отличие от своего учителя Д.Д. Оболенского и других вышеуказанных авторов, полагает, что центр Руси переместился в Среднее Поднепровье позднее: «Первые надежные свидетельства существования верховного лидера русов в районе Киева относятся к сыну Рюрика, Игорю, а он надежно засвидетельствован там около 940 г. Интересно отметить, что военно-политический локус Руси сместился к югу меньше чем через поколение после того, как первые северяне появились на Среднем Днепре. Это говорит о развитии византийских связей в торговле и богатстве, которое они могли принести. Но это также отражает уникальное состояние вещей: в Византии был широкий спрос на рабов, и для русов это было весьма удобно, поскольку, в отличие от прочих товаров, рабы могли сойти с кораблей и самостоятельно пройти мимо порогов. Другие риски, включая кочевников и возможные кораблекрушения, задевали интересы русов и требовали создания властных структур, которые бы занимались организацией сопровождения купцов и договаривались бы с византийскими властями. Эти структуры были необходимы и для обеспечения притока рабов, а также для противостояния сравнительно неплохо организованным и вооруженным славянам Среднего Поднепровья. Владея городами, которые возглавлялись князьями, они могли противостоять попыткам русов обложить их чрезмерной данью. Однако наиболее важной задачей для лидеров русов было дипломатическое или иное решение проблем с Хазарским каганатом»¹⁵².

По мнению Т. Нунена, формирование древнерусской государственности происходило по хазарскому образцу. Он отмечал, что князья русов знали об успехах хазар в строительстве сложной, многонациональной и мульти-конфессиональной империи, управляемой посредством административных, военных и правовых институтов, и хотели повторить их, стремясь создать похожую империю с центром в Киеве¹⁵³. Поэтому киевские князья стремились скопировать хазарскую модель, зная, что каганат процветал за счет торговли и дани, поэтому возникшая Киевская Русь также была центром оживленной торговли между исламским миром, Византией и Балтикой. Князья Киева полагали, что разнообразная экономика Руси не сможет процветать, если русские земли будут управляться безгосударственными племенами, которые ограничиваются своими местечковыми интересами. Великий князь Киева управлял гетерогенной, разноплеменной империей, в которой жили различные племена и кланы, исповедовавшие различные религии и имевшие различную экономику. Как и в Хазарии, международная торговля была хорошо развита и приносила большой доход при условии обеспечения мира и стабильности. Поэтому Киевская Русь и Хазарский каганат были фундаментально похожи, и успехи каганата подтверждали божественный мандат носителя титула¹⁵⁴.

С. Франклин и Дж. Шепард пишут, что из описания Руси, данного в трактате «Об управлении империей» Константина Багрянородного, и из текста договора 944 г. ясно, что верховный правитель Руси этого периода – Игорь – уже не похож на ту чисто номинальную фигуру правителя русов, которую описывал Ибн Фадлан. При этом, отмечают исследователи, создается впечатление коллективного управления Русью некоторым числом князей или вождей. Зимой они возглавляют дружины, занимающиеся сбором дани, но не все они базируются в Киеве¹⁵⁵.

Таким образом, всеми авторами вновь отмечается важность международной торговли в процессе развития древнерусской государственности, и это видно из договоров Руси и Византии, а также тот факт, что Киев Рюриковичей не был единственным центром власти на Руси. Как видно из вышеизложенного, многие исследователи считают, что по крайней мере до середины X в. можно говорить о существовании Русского каганата и полития волжских русов. Другие властные центры сохранялись и в более позднее время, как будет видно из дальнейшего. Особо отмечается роль князя Олега, который либо создал, либо укрепил Древнерусское государство и сделал важное политическое изменение, перенеся столицу в Киев.

Дальнейшее развитие древнерусской государственности связывается с Ольгой и ее реформами. «Княгиня Ольга, действуя как регент, предприняла меры по упорядочиванию выплат дани, а также разместила охотничьи заимки в местах обитания хищных птиц, которых, вместе с мехами, воском, медом и рабами, отправляли в Византию»¹⁵⁶, – пишет Дж. Шепард.

Проведенные Ольгой после убийства ее мужа – князя Игоря – реформы в области сбора дани отмечал также Т. Нунен. Он писал, что если до Ольги князю приходилось самому объезжать зимой подвластные ему племена, то при ней дань стала уплачиваться наместникам или представителям князя и стекаться в торговые посты или региональные центры¹⁵⁷. О зимнем полюдье князей русов пишут также С. Франклин и Дж. Шепард со ссылкой на Константина Багрянородного¹⁵⁸.

А У. Хэнак так описывает процесс формирования древнерусского государства в начале – середине X в.: «После подчинения Олегу древляне, северяне и радимичи еще сохраняли свои социально-политические институты, но он ускорил процесс политического и экономического подчинения сельской округи военным центром, что привело к распаду славянских племен, и в отсутствие стабильных территориальных политий он смог предохранить себя от возможного появления независимых славянских объединений в будущем. Возникшая в итоге структура была гетерогенной политической общностью, связь которой с Киевом обеспечивалась личными качествами и военной силой киевского князя, его способностью держать данников под контролем»¹⁵⁹. Ольга, по мнению исследователя, завершила процесс инкорпорации славянских земель в киевское государство и централизовала его администрацию, сконцентрировав власть вокруг рода Рюрика, хотя Святослав подорвал эти усилия, и славяне имели возможность выйти из-под контроля Рюриковичей¹⁶⁰.

Остальные авторы описывают внутреннюю деятельность Ольги примерно в том же ключе, следуя в основном летописному рассказу и уделяя ей не очень много внимания. С другой стороны, весьма подробно и обстоятельно описывается ее поездка в Константинополь, которая привела к ее крещению.

Дж. Шепард пишет, что Ольга ездила в Константинополь отчасти для того, чтобы подтвердить или улучшить условия договора 944 г. Она была представлена ко двору вместе с другими «княгинями, которые приходились ей родственницами, и своими придворными дамами», а также с «послами князей Росии и купцами»¹⁶¹. В ходе визита была крещена и взяла имя Елена в честь жены императора. Однако обратно на Русь Ольга-Елена вернулась без епископа, а осенью 959 г. просила императора Оттона I Саксонского прислать полноценную религиозную миссию. В конце концов был послан епископ Адальберт, однако вскоре он возвратился, назвав свою поездку напрасной. Оценить эти события, как полагает Дж. Шепард, трудно. Точная дата поездки Ольги не известна: традиционно называют 946 г., но и альтернативная точка зрения – 957 г. – также имеет свои преимущества, не в последнюю очередь из-за увязки сообщений русских и византийских источников. Ясно, однако, что поездка Ольги происходит на фоне экономического процветания и налаженной организации. Стабильность княжеской власти можно доказать тем, что она пережила все неурядицы 940-х гг., хотя в какой-то степени это стало возможным благодаря личным качествам Ольги. Концентрация богатства и оружия на Среднем Днепре также подтверждается находками в камерных захоронениях (chamber graves) под Киевом и Шестовицей. Погребенные в них снаряжались оружием и конской упряжью, а иногда лошадьми и рабынями для загробной жизни. А их участие в торговых операциях подтверждается наличием в захоронениях весов и гирь¹⁶².

Д.Д. Оболенский также не указывал точную дату поездки Ольги в Константинополь. Он писал, что она состоялась «между 946 и 960 гг…»¹⁶³, при этом ей были оказаны высокие почести, которые означали, что она сама и представляемая ей страна заняли высокое место в иерархии христианских народов, над которыми возвышался император Византии. Однако в 959 г. Ольга, по неизвестным причинам, отправила посольство к императору Оттону I с просьбой прислать на Русь епископа. Д.Д. Оболенский предлагает две возможные причины такого поворота: во-первых, ухудшившиеся отношения с императором из-за того, что Ольга не прислала наемников, рабов и воск, или, во-вторых, попытка создать собственную, независимую от Константинополя церковь по примеру болгарского царя Бориса. Как бы то ни было, историк отмечает, что Ольга была первым правителем Руси, который осознал, что только христианство позволит Руси занять место среди цивилизованных народов Европы¹⁶⁴. Но в X в. христианство олицетворяли две империи – Византия и Германия, и выбор для Руси стоял так: кому из них она в конечном счете присягнет на верность?¹⁶⁵ Ответ на этот вопрос был дан лишь при Владимире.

О значении поездки Ольги в Византию пишет и К. Раффенспергер, причем он отмечает не только ее религиозно-идеологическое, но и экономическое значение. Он пишет, что княгиню сопровождали различные спутники, включая сорок купцов, которые получили подарки от императора. Эти купцы представляли «правителей Руси», то есть, очевидно, различных князей русских городов, и были членами свиты Ольги. Когда она вернулась в Киев, византийский император попросил ее обеспечить приток товаров (рабы, воск, меха и воины), которые были необходимы Византии¹⁶⁶. Что же до крещения Ольги, К. Раффешпергер полагает, что это в какой-то степени исторический миф. Он указывает на наличие в ее свите священника Григория, и это говорит о том, что даже если она сама еще и не была христианкой, то активно интересовалась единой верой. Если разобраться в тексте летописи, то становится ясно, что этот священник не был послан императором сопровождать ее, как некоторые утверждают: Григорий не принимал участия в большинстве церемоний в честь Ольги, подвергаясь скрытому или явному остракизму, что позволяет предположить, что он был прислан из Рима или Германии. Присутствие невизантийского священника в свите Ольги могло быть скрытым намеком императору Византии, что она осознает, что имеет возможность выбора, и эту возможность изучает. На Руси есть свидетельства влияния невизантийского христианства, например церковь Святого Ильи в Киеве, а другим примером такого влияния может быть германское обозначение церкви, которое прижилось в старо-славянском¹⁶⁷. Другой факт, который показывает, что Ольга понимала возможность выбора между вариантами христианства, заключается в том, что сразу после возвращения в Киев она дистанцировалась от Византии, сначала отказавшись предоставить императору запрошенные им товары, а затем связавшись в 959 г. с германским императором Оттоном I по поводу присылки на Русь германского епископа¹⁶⁸. И хотя эта попытка наладить церковные связи с германским миром окончилась неудачно, очевидно из-за противодействия язычников, возглавляемых Святославом, важен сам факт попытки найти альтернативу византийскому христианству¹⁶⁹.

По мнению М. Уиттоу, принятие Ольги в императорскую семью было невероятным достижением киевского государства, которому не было еще и ста лет. Это также доказывает важность русско-византийских связей для обеих сторон. С другой стороны, Русь так и не была крещена при Ольге, и возможной причиной этому, по мнению историка, могло быть противодействие языческой «партии»¹⁷⁰.

Таким образом, мы видим, что деятельность Ольги достаточно высоко оценивается практически всеми исследователями. Ее действия помогли остановить распад Киевской Руси, а реформы системы налогообложения позволили стабилизировать внутреннюю ситуацию на Руси. Поездка в Константинополь и принятие крещения от византийского императора укрепили ее положение как правительницы государства, хотя, возможно, она и не смогла добиться всех целей (например, торгово-экономических), которые эта поездка преследовала.

Следующий период истории Древней Руси X в. неразрывно связан с именем князя-воина Святослава. Его деяния описаны многими из обозначенных авторов, однако, поскольку они в основном следуют рассказу летописи, мы не будем подробно на них останавливаться. Вместо этого рассмотрим причины военной активности Святослава и те последствия, к которым она привела.

Дж. Шепард пишет: «Основной целью Святослава было поддержать торговлю вдоль и между основными речными путями с помощью кочевников, которые бы поддерживали бы мир в степи. Центр его власти был близко к рынкам как „греков", так и Центральной Европы, где добывалось саксонское серебро. Святослав был не первый лидер русов, у которого был нюх на торговые операции, и, хотя он и перенял образ жизни кочевников и спал с седлом в головах, все же решил, что лучшие возможности для торговли связаны с Византией и Западной Европой, а не с традиционными восточными рынками. И если бы византийская армия не была на пике своего могущества, вполне могла бы появиться Дунайская Русь»¹⁷¹. Именно торговые интересы и подталкивали Святослава к ведению войн сначала с Хазарией и Волжской Булгарией, а затем с Болгарией и Византией¹⁷². Дж. Шепард и С. Франклин также отмечают, что Святослав действовал во многом в духе предшествующих походов русов, особенно отмечая схожесть с походом на Бердаа. Дунайский регион предлагал куда больше возможностей, чем Днепровский, поэтому Святослав попытался переместить туда центр своего государства¹⁷³.

В общих чертах повторяет общеизвестные события войны Святослава с Византией и Д.Д. Оболенский, но для нас более важно его замечание, что Святослав никогда не стремился ликвидировать достижения своей матери в распространении христианства, даже несмотря на то, что сам был язычником и вел войны с Византией¹⁷⁴. По мнению исследователя, большое влияние на Святослава оказывало его языческое варяжское окружение, которое и препятствовало христианизации Руси на протяжении всего его правления¹⁷⁵.

Р. Пайпс считал, что попытка Святослава перенести центр Руси на Дунай весьма показательна. По его мнению, это говорит о том, что правители Руси на самом деле мало интересовались своим государством, а причиной этому было то, что, как уже отмечалось выше, государство и элита – вожди и дружинники – не возникли напрямую из общества, которым они управляли¹⁷⁶.

Повторяет события, изложенные в летописи, и М. Уиттоу. При этом он отмечает, что, несмотря на победу над Хазарским каганатом, Святослав и русы не могли бы заменить хазар в качестве новой доминирующей силы в степи, поскольку не могли тягаться с кочевниками. Даже победа над каганатом, по его мнению, была достигнута лишь потому, что его столица – Итиль – стояла на реке¹⁷⁷. Далее М. Уиттоу кратко описывает события войны с Византией, отмечая при этом, что война не изменила важность русско-византийских связей. Договор 971 г. между Святославом и императором Иоанном Цимисхием восстанавливал статус-кво, отсылая к договору 945 г.¹⁷⁸ (так у М. Уиттоу).

Некоторые другие авторы, например Т. Нунен, также вскользь упоминают о правлении Святослава, основной упор делая на изложении (кратком или более подробном) его военной активности, при этом следуя в своем рассказе за летописью. Еще одним общим местом является цитирование знаменитой фразы Святослава о желании поселиться на Дунае, поскольку там – центр его земли, куда стекаются товары из разных стран¹⁷⁹. Это можно интерпретировать как признание торгово-экономической подоплеки его деятельности.

По мнению У. Хэнака, Святослав не видел необходимости управлять единым государством из Киева и представлял себе гетерогенную империю, которая «включает в себя территории Руси, хазар, дунайских болгар, возможно, также византийские земли с Константинополем и центром в Переяславце на Дунае. Политической элитой этой империи должна была стать языческая варяго-славянская русь»¹⁸⁰. Для сохранения власти над Киевом, как источником дохода, он назначил туда старшего сына Ярополка. Олега он назначил править древлянами – наиболее беспокойным племенем – для контроля за славянскими племенами¹⁸¹. Новгородцы также потребовали и себе князя, угрожая в противном случае избрать его самим, и Святослав отправил туда Владимира. Такое разделение привело к нарушению политической гегемонии Киева, что стало причиной войн между сыновьями Святослава после его смерти¹⁸².

Что касается последствий его деяний, то обычно отмечается рост внутренней нестабильности на Руси в связи с началом борьбы за власть сыновей Святослава – Ярополка, Олега и Владимира. Также, как отмечает Дж. Шепард, потери, понесенные во время походов Святослава, расчистили ряды русской элиты, в результате чего в дальнейшем Владимиру пришлось опираться на своих сыновей при управлении Русью¹⁸³. О сокращении числа влиятельных фигур на Руси говорит и тот факт, что никто не оспаривал права Святославичей управлять Русью. Это также говорит о том, что в среде русов уже сложилась жесткая иерархичная организация¹⁸⁴.

По мнению же Д. Кристиана, гражданская война, которая разразилась после смерти Святослава, показала, как легко федерация Киевской Руси может распасться на слабо связанные союзы городов-государств викингов¹⁸⁵. С другой стороны, как отмечают различные исследователи, войны Святослава не внесли изменений ни в русско-византийские отношения, ни в международную торговлю, ни даже в экономическую жизнь самой Руси.

Последняя треть X в. была эпохой установления на Руси власти князя Владимира, принятия христианства и формирования более развитых государственных структур. Поскольку это было время, когда формировались особенности последующей русской государственности, англоамериканские исследователи достаточно подробно останавливаются на этом периоде, особенно, разумеется, на вопросе крещения Руси, но не только. Ниже будут рассмотрены их основные взгляды и концепции.

После смерти князя Святослава, как хорошо известно из источников, Русь оказалась разделена на три владения: ядром Древнерусского государства с центром в Киеве владел старший сын Святослава Ярополк; Древлянской землей с центром во Вручии владел Олег, а в Новгороде княжил внебрачный сын Святослава Владимир. Согласно ПВЛ, в 975 г. произошел конфликт между Ярополком и Олегом, в результате которого Олег погиб, а Ярополк присоединил его владения к своим. Владимир, опасаясь за свою жизнь, бежал за море, а Ярополк на время стал единоличным князем всей Руси¹⁸⁶. Затем, в результате непродолжительной усобицы, Ярополк был убит, и Владимир остался единственным живым представителем правящей семьи, утвердив свою власть в Киеве.

Пожалуй, наиболее обстоятельно эпоху правления Владимира описывает Дж. Шепард, поэтому есть смысл изложить его точку зрения целиком. По его мнению, положение нового князя на первых порах не было особо прочным. Он пишет: «Владимиру не хватало связей с местными элитами и населением Среднего Поднепровья. Он был княжеским отпрыском, но его мать была ключницей-рабыней Святослава. Владимир провел свою молодость вдали от Киева и не имел постоянной дружины, после того как он отправил своих варягов в Византию. Он отослал их после того, как отказался платить им за службу драгоценностями, а затем еще и нарушил свое обещание заплатить шкурами куниц. Этот эпизод показывает, как дорого обходилось содержание военных отрядов, а также политическую сметку Владимира. Он не хотел ссориться с богатыми людьми Киева, облагая их чересчур высокими налогами. Как и в Новгороде, в Киеве было необходимо заручиться поддержкой населения для стабильности режима, поскольку по крайней мере один сторонник его убитого сводного брата бежал к печенегам и часто участвовал в их набегах»¹⁸⁷. Нехватка материальных ресурсов, как полагает исследователь, частично объясняет логику действий Владимира в первые годы его правления. Он должен был заново заставить данников платить и увеличить их количество, чтобы наполнить рынки Киева и получить ресурсы для награждения своих сторонников. С этой целью он совершил походы на запад, а также воевал с вятичами, чтобы вновь заставить их платить дань. Помимо возвращения центров торговли, военные действия помогали Владимиру заручиться поддержкой военных отрядов, которые укрепляли его власть. Для этого, однако, нужны были победы, и, чтобы вызвать их, был введен государственный культ во главе с Перуном, который также обращался к гетерогенному населению Среднего Поднепровья. Это первое свидетельство попытки князя организовать государственный культ и связать свое правление с различными богами, как чисто местными, так и широко известными (Перун). Таким образом Владимир хотел укрепить свою легитимность и расположить к себе удачу, чтобы побеждать и дальше. Но при этом, судя по гробам и содержимому нескольких могил главного могильника Киева, христиане мирно уживались с язычниками, и хоронили их рядом друг с другом. Постоянные связи с Балтикой и Византией приводили к тому, что многие русы принимали христианство, которое было хорошо известно обитателям городской сети, но это не обязывало князя следовать их примеру¹⁸⁸.

Однако вскоре серия побед прервалась – Владимир потерпел поражение от волжских булгар. По совету своего дяди князь решил урегулировать конфликт. Добрыня, предположительно, указал на то, что булгары носят сапоги: «Давай лучше поищем противников в лаптях». Это утверждение, что Владимир должен собирать дань с более примитивных племен, имело унизительный подтекст, ограничивая ресурсы, которые князь мог бы поставить под контроль. Это также означало, что Перун и другие боги не справились со своей задачей, и начался поиск того, кто мог бы гарантировать постоянные победы. Возможно, не случайно, что вслед за эпизодом с булгарами ПВЛ рассказывает о прибытии булгарской миссии к Владимиру с целью обратить его в ислам в середине 980-х гг.¹⁸⁹

Эти события послужили введением к длинному рассказу о выборе веры Владимиром. Большая часть этого рассказа стилизована под доктринальные интерпретации. Но правители Руси со времен Ольги постоянно искали альтернативный сакральный источник власти. Культ всемогущего бога был привлекателен для могущественного, но при этом не обладающего достаточной легитимностью князя, каким был Владимир. При этом выбор веры не был очевидным, как могло показаться позднее: Владимир мог принять и германскую миссию, следуя примеру своей бабки. Есть также свидетельства, что Владимир посылал в Хорезм за проповедником, который мог бы научить религиозному закону ислама. Этот ход «короля» Руси хорошо известен и описан персидским автором конца XI в., да и ПВЛ сообщает, что посольства были отправлены к мусульманам, немцам и византийцам¹⁹⁰.

Далее Дж. Шепард отмечает, что необычное стечение обстоятельств привело к принятию Владимиром религиозной миссии, брачному союзу и договору со старшим императором Византии Василием II. Основная последовательность событий довольно известна: Василий заключил сделку с Владимиром, пообещав выдать за него свою сестру в обмен на военную помощь для подавления восстания. Через пару лет восстание было подавлено, и Анна Порфирородная поселилась в Киеве вместе с мужем, который крестился под именем Василий, в честь шурина. Этот рассказ передает суть событий: интересы Василия совпали с интересами Владимира¹⁹¹.

Однако, отмечает исследователь, как и в какой последовательности события разворачивались на самом деле, сказать сложно, особенно это касается херсонского похода Владимира, которому можно найти различные объяснения. Это мог быть «упреждающий удар», ведь Херсон в X в. процветал, и Владимир мог воспользоваться занятостью Василия II подавлением восстания, чтобы захватить богатейший город Крыма, понимая, что он может как присвоить себе доходы города, так и использовать его в качестве разменной монеты в ходе переговоров. С другой стороны, Владимир мог захватить Херсон в ответ на затягивание Василием выполнения своей части соглашения. Наконец, захват города мог даже быть частью помощи Василию, если, как иногда предполагается, население оказало поддержку мятежным полководцам. Не подлежит, однако, сомнению, что Владимир использовал нестабильность в Византии, чтобы укрепить свою власть, санкционированную всемогущим богом¹⁹².

После крещения князя началась христианизация Руси. Жителям Киева было приказано войти в Днепр для массового крещения. Идол Перуна был привязан к лошади, побит палками и сброшен в реку. Владимир также повелел срубить всех идолов и на их месте поставить церкви. При этом значительная часть русской элиты уже была более или менее христианизирована еще до официального крещения. Крещеные русы были уже в 940-х гг. Напротив, степень и характер «христианизации» обычного населения, особенно сельского, сложно оценить. Даже ПВЛ сообщает, что лишь языческие идолы, святилища и ритуалы – то есть альтернатива существующей власти и культу – были запрещены¹⁹³. Само христианство ассоциировалось с дружинниками и другими княжьими людьми, и принятие его означало рост собственного статуса. Владимир стремился внедрить христианство в следующие поколения, поэтому детей из знатных семей забирали для «книжного учения», а их матери, «недостаточно крепкие в вере… оплакивали их, как если бы они умерли»¹⁹⁴.

Однако церковный образ Владимира – это не просто плод воображения. Действия, предпринятые князем, должны были связать его режим с христианским Богом и святыми, а содействие церкви стало функцией правления. И он преуспел во внедрении христианства в политическую культуру Руси. Ни один честолюбивый князь даже не задумался о возвращении к язычеству, в отличие от некоторых узурпаторов в Скандинавии. Христианская власть Владимира обеспечивала победы, и триумфальный тон ПВЛ при описании действий Владимира под Херсоном отражал, возможно, его собственную пропаганду¹⁹⁵.

Последующее возведение церквей и украшение резиденции Владимира, как полагает Дж. Шепард, должно было провести параллель с дворцом императора. Назначение Анастасия, который ранее сдал ему Херсон, главой дворцовой церкви было посланием, что Владимир может сравняться с греками¹⁹⁶.

Однако деятельность князя не ограничивалась только крещением. Чтобы защитить свой религиозный центр, Владимир основал новые поселения далеко в степи, пользуясь преимуществами черноземов. Сам Киев был расширен на десять гектаров и окружен мощным земляным валом, как и другие города к югу. Создание засечных линий и крепостей вдоль основных притоков Днепра вывело отношения Руси и кочевников на новый уровень. Раньше эти отношения хоть и не были простыми, но все же были в основном мирными. Теперь же укрепленные города юга стали целями набегов и осад. С другой стороны, путешествия в Византию стали менее опасны благодаря засекам и кавалерийскому эскорту, который сопровождал купцов до порогов. Кроме того, строительство новых поселений привело к перемещениям населения. Как отмечает Дж. Шепард: «Среднее Поднепровье не было плотно заселено до правления Владимира. Он же, как сообщает ПВЛ, собрал „лучших мужей“ среди славян и финнов лесной зоны и заселил ими новые поселения»¹⁹⁷.

С другой стороны, несмотря на все реформы князя, административные и идеологические основы правления находились все еще в зачаточном состоянии, даже несмотря на то, что Владимир «любил своих дружинников и совещался с ними об управлении землями, о войнах и законах»¹⁹⁸. «Русская земля» была архипелагом в значительной степени самоуправляющихся сообществ. Многие из них все еще были племенами, как, например, вятичи. Княжеские управляющие, военачальники и посланцы появлялись в новых крепостях и поселениях, и именно там они были достаточно многочисленны, чтобы вмешиваться в жизнь простого населения. Этого требовала и постоянная угроза нападения кочевников. Но даже там у официальных лиц было мало поводов для издания документов и приговоров¹⁹⁹.

Поэтому, отмечает Дж. Шепард, власть Владимира покоилась не столько на хорошо разработанной институциональной основе или силе закона, сколько на хорошо работавшем механизме покровительства и на «харизме», которая досталась ему от предков. Кровь убитого сводного брата компенсировалась установленным государственным культом. Во всем остальном семейные связи были той ценностью, которую Владимир эксплуатировал полностью. Его дядя по линии матери, Добрыня, был его главной опорой. Также нет и следа многочисленных князей и бояр, которые засвидетельствованы в Среднем Поднепровье в середине X в. Потери, понесенные в ходе военных походов Святослава, и междоусобная борьба его сыновей расчистили ряды элиты. Кроме того, Владимир довольно скоро стал опираться на своих сыновей и создал новый вариант коллективного семейного правления. Он не был первым князем, который распределил между сыновьями центры власти, но сделал он это с большим размахом. Двенадцать сыновей и места их княжения, названные в ПВЛ, являются отсылкой к двенадцати апостолам. Реальное количество сыновей, которые получили города в управление, могло быть значительно больше, поскольку не было особого различия между теми, кто был рожден в законном браке и детьми наложниц. Важно было то, что отцом их был Владимир и они могли замещать его в различных местах. Так, князья были назначены в два недавно появившихся центра власти – Полоцк и Туров. Когда Изяслав, бывший князем Полоцка, умер в 1001 г., Владимир разрешил его сыну занять его место, положив начало, таким образом, местной княжеской династии. Матерью Изяслава была Рогнеда, дочь Рогволда Полоцкого, ранее убитого Владимиром. Князья также посылались в места, которые были слабо связаны с городами, например в Ростов, который стал городом лишь в 980-х или 990-х гг. В некоторые стратегически важные города и регионы направлялись не князья, а посадники, например в Старую Ладогу²⁰⁰.

Связи, установленные между отцом и сыновьями, поддерживали десятилетие мира, но они не были гарантией от борьбы за наследование. Примерно к 1013 г. отношения Владимира с одним из старших сыновей, Святополком, ухудшились настолько, что он был лишен Туровского княжения и заключен в тюрьму. Точно так же испортились отношения и с князем второго по значению города Руси. В 1014 г. Ярослав, князь Новгорода, не уплатил положенную годовую дань, и Владимир начал подготовку к походу на север. То, что Владимир был в таких плохих отношениях с двумя старшими сыновьями, говорит о том, что вопрос наследования витал в воздухе. Ярослав призвал из-за моря варягов для ведения войны. Однако Владимир заболел и 15 июля 1015 г. скончался²⁰¹.

Эпоху Владимира и последующую гражданскую войну между его сыновьями Дж. Шепард резюмирует следующим образом: «Важно понимать, что обширная „Русская земля“ была семейным образованием, и вся борьба проистекала из этого факта. Кроме того, не было эффективного и всеми признанного правового механизма передачи власти. Когда умер „патриарх“ семьи, возникшие разногласия могли разрешиться исключительно путем войны практически всех сыновей Владимира между собой. Распространение христианства стимулировало экономическое благосостояние, развитие черноземных поселений и культурный прогресс, в то время как личный культ, поддерживаемый Владимиром, акцентировал внимание на княжеской родословной. В течение столетий едва ли находились его потомки, которые не стремились бы захватить для себя княжеские столы Руси… Система, установленная Владимиром, могла поддерживать определенный порядок»²⁰². С. Франклин же по поводу конца правления Владимира пишет: «В 1015 г. сыновья Владимира были разбросаны по разным концам страны, поскольку он стремился сосредоточить контроль над сбором дани в разных областях в руках семьи, назначая своих сыновей князьями в региональные центры. Такое распределение было гарантией, что у каждого из сыновей будут свои собственные источники дохода и поддержки и что семья как целое сможет установить и поддерживать свою власть над всей территорией Руси. После смерти Владимира эта структура рухнула»²⁰³.

Д.Д. Оболенский, говоря о крещении Руси, пишет, что она известна по двум источникам: ПВЛ и сочинению арабского историка XI в. Яхьи Антиохийского. Первый, с некоторыми оговорками, может быть использован для дополнения второго. В истории с крещением, однако, по мнению Д.Д. Оболенского, есть одна странность: византийские источники о нем не упоминают, поэтому не следует воспринимать на веру все, что написано в ПВЛ, ведь ее авторы и последующие редакторы были монахами, которые имели дело с различными источниками, которые они стремились свести в единый драматичный рассказ о тех событиях²⁰⁴.

Дальнейшую последовательность событий исследователь описывает так: весной 988 г. император Василий II сумел подавить восстание Варды Фоки благодаря помощи шеститысячного отряда варягов, посланного князем Владимиром Святославичем. За помощь Владимиру была обещана рука сестры императора – Анны Порфирородной, при условии, что он примет христианство. Однако после победы император не спешил выполнять обещание, поэтому Владимир вторгся в Крым и к 990 г. взял Херсон. После этого Анна была отправлена к Владимиру, который принял крещение, связав тем самым свою страну с восточных христианством и его культурой²⁰⁵. Д.Д. Оболенский был убежден, что крещение Руси объединило разрозненные восточнославянские племена в единое государство. Эту позицию сейчас разделяют многие отечественные авторы, которые считают, что именно принятие единой монотеистической религии помогло сформировать единое централизованное государство.

Как отмечает исследователь, после принятия Владимиром христианства Русь окончательно стала частью Византийского Содружества. При этом в книге «О церемониях» императора Константина Багрянородного русы находятся на одном положении с мадьярами и печенегами, а титул русского правителя – архонт. Они стояли выше кавказских правителей (например, куропалатов Грузии), которые получали прямые приказы от императора. Статус же Владимира после крещения и свадьбы с порфирородной принцессой стал равен царю Болгарии, который получил свой титул при аналогичных обстоятельствах – после свадьбы с Марией Лакапеной, дочерью (не порфирородной) императора Романа. Возможно, отмечает Д.Д. Оболенский, Владимиру также был дарован царский титул. И хотя Владимир и его потомки были полностью независимы от Византии, они признавали императора как главу православного сообщества, обладающего божественной метаполитической юрисдикцией над Русью²⁰⁶. Однако, несмотря на это, русские князья обосновывали свою легитимность не тем, что их полномочия были делегированы императором, а: 1) принадлежностью к правящей семье, восходящей к Владимиру и Рюрику, которая обладала коллективным и эксклюзивным правом на управление страной; 2) Божьей волей²⁰⁷. С другой стороны, князья Руси и императоры Византии не были равны, русы признавали лидерство императора в христианском мире. Эта концепция всеобщего суверенитета императора принималась образованным классом Древней Руси, поскольку эта норма входила в византийское право, которое использовалось РПЦ²⁰⁸.

К проблеме выбора Владимиром вер обращается и К. Раффешпергер. Он считает наиболее важными для русских князей связи со скандинавскими королевствами, религия которых представляла собой смесь язычества и полунезависимого латинского христианства; с Центральной Европой, придерживавшейся латинского христианства германского образца; с православной Византийской империей – именно в таком порядке. Как отмечает исследователь, традиционно акцентируют внимание на момент обращения Руси к православию, опираясь на фантастический рассказ об изучении Владимиром различных вер. При этом более поздние представления о православии на Руси (начиная с раннего Нового времени) переносят на XI–XII вв., создавая видимость зависимости Руси от Константинополя. К. Раффенспергер пишет, что если посмотреть на эту ситуацию с точки зрения подхода П. Брауна о микрохристианствах, то наше понимание проблемы станет четче и мы увидим более точную картину средневековой Руси. Эта картина показывает, что Русь граничила с различными микрохристианскими регионами, в каждом из которых был свой тип христианства и которые пытались влиять друг на друга. Таким образом, полагает исследователь, перед нами картина многополярного религиозного мира²⁰⁹. При этом он также полагает, что крещение Владимира – это еще один исторический миф, как и принятие христианства Ольгой.

Князь, по мнению К. Раффенспергера, осознавал необходимость религиозных изменений для укрепления позиций Руси в мире, поэтому он обратился к христианству, которое имело организацию и аппарат для централизации государства²¹⁰, хотя оно не было единственным вариантом, наряду с ним рассматривались и другие религии²¹¹. Русская церковь была основана Владимиром по политическим и династическим мотивам, а первые священники были из Херсона, включая первого главу первой киевской церкви Анастасия. В то же время существовали тес-н ые связи с латинским м иром, что видно на прим ере передачи мощей святого Климента Владимиру в 988 г.²¹² Из источников также кажется очевидным, что Владимир и его сын Ярослав осуществляли полный контроль над церковью вплоть до прибытия митрополита Феопемпта, поскольку они назначали священников и епископов самостоятельно, иногда в соответствии с пожеланиями других церковников. Такая же модель господствовала и в Европе до реформ Григория VII: правитель, который основывал национальную церковь, мог назначать священников, включая епископов. Это не означает, что такая церковь была непременно автокефальной, но это показывает определенную степень автономии²¹³.

Д. Кристиан, говоря о крещении, утверждает: «Обращение в христианство было логичным следствием переориентации Руси, ее отхода от исламского мира или исчезнувшей степной империи хазар. Христианство дало русскому государству необходимую легитимность, одновременно пустив глубокие корни среди всех слоев населения. В конце концов оно изменило культуру Руси, дав ей письменность и позволив войти в круг христианских европейских государств»²¹⁴. «Дипломатия и торговля были более чем весомыми аргументами при выборе религии»²¹⁵. Однако это его утверждение не совсем согласуется с текстом ПВЛ.

Т. Нунен, описывая действия Владимира, пишет, что благодаря его действиям к 1000 г. были завоеваны все земли, входившие в состав Киевской Руси, хотя и не везде еще были назначены русские князья²¹⁶. Основным торговым партнером Руси в это время становится Византия, хотя иногда случались и военные столкновения с ней²¹⁷. В результате такого рода взаимодействия Русь при князе Владимире обратилась в христианство, которое должно было помочь Владимиру объединить свое разноплеменное государство и укрепить свою легитимность²¹⁸. Единая религиозная идентичность позволила государству сохраниться, когда после смерти Владимира началась гражданская война между его сыновьями. Однако нерешенные вопросы престолонаследия продолжали оставаться проблемой, особенно перед лицом угрозы нападения кочевников²¹⁹. Исследователь также отмечает, что Владимир, приняв православие, получил нисходящую от Бога легитимность. Но Константинополь был далеко, его идеология и религиозные убеждения были почти неизвестны восточным славянам, финнам и балтам Руси. Поэтому, по мнению историка, князья Киева стремились обосновать свои права на власть, апеллируя к более древней традиции, которая была хорошо известна всем народам

Руси. Так появилась идея князя Руси – кагана, законного наследника хазарских каганов, которая сохранялась по крайней мере до XI в.²²⁰ Таким образом, пишет Т. Нунен, Владимир, даже перейдя в христианство, все еще нуждался в укреплении своей позиции правителя многонационального государства. Православие обеспечило основу новой русской идентичности, возвышающейся над старыми племенными идентичностями. Однако требовалось что-то еще, поэтому Владимир и его потомки титуловались также каганами, которые унаследовали небесный мандат на управление различными народами от хазар. В дальнейшем хазарское наследие часто игнорировалось, однако в XI в. ореол вокруг титула кагана был очень важен, так как он был знаком многим народам Руси, что укрепляло положение русского великого князя²²¹.

Говоря о Владимире, У. Хэнак отмечает, что разницу между информацией монаха Якова, автора «Памяти и похвалы равноапостольному князю Владимиру», и ПВЛ о времени начала правления Владимира (978 и 980 гг.) можно объяснить тем, что сначала Владимир не контролировал все киевские земли. Завоевывая города, он показывал свою силу и стабильность своего правления, способность объединить славянские племена²²². А тот факт, что Владимир мог навязать религию своему государству, говорит о том, что он имел куда большую власть, чем все его предшественники на киевском троне²²³. Однако единоличное правление Рюриковичей, по всей видимости, было ограничено столкновениями с противоборствующими варяжскими кланами. Князья сохраняли варяжский образ правления, но стремились скрыть его скандинавское происхождение²²⁴. Кроме того, установление родственного управления территориями на Руси после смерти Владимира Святославича заложило основы последующих династических споров и подорвало единовластное правление киевских князей²²⁵.

В крещении Руси Дж. Мартин усматривает попытку Владимира легитимизировать свою власть и интегрировать разрозненные племена в единое государство²²⁶. Возникшая церковь стала вторым после правящей династии институтом, который оказал влияние на формирование древнерусского государства. В результате Русь развернулась от мусульманского Востока, богатства которого изначально привлекали викингов в земли восточных славян, к Византии, что послужило усилению связанных с христианством культурных веяний²²⁷ – от архитектуры до религиозной литературы²²⁸, что способствовало формированию общей культуры²²⁹. Реформы же Владимира, по ее мнению, также положили начало процессу трансформации конгломерата восточнославянских племен в единое государство с общей религией, культурой и политической структурой во главе с общей династией²³⁰. А разделение Владимиром земель между своими сыновьями имело целью утверждение христианства, укрепление границ и сбор дани²³¹. При этом «старшинство» среди сыновей Владимира, которое служило основным принципом передачи власти, могло определяться как возрастом, так и положением и статусом его жен, от которых были рождены сыновья²³².

Таким образом, как видно из вышеизложенного, все указанные авторы считают время с начала X до начала XI в. временем становления и развития древнерусской государственности. На пути к ее стабилизации и укреплению было пройдено несколько этапов, в ходе которых Русь несколько раз оказывалась перед угрозой распада (особенно после гибели Игоря). С другой стороны, в это время происходят важные изменения, которые в итоге приводят к созданию Киевской Руси: перенос столицы в Киев, усиление культурного влияния Византии, вылившееся в крещение Ольги и Владимира, подчинение славянских племен и постепенная ликвидация конкурирующих русских варяжских политий и, наконец, крещение Руси, реформы Владимира и установление им первых принципов наследования киевского престола. В результате Русь постепенно из варварской периферии превращается в полноценного и активного члена «европейской семьи народов». В дальнейшем преемники Владимира Святославича станут одними из важнейших участников европейской политики.

Помимо политической сферы, развивается и русская культура, которая официально появляется после принятия христианства. В результате разворачивается активное церковное строительство, которое охватывает всю страну, на церковнославянский и древнерусский языки начинают переводить византийские церковные и исторические трактаты.

Кроме того, после многочисленных войн и отдельных походов Русь к концу X – началу XI в. достигает определенной экономической стабильности, которая обуславливается как внутренними факторами – появление новых поселений и развитие ремесла, – так и внешними – развитием торговли с Византией и европейскими странами. И хотя, как отмечают многие авторы, торговля со странами исламского мира к этому времени практически прекратилась, в том числе из-за ослабления и, позднее, падения Хазарского каганата, в результате чего новые кочевники – огузы и печенеги – перекрыли старые торговые пути, ведущие на восток, тем не менее это не ослабило экономическое положение Руси, поскольку к этому времени уже произошла переориентация на новые рынки.

В результате в 1015 г., когда умер князь Владимир Святославич, Русь представляла собой довольно прочное, экономически относительно стабильное государственное образование, управляемое уже единой династией, которой, правда, еще предстояло выработать основные механизмы наследования и урегулирования внутридинастийных конфликтов, которые участятся в XI и особенно XII в. Как отмечает У. Хэнак: «Установление родственного управления территориями на Руси после смерти Владимира Святославича заложило основы последующих династических споров и подорвало единовластное правление киевских князей»²³³.

§ 3. Золотой век и начало кризиса Древней Руси

XI – начало XII в. принято называть золотым веком Киевской Руси. Это было время культурного и экономического подъема государства при Ярославе Мудром, при его сыновьях и внуках. Русь достигла наивысшего в своей домонгольской истории могущества, однако в это же время были заложены те принципы, которые в дальнейшем приведут к кризису древнерусской государственности. С. Франклин по этому поводу пишет: «Период между 1015 и 1125 гг., от смерти Владимира Святославича до смерти его правнука Владимира Всеволодовича (более известного как Владимир Мономах), долго считался золотым веком ранней Руси. Считается, что это был период, когда князь Киева мог относительно спокойно осуществлять политическую власть над относительно единой страной, пожиная плоды относительного экономического процветания, военной стабильности на границах, а также новой христианской культуры. Причина такого представления заключается в характере источников. В этот период ранняя Русь, если можно так выразиться, вышла на свет божий, поскольку с этого периода археологические данные начинают подтверждаться письменными источниками, а также сохранившимися до нашего времени постройками и изображениями. До 1045 г. не существовало русских письменных источников, не было богословских или административных документов. К 1125 г. появляются поучения, жития святых, правовые кодексы, послания и записки путешественников, а также огромное количество коротких берестяных писем и граффити на стенах церквей. К началу XII в. составители ПВЛ могли пользоваться десятками различных интерпретаций событий, тогда как до смерти Владимира Святославича рассказ ПВЛ практически не основан на русских источниках»²³⁴.

После смерти Владимира в 1015 г. практически сразу же вспыхнула война между его сыновьями за главенство над Русью, в которой погибли Борис, Глеб, ставшие первыми русскими святыми, и их предполагаемый убийца Святополк Окаянный. Впрочем, по мнению С. Франклина и Дж. Шепарда, которые ссылаются на ПВЛ, Святополк мог быть сыном Ярополка²³⁵. С другой стороны, они же указывают, что это может быть фальсификацией²³⁶. Победителем в этом конфликте в итоге стал Ярослав, который физически пережил всех своих братьев, благодаря чему стал в 1036 г. единоличным правителем Руси.

По мнению некоторых авторов, усобицы после смерти Владимира означали, что принципы престолонаследия выработаны не были. С. Франклин и Дж. Шепард отмечают, что старшинство сыновей Владимира не ясно, указывая, что в летописи они перечислены по трем разным критериям: по имени, по матерям и по городам, в которые они были отправлены на княжение²³⁷. Другим критерием наследования могла бы стать воля их отца, однако исследователи отмечают, что, каковы бы ни были желания Владимира, они оказались не достаточно весомыми даже при его жизни, чтобы обеспечить спокойный переход власти в руки одного из его сыновей. Таким образом, ни старшинство, ни родительское завещание – два основных принципа династической идеологии, которые появились позже в том же столетии, – не влияли на сыновей Владимира²³⁸. С. Франклин также отмечает, что мы можем только рассуждать о том, как должна была распределяться власть в 1015 г. после смерти Владимира. Чтобы эти рассуждения имели хоть какую-то ценность, нужно быть уверенными в следующем: 1) нам известно старшинство сыновей Владимира; 2) нам известны намерения и желания Владимира; 3) что вообще подразумевалось под собственностью династии в то время. Но ничего из этого мы не знаем. И даже если бы знали, даже если бы мы могли представить себе систему, в соответствии с которой сыновья Владимира должны были наследовать ему, их действия демонстрируют нам, что любая такая система не сработала. Никакой системы для практических целей не существовало²³⁹.

Война между сыновьями Владимира, по мнению С. Франклина, началась еще и потому, что удельные княжества никогда не рассматривались как замена главному княжению (если считать Среднее Поднепровье центром). Единственным исключением был Полоцк, где сын Владимира Изяслав умер раньше своего отца и ему наследовал сын Брячислав. Нет никаких данных, что он пытался бросить вызов своим дядьям, и, таким образом, перед нами первый пример удельного княжества, которое стало рассматриваться как вотчина конкретной ветви семьи²⁴⁰. Отношения между остальными сыновьями Владимира были куда более напряженными. Трое из них были убиты (двое, Борис и Глеб, стали затем святыми), еще трое – Святополк Туровский, Ярослав Новгородский и Мстислав Тмутараканский – стали основными участниками борьбы за власть. Используя свои уделы и их ресурсы как базу, все они стремились завладеть Киевом. Святополк заключил союз с королем Польши, и вместе они на время заняли Киев. Ярослав соединил свои новгородские силы со скандинавскими наемниками, которые помогли ему победить и изгнать Святополка. Мстислав собрал армию из подвластных ему племен Северного Кавказа и с их помощью в 1024 г. сумел договориться с Ярославом на следующих условиях: Мстислав получал Чернигов и Левобережье Днепра, а Ярослав сохранял за собой Правобережье, включая Киев, и Новгород. Только после смерти Мстислава в 1034 или 1036 г. Ярослав стал, как и его отец, единоличным правителем²⁴¹.

Развитие государства потребовало от Ярослава реформ, которые бы позволили укрепить его власть. Одной из таких реформ стало принятие первого законодательного свода – Русской Правды.

Как отмечает С. Франклин, Русская Правда – это ничем не выдающееся название серии кодексов или одного сборника, чья первая версия вышла при Ярославе и который постоянно расширялся и адаптировался при его преемниках. Русская Правда начинается со статьи, в которой указывается, в каких случаях допустима кровная месть. Далее перечисляются нарушения и штрафы за них, кроме того, есть статьи, касающиеся процедурных вопросов. Расширение Русской Правды является свидетельством растущих ожиданий вмешательства князя в решение споров. Кодекс Ярослава очень короток, всего лишь страница в современном издании. В основном он касался вопросов, связанных с дружиной и городской элитой. Наиболее известные и важные дополнения были сделаны сыновьями Ярослава и касались нанесения ущерба княжескому имуществу или слугам. Статьи, которые связываются с Владимиром Мономахом, более проработаны и расширяют охват кодекса, регулируя, в частности, финансовые вопросы, включая займы и проценты²⁴².

Положения Русской Правды – это смесь традиционного и нового права. Похожие кодексы встречаются в других средневековых странах Северной Европы, но детали характерны исключительно для Руси. Введение и расширение кодекса отражает попытки князей ускорить два процесса: стандартизацию юридической практики и рост социальной сферы княжеской власти. Первый кодекс мог быть создан для Новгорода, когда Ярослав был князем Киева, и таким образом документ был средством внедрения стандартизированных административных практик в отсутствие князя²⁴³.

В то же время характер и количество статей показывает, как менялись представления о том, насколько они могут вмешиваться в социальную жизнь. Самые ранние статьи регулируют прямое возмездие – кровную месть – и содержат указания сумм к уплате в качестве компенсации жертвам или их семьям. Князья никогда полностью не могли запретить кровную месть, но постепенно она уступила место штрафам: таким образом, идея, что обидчик в первую очередь несет ответственность перед жертвой, заменялась идеей, что обидчик несет ответственность перед правителем. «Горизонтальная», или «двоичная», судебная практика начала уступать место «вертикальной», или «троичной», системе. Это происходило одновременно с расширением судебной власти князей, увеличивалось количество людей и действий, которые подпадали под действие писанного кодекса. Таким образом, даже на ранних стадиях своего существования Русская Правда отражала растущее вмешательство формальных механизмов княжеской власти в отношения и действия городского населения²⁴⁴.

Д.Д. Оболенский, как уже отмечалось выше, отстаивал тезис о вхождении Руси в Византийское Содружество, однако вынужден был признать, что влияние византийского права на Восточную Европу, в том числе на Русь, оценить сложно²⁴⁵. С другой стороны, она обнаруживает сходство с франкским и англосаксонским законодательством. Единственным же «византийским» документом в Древней Руси был Церковный статут Владимира I²⁴⁶. Возможно, князья Руси не принимали византийское право по причине того, что согласно ему, как отмечает Д.Д. Оболенский, император был источником всего права, и восточноевропейские страны, принимая византийские нормы, фактически принимали и это положение, хотя политически они считали себя независимыми государствами²⁴⁷.

О слабой правовой связи Руси и Византии пишет и К. Раффенспергер, в отличие от балканских славян, особенно болгар и сербов. На Руси же хотя и использовалось византийское церковное законодательство, однако до XIII в. сохранялся и светский правовой кодекс, созданный в скандинавском стиле²⁴⁸.

Вторым изменением, которое внес Ярослав в жизнь Киевской Руси, стала попытка определить принцип наследования главного (киевского) княжения, во избежание кровопролитных гражданских войн, через которые пришли к власти Владимир Святославич и сам Ярослав. Результатом стало так называемое «Завещание», в котором определялся порядок наследования Киева как между сыновьями Ярослава, так и между его внуками. «Завещание» создавало так называемый «внутренний круг» династии, к которому относились три старших сына Ярослава, которые оставались в живых на момент его смерти, и их потомки²⁴⁹. Только представители этого «круга» имели право на наследование киевского стола, что исключало из возможных претендентов другие ветви семьи, например полоцких Изяславичей, а также младших сыновей Ярослава Игоря и Вячеслава и их потомков.

Но, как отмечает С. Франклин, «Завещание» Ярослава решало проблему наследования лишь на ближайшее время, но с течением времени оно перестало работать. В нем говорилось лишь о небольшом количестве уделов. В нем вообще ничего не сказано о дальнейшем порядке наследования. Никак не объяснялось и возможное противоречие между двумя его ключевыми принципами: с одной стороны, старший брат имел отцовскую власть, но, с другой, уделы всех братьев были неприкосновенны. Иными словами, возникал вопрос: были ли Чернигов и Переяславль отчинами Святослава и Всеволода, или же Изяслав мог, пользуясь своей отцовской властью, перераспределить владения?²⁵⁰

И конечно, «Завещание», как и любой документ, могло быть эффективным лишь настолько, насколько в этом были заинтересованы все стороны. Ярославичи действовали сообща на протяжении 20 лет, с кратким перерывом в 1067–1068 гг., когда Киев захватил представитель полоцкой ветви Всеслав Брячиславич. Однако в 1073 г. Святослав и Всеволод открыто нарушили волю своего отца, изгнав Изяслава. Он вернулся в Киев в 1076 г. после смерти Святослава, но погиб в 1078 г. в сражении против одного из своих племянников. Несмотря на все неурядицы, «горизонтальный» принцип передачи власти сработал четко, и Всеволод оказался в положении своего отца в 1030-х гг.: все его братья умерли, и он стал единым правителем. «Завещание» Ярослава, которое предлагало наброски коллективного управления страной, привело к монархии. Однако за этот период династия развивалась, и все ее противоречия не могут быть сведены только к борьбе за Киев²⁵¹.

У. Хэнак усматривает в «Завещании» пример влияния норманнов на восточных славян, хотя сама практика, изложенная там, могла восходить и к общей индоевропейской традиции²⁵². Он отмечает, что на Руси эквивалентом скандинавских верховных королей (drott), которые упомянуты в «Саге об Инглингах», стал великий князь²⁵³. Князья до Владимира обладали характеристиками только конунга (который никогда не обладал абсолютной властью, будучи главой семьи, королем рода, клана, своих людей, что имеет параллели с князем²⁵⁴), после него – верховных королей²⁵⁵, при этом автор отмечает, что в западноевропейских хрониках правители Руси носили титул rex, который как раз обозначал верховного правителя государства²⁵⁶. Исследователь также полагает, что русь, норманны и древние евреи проповедовали принцип подчиненности правителя закону, ограничивающему его законодательную власть, в отличие от Византии, где василевс стоял над законом²⁵⁷. Ярослав также полагался на закон, который стоял выше князя²⁵⁸. Однако в соответствии с северной традицией каждый член королевской семьи мог стать drott или конунгом. Эта же традиция закрепилась и на Руси, где только Рюриковичи могли быть князьями²⁵⁹.

Дж. Мартин полагает, что завещание Ярослава отражало две существовавшие на Руси противоположные тенденции: 1) управление страной людьми одного поколения; 2) стремление к единоличному правлению²⁶⁰. Ярослав, разделив земли между своими сыновьями, отдал предпочтение принципу совместного управления и принципу коллективной ответственности династии за государство. Его «Завещание» заложило основу «лествичной» системы, однако она также ссылается на мнение С. Франклина и Дж. Шепарда, которые считали, что никакой системы наследования заложено не было, о чем свидетельствует постоянная борьба за киевский престол. Это, по мнению Дж. Мартин, означает, что Рюриковичи не смогли создать жизнеспособную политическую систему. Она также указывает, что существует еще одна точка зрения, согласно которой система наследования на Руси появилась в результате постоянного роста числа князей²⁶¹. К концу XI в. принципы наследования, которые применялись несколькими поколениями потомков Владимира I, заложили основы четко определенной политической системы. Эти принципы не были изданы в виде законов или как-то по-иному зафиксированы, хотя их наброски можно найти в «Завещании» Ярослава и в «Чтении о Борисе и Глебе»²⁶². Эти принципы, по мнению Дж. Мартин, включали: 1) эксклюзивное право Рюриковичей на управление Русью и ее княжествами; 2) управление осуществлялось одним поколением династии; 3) ограничения на киевский стол для князей, чьи отцы не были князьями Киева. И как считает автор, все конфликты князей были направлены не на подрыв этих принципов, а на их укрепление и более четкое обозначение условий признания старшинства²⁶³.

Неспособность выработать четкую систему престолонаследия, как ничто другое, показывает, по мнению Р. Пайпса, отношение русов к своему государству. В IX и X вв. проблемы наследования решались силой. Ярослав попытался решить этот вопрос, посадив своих сыновей в важнейших городах, но и это не сработало. Киевским князьям приходилось постоянно организовывать княжеские съезды, на которых урегулировались разногласия и конфликты²⁶⁴.

Таким образом, большинство указанных авторов полагает, что впервые принципы наследования киевского стола на Руси были сформулированы только к середине XI в. князем Ярославом Мудрым. До этого ничего подобного не существовало, и верховная власть доставалась тому, кто сумел пережить своих конкурентов. Кроме того, в первой половине XI в. появляется первый правовой кодекс Руси – Русская Правда, который обнаруживает параллели со скандинавскими кодексами. И хотя отношение к Русской Правде довольно противоречивое (С. Франклин, напомним, весьма скептически отзывается о нем), на наш взгляд, его принятие говорит о том, что древнерусская государственность сделала шаг вперед в своем развитии, поскольку принятие кодекса говорит об усложнении социально-политической жизни, которое и повлекло за собой необходимость введения писаных правовых норм.

Следующий этап развития древнерусской государственности связан со временем правления сыновей и внуков Ярослава Мудрого. Старшие из оставшихся в живых сыновей Ярослава в 1054 г. получили днепровские города: Изяслав и Святослав получили Киев и Чернигов (наиболее желаемые города, что было зафиксировано соглашением Ярослава и Мстислава еще тридцать лет назад), а третий сын – Всеволод – получил менее желаемый Переяславль, который находился дальше к югу и был открыт набегам из степи. В отношении решения семейных споров и проблем в «Завещании» говорилось следующее: 1) Изяслав, старший сын, должен был занять место своего отца, к нему должны были относиться с таким же уважением, и он должен был так же решать споры и разногласия; 2) уделы были неприкосновенны, и ни один из братьев не имел права нарушать границы удела другого²⁶⁵. В целом они поддерживали созданную их отцом систему, за исключением изгнания Изяслава братьями из Киева в 1073 г. Однако через три года он вернулся и правил до своей гибели в 1078 г.

Следующая смена поколений произошла после смерти Всеволода в 1093 г., продемонстрировав важность династических договоренностей. Всеволоду наследовал Святополк Изяславич. Таким образом, старшинство не перешло автоматически от Всеволода к его потомкам, но вернулось к потомкам его старшего брата. Или, вернее, оно вернулось к потомкам его старшего брата, который был князем Киева (в общей практике князь мог стать правителем Киева только если его отец был таковым). Таким образом, появилось три принципа: 1) легитимность принадлежит династии в целом; 2) старшинство переходит сначала от брата к брату, а затем – к сыну старшего брата; 3) князем Киева может стать только сын князя Киева²⁶⁶.

Хотя эти нюансы, казалось бы, должны были ограничить количество претендентов, исключенные из наследования члены династии не исчезали и не переставали быть князьями, а также же не теряли право на некоторую долю династического наследства. Дрязги вокруг Киева были лишь малой частью династических перипетий. Уделы постепенно становились отчинами, внутри которых старший князь мог раздавать уделы своим отпрыскам, воспроизводя на местном уровне ситуацию вокруг наследования киевского стола. В самом деле Киев и Новгород были уникальны в том плане, что они имели пандинастический статус и никогда не становились отчинами. Поскольку династия постоянно расширялась и не было механизма сокращения общего числа князей, региональные противоречия постоянно множились²⁶⁷.

Региональные соперничества между жаждущими уделов княжичами были мощным стимулом для колонизации новых земель, что вело к новым проблемам старшинства и разграничения. Если в 1015 г. князья, имевшие уделы на периферии, смотрели в сторону Киева, то к 1090-м гг. шли жестокие споры о праве сбора дани или колонизации ранее отдаленных северо-восточных (Ростов, Суздаль) и юго-западных (Владимир-Волынский, Перемышль, Теребовль) областей, которые таким образом становились ближе к политическому, экономическому и культурному центру. Династические договоренности, хотя и запутанные, тем не менее помогали направлять процесс расширения земель Руси и их консолидацию в единообразную политико-культурную зону²⁶⁸.

М. Димник отмечает, что принципы, изложенные в «Завещании» Ярослава, были нарушены уже его внуками. Святополк и Владимир Мономах поразили в правах Черниговскую ветвь, выдвинув Мономаха вперед Святославичей в линии наследования. Соответственно, после смерти Святополка именно Мономах, а не Олег должен был занять Киев. Продвигая себя, Владимир Мономах нарушил так называемое «Завещание» Ярослава. Более того, изменив порядок наследования во внутреннем круге, он лишил Святославичей права на Киев. Олег и Давид умерли раньше его, и их сыновья стали изгоями. Но этим Мономах не ограничился. После смерти Святополка он заключил союз с Олегом и Давидом, чтобы отстранить потомков Святополка от управления Киевом. Таким образом, две семьи внутреннего круга, черниговские Святославичи и туровские Изяславичи, стали изгоями²⁶⁹. Все это, по мнению автора, вело к установлению контроля над киевским столом только потомков Владимира Мономаха.

Как полагает Дж. Мартин, династические принципы были изменены в 1097 г. на Любечском съезде, на котором за ветвями династии были закреплены определенные княжества, и лишь Киев остался «переходным» столом²⁷⁰. После Владимира Мономаха и до вторжения монголов политическая структура постоянно усложнялась из-за роста количества членов династии, ее разветвления и взаимных браков, что вело к появлению новых земель и дроблению княжеств на уделы²⁷¹. Кроме того, смерть Владимира Мономаха, а затем его старшего сына Мстислава положила конец политическому единству Руси²⁷² из-за борьбы Мономашичей сначала между собой, а затем и с черниговскими Ольговичами. Результатом стала консолидация власти в руках старших Мономашичей – Мстиславичей²⁷³.

С другой стороны, отмечает исследователь, к XII в. династическая реорганизация, изменение торговых маршрутов и развитие ремесленного производства привели к росту прежде второстепенных региональных центров. Несмотря на политическую раздробленность, взаимодействие между князьями и боярами, крестьянами и горожанами вело к усилению единства. Особенно это ощущалось в городах, где постепенно стирались различия между различными культурными и этническими группами. Население Киевской Руси было связано экономическими и культурными связями²⁷⁴.

XI – начало XII в. также было временем расширения торговых и политических связей Киевской Руси. Об этом очень подробно пишет К. Раффенспергер, который полагает, что Русь была частью культурной общности под названием Европа благодаря династическим союзам, культурным контактам, религиозным взаимодействиям и т. д.²⁷⁵ И лишь с XII в., по мнению исследователя, Русь начинает постепенно отдаляться от Европы из-за захвата крестоносцами Константинополя в 1204 г., балтийских крестовых походов, раздробленности самой Руси и, наконец, монгольского нашествия²⁷⁶. Он критикует идею, высказанную Д.Д. Оболенским, который полагал, что Русь была частью другой, византийской общности. Для доказательства этого утверждения К. Раффенспергер предлагает теоретическую базу, на основе которой идея Византийского Содружества Д.Д. Оболенского пересматривается и изменяется в пользу идеи Византийского Идеала, который заключался в следующем: Византия была неким идеалом и ориентиром, ей подражали не только Русь и другие славянские государства, но и вся Европа, поскольку Византия сохранила наследие Рима. Русь, таким образом, оказывается в равных условиях с другими европейскими государствами. К. Раффенспергер также рассматривает религиозный вопрос, который, по его мнению, является одним из наиболее сильных аргументов, на основе которого Русь отделяется от латинской Европы. К. Раффенспергер, в свою очередь, старается показать, что Русь действительно приняла христианство при содействии и под эгидой византийской церкви, однако всегда стремилась балансировать между православием и латинским христианством, поддерживая связи с обеими ветвями и принимая святых, их жития и т. д. из обеих частей христианского мира, создавая и поддерживая свою локальную модель христианской цивилизации (микрохристианство, микрохристианская цивилизация). Русы также были частью экономического пространства, которое включало различные «зоны обмена», а не один только путь «из варяг в греки». Торговые связи Руси, завязанные на Киев, сделали Русь центром европейской, но и всей западно-евразийской торговли. Однако главным видом связей, которые Русь установила с остальной Европой, были связи политические, которые выражались через многочисленные династические браки между Рюриковичами и правящими европейскими домами в X – середине XII в.²⁷⁷

Далее К. Раффенспергер подробно рассматривает те контакты, которые связывали Русь с Европой и которые позволяют считать ее частью европейской системы средневековых государств. В первую очередь он выделяет династические браки. Как отмечает исследователь, из 52 известных браков, которые были заключены русскими князьями с иностранцами в X–XII вв., 77 % (40) приходятся на браки со странами к западу от Руси. Сам факт такого количества династических браков с западными королевствами показывает связь Руси с остальной Европой²⁷⁸. При этом, как указывает К. Раффенспергер, очень часто историки Руси следуют традиции русских летописцев, в основном монахов, и убирают женщин (вышедших замуж за иностранцев) со страниц русской истории. Однако их существование – важный аргумент в пользу того, что Русь была составной частью Европы²⁷⁹.

Большинство браков русские князья заключали с правящими домами Запада. И это не случайно. Эти браки были частью политических процессов, в которые были втянуты европейские королевства. Основной интерес русской политики, таким образом, брачных связей лежал на Западе, и это доказывается многочисленными примерами²⁸⁰. А если мы тщательно изучим брачную политику Руси, то окажется, что первый династический брак с византийской принцессой (женитьба князя Владимира на Анне Порфирородной) произошел лишь из-за стремления Руси выйти на международную арену²⁸¹. При этом жизнь византийских императоров и русских князей радикально различалась: император жил в Константинополе, в окружении слуг и управленцев, и редко покидал столицу. Русь же, напротив, была королевством (kingdom), а не империей и управлялась на семейный манер, распространенный в Средние века. Русский князь, будучи членом воинской элиты, часто находился в разъездах и жил за счет местного населения. В этом он походил на скандинавских, польских, венгерских и даже германских правителей. Таким образом, при заключении династических браков Рюриковичи выбирали женихов и невест из стран, которые были похожи на их собственную, чтобы минимизировать трудности в заключении брака²⁸². А поскольку Рюриковичи были скандинавского происхождения, многие династические браки заключались со скандинавами: так, Ярослав Мудрый женился на шведской принцессе Ингегерд, а их дочь Елизавета вышла замуж за норвежского короля Харальда Хардраду. Отсюда можно объяснить и браки с поляками, так как они также заключали браки с представителями скандинавских и германских семей. Браки со скандинавами были, возможно, попыткой не терять связи со своими корнями²⁸³.

Династические браки, помимо укрепления связей между семьями, способствовали также и культурному обмену. Например, К. Раффешпергер приводит слова немецкого ученого Карла Шмидта, который утверждает, что около 1000 г. королевства Европы стали переходить к патрилинейной системе. Однако в Дании это произошло в конце XII в., а в Венгрии – на 150 лет раньше при схожих обстоятельствах. При этом отмечается, что русские женщины были частью этого процесса в обеих странах и как жены, и как матери королей и их наследни-ков²⁸⁴. Другим примером может служить влияние первой жены Владимира Мономаха – дочери последнего англосаксонского короля Гарольда Годвинсона Гиды – на мужа, что подтверждается его «Поучением». Такого рода послание было новинкой для Руси, но широко распространенным явлением в англосаксонской традиции, и целью его было передать своим детям знания, как править и как быть хорошими христианами²⁸⁵. Также влияние русских княжон ощущается в выборе имен для своих детей – наследников престолов европейских стран. Так, под влиянием Анны Ярославны во французский именослов прочно вошло до этого мало употребляемое имя Филипп. Точно так же сын датского короля Кнуда Лаварда и дочери князя Мстислава Владимировича Ингеборги получил имя Вальдемар. Сыновья же венгерского короля Андраша и Анастасии Ярославны получили нетипичные для Венгрии имена Шаломон и Давид²⁸⁶. Примером обратного влияния может служить уже упомянутый Мстислав Владимирович, который в европейских источниках именуется Харальдом, в честь своего деда Гарольда Годвинсона²⁸⁷.

Сближению Руси и Западной Европы способствовало и то, что князь, по мнению исследователя, стоял вровень с европейскими королями, не случайно в европейских хрониках русские князья обозначены как rex²⁸⁸. Кроме того, К. Раффенспергер отмечает, что князь на Руси выполнял те же функции, что и раннесредневековые европейские короли: он был полководцем, возглавляя дружину, законодателем и основным получателем налогов и сборов²⁸⁹.

При этом, отмечает К. Раффенспергер, торговля и политика Древней Руси были тесно связаны. В подтверждение приведем здесь таблицу, которую историк дает в своей статье «Russian Economic and Marital Policy: An Initial Analysis of Correlation»²⁹⁰. Данная таблица показывает взаимосвязь между уровнем развития торговли и количеством династических браков между Русью и другими государствами и народами.

Таблица 1

Рассматривая результаты, полученные в таблице, автор указывает, что в случае Волжской Булгарии высокий уровень торговли не мог подкрепляться династическими браками из-за религиозных различий, так как булгары были мусульманами.

Что касается высокого уровня торговли между странами, несмотря на отсутствие династических браков с Богемией, то исследователь предполагает следующее: либо запрет на браки с русами со стороны германского императора, чьими вассалами были богемские короли; либо нежелание русов, в связи с отсутствием выгоды; либо связь с королевской династией Богемии не напрямую, а через браки с моравскими правителями, которые были вассалами Богемии. Однако впоследствии он отвергает эти объяснения, как бы оставляя простор для будущих исследований²⁹¹. Также можно отметить и то, что К. Раффенспергер никак не объясняет, почему Рюриковичи, судя по таблице, так редко вступали в браки с представителями Швеции и Дании, несмотря на происхождение русской династии (по его же мнению) и на высокий уровень развития торговли между странами.

Наконец, третьим аспектом, связывавшим Русь и Западную Европу, была религия. По мнению К. Раффенспергера, существовали различия между византийским и римским христианством, но при этом они не перерастали (в XI–XII вв.) оппозицию Восток – Запад, это произошло лишь позднее, в результате чего это противостояние перенесли и на более ранние эпохи. На самом деле, в средневековой Европе была «мешанина микрохристианств», по выражению Питера Брауна. Он утверждает, что до папской реформы Григория VII конца XI–XII в. существовало множество региональных версий христианства, и приверженцы каждой считали себя приверженцами истинного христианства²⁹². Русь же занимала промежуточное положение между многочисленными королевствами, двумя империями и по крайней мере тремя микро-христианскими регионами. Целью правителей русов было создать собственное могущественное и независимое государство, поэтому подчинение, политическое, военное или религиозное, не представлялось возможным. Чтобы поддерживать свою независимость и создать собственную версию христианства, правители Руси использовали опыт своих западных соседей²⁹³.

Таким образом, Русь была физически и политически ближе к Скандинавии, Польше, Священной Римской империи и Венгрии, чем к далекой Византии, от которой ее отделяло не только Черное море, но и степи²⁹⁴.

Физическая удаленность Руси от Византии также объясняет тот факт, почему Русь никогда не была среди приоритетов византийской политики и почему в источниках ей уделяется довольно мало внимания. Так, например, Анна Комнина в «Алексиаде», хронике правления ее отца Алексея Комнина (1081–1118), вообще не упоминает о Руси. В то же время Русь постоянно упоминается в различных европейских источниках того же периода²⁹⁵.

Рассматривая взгляды указанных англо-американских авторов на развитие древнерусской государственности в XI – начале XII в., можно увидеть, что, помимо описания известных по источникам событий, вроде гражданских войн между сыновьями Владимира, правления Ярослава Мудрого и его сыновей и последующей борьбы за киевский стол, победителями из которой вышли Владимир Мономах и его потомки, особое внимание уделяется развитию системы наследования главного княжения, а также появлению на Руси первого правового кодекса. Также все указанные авторы отмечают развитие культуры, которое выражалось в первую очередь в строительстве новых церквей и распространении христианства. Наконец, отмечается и все возрастающее значение Руси на мировой арене и расширение ее экономических связей, в первую очередь со странами Западной Европы, связь с которой особенно подчеркивается К. Раффенспергером. Все это позволяет многим авторам утверждать, что Русь в указанный период достигла своего расцвета.

С другой стороны, почти ничего не говорится о государственных структурах Руси того периода, за исключением дружины, о которой С. Франклин пишет, что ядром ее была «малая дружина», личные телохранители князя, но, кроме того, дружина отождествлялась с княжеским двором (во всех смыслах слова) и формировала ядро княжеской администрации. Возможно, на каком-то этапе дружина отвечала эгалитарному идеалу воинского братства, в котором князь был первым среди равных, но поскольку сложность управления княжествами росла – особенно это касается старших князей, – то в дружинной среде возникали свои внутренние иерархии, свое разделение функций и обязанностей. Были старшие члены – бояре – наряду с рядовыми дружинниками (отроки), которые формировали младшую дружину. Бояре занимали военные, придворные и административные должности, от воеводы до кормильца (глава княжеского хозяйства), тиуна и тысяцкого. Другие должности включали ключника, бирича (судебный пристав), а также печатника и писцов. Однако в среде военной элиты разница между военными и административными должностями не всегда видна: например, мечник, согласно новгородским надписям, мог быть сотрудником фиска или сборщиком дани²⁹⁶. Также и Р. Пайпс считает двор князя аппаратом управления. За пределами своих личных владений князь не имел практически никакой власти. Жители были обязаны лишь платить налоги и при этом могли уехать жить в другое княжество, и это право было закреплено в договорах между князьями²⁹⁷.

В дальнейшем, в XII–XIII вв., происходит постепенный распад единства Киевской Руси на уделы. М. Димник пишет: «После закрепления уделов за ветвями династии, удельные князья также стали принимать титул великого князя. Династическая столица была общей собственностью всей ветви династии, и владеть ей мог только тот, чей отец занимал княжеский стол. Такая система наследования была скопирована с киевской, учрежденной Ярославом. Соответственно, поскольку правитель Киева признавался великим князем, правитель династической столицы, по аналогии, также признавался великим князем конкретного княжества. Таким образом появилось два уровня великих князей: первый – великий князь Киева, второй – великие князья династических столиц. Все удельные великие князья должны были приносить клятву верности великому князю Киева, как старейшему среди них»²⁹⁸. Различные уровни княжеской власти он описывает следующим образом: «На самом низу социальной лестницы находились изгои, князья без княжеств. Затем шли вотчинные князья, получавшие земли для управления, как правило, от своих отцов. Над ними стояли удельные князья, управлявшие династическими столицами и поставленные великим князем Киева (Владимир Давыдович, которого Всеволод Ольгович Киевский поставил править Черниговом). Над ними стояли старейшие князья ветви династии, которые правили династическими столицами по праву старшинства (Ярослав Всеволодович во Владимире). Далее шел великий князь Киева, назначенный старейшим князем династии (Глеб, младший брат Андрея Боголюбского). Над ним стоял старший князь и удельный великий князь, который контролировал великого князя Киева по праву старшинства (Давыд Смоленский, контролировавший Рюрика Киевского). Далее – великий князь Киева, обладавший реальной властью, но являвшийся младшим соправителем из-за того, что не был старейшим князем (Изяслав Мстиславич и его дядя-соправитель Вячеслав Владимирович). Далее – великий князь Киева, который был лишь номинальным соправителем (Вячеслав). Далее – великий князь Киева, обладавший реальной властью, но имевший старшего соправителя, который не контролировал киевские земли (Святослав Всеволодович). Далее – великий князь Киева, который занимал это положение благодаря своей собственной силе, но при этом принесший клятву верности другому старшему князю (Рюрик Ростиславович, подчинявшийся Всеволоду Большое Гнездо, старейшему князю Мономашичей). Наконец, великий князь Киева или Владимира, бывший при этом старейшим князем династии (Ярослав Мудрый и его сыновья, Владимир Мономах, Мстислав Владимирович и т. д.)»²⁹⁹.

Дж. Мартин, говоря о начале удельной раздробленности, пишет: «С XII в., несмотря на упомянутый выше культурный и экономический подъем, все труднее стало определять старшинство между князьями. Вдобавок младшее поколение стремилось присвоить права своих дядей и старших двоюродных братьев. Все это свидетельствует о том, что династические принципы, заложенные в XI в. и утвержденные в XII в., уже не могли отвечать новым реалиям XIII в. Отдельные княжества усиливались, „младшие“ князья стремились участвовать в наследовании Киева, при этом возникали сложности с определением „старшинства". Все это говорит о том, что политическая структура Киевской Руси в XIII в. вступила в стадию упадка»³⁰⁰.

С другой стороны, С. Франклин и Дж. Шепард отмечают, что история Руси киевоцентрична, хотя история Киева и история Руси – это не одно и то же. Так, время упадка Киева стало одновременно временем экономического и культурного расцвета Руси в целом, то есть в истории Руси не было подъема и упадка, а был один подъем и развитие. Земли Руси процветали благодаря политической гибкости. При этом русы никогда не действовали по заранее обдуманному плану, а Русь не была хорошо отлаженной системой, постоянно адаптируясь и приспосабливаясь к новым условиям и изменениям³⁰¹.

Итак, на этом завершена часть работы, в которой были изложены основные положения трудов вышеперечисленных англо-американских авторов по проблемам развития государственности Древней Руси в IX – начале XII в. Теперь же, для того чтобы получить наиболее четкую картину современной англо-американской историографии по данной проблеме, проведем обобщение взглядов и концепций вышеуказанных авторов по их отношению к наиболее значимым этапам в развитии Древнерусского государства:

1) факторы, оказавшие влияние на возникновение и формирование Древней Руси;

2) факторы, влиявшие на развитие Древней Руси;

3) первоначальный этнический состав, основные этнические группы;

4) основные источники, на которые ссылаются авторы;

5) общие выводы и позиция авторов.

Итак:

1) Факторы, оказавшие влияние на возникновение и формирование Древней Руси.

Из вышеизложенного очевидно, что основным фактором, который оказал решающее влияние на возникновение и формирование Древней Руси, по мнению всех рассмотренных авторов, была международная торговля, которую дополняет концепция городов-государств, «градов» (Д. Кристиан, У. Хэнак, Р. Пайпс, отчасти – Дж. Шепард, П.Б. Голден и К. Раффенспергер), внутри которых формировались первичные протогосударственные институты. При этом почти все исследователи отмечают, что значение «торгового фактора», а также неких политических структур усиливается после прихода скандинавских пришельцев – русов – в ареал славянофинских племен. Основными торговыми «партнерами» русов на начальном этапе были страны исламского мира, однако затем, особенно после падения Хазарского каганата и усиления византийского влияния, происходит переориентация торговых потоков с восточного направления на южное (Византию) и западное.

Далее, исследователи отмечают, что еще до прихода варягов формируются некие потестарные структуры, которые существовали в среде славянского населения, а именно князья и старейшины (С. Франклин и Дж. Шепард, Т. Нунен, Дж. Мартин), воеводы и вече (У. Хэнак), шаманы (С. Франклин и Дж. Шепард). Отмечается также существование предтечи Киевской Руси – Русского каганата. Д. Кристиан отмечает, что это была свободная конфедерация поселений викингов. Он же отмечает, ссылаясь на «Стратегикон» Маврикия, что в VIII–IX вв. стали появляться укрепленные поселения в стратегических местах вроде слияния рек (хотя в «Стратегиконе» речь идет об антах и склавенах VI–VII вв.). Многие из них были племенными центрами, в которых жили племенные лидеры. С ростом населения и продуктивности вокруг поселений возникали рынки и поселения ремесленников, в результате появляются небольшие города, и с этого времени скандинавы стали называть Русь Гардарики, то есть «страна городов». Это указывает на появление более сложных политических структур. Такое стало возможным в результате усиления миграционных процессов в то время.

Что касается экономической основы Древней Руси, то отмечается, что население Руси не смогло бы выжить, если бы занималось исключительно земледелием, поэтому указанные авторы пишут о важной роли собирательства, животноводства и скотоводства.

Таким образом, переходя к рассмотрению второго пункта и суммируя вышеизложенное, отметим, что с появлением на Руси скандинавов-русов начинается дальнейшее развитие предгосударственных структур Руси и ее территориальная экспансия. Затем в ходе реформ Ольги была заложена основа для создания государства – система сбора дани, полюдье, важность которой отмечают все авторы. Эти процессы централизации государства были завершены при Владимире Святославиче с принятием крещения.

2) Факторы, оказавшие влияние на развитие Древней Руси.

Большинство авторов считают международную торговлю не только главным фактором возникновения Древней Руси, но и фактором, который оказал влияние и на общее ее развитие, хотя она к середине XI в. стала терять свое былое значение из-за усиления угрозы нападения кочевников на торговые пути, а также в силу внутреннего развития Киевской Руси: большая часть товаров стала производиться в городах. Торговля сохранила значение только как источник религиозных товаров и предметов роскоши.

Также авторами единодушно отмечается важность реформ Владимира, в особенности принятия христианства, благодаря чему Русь получила новую идентичность, превратившись, как считают Т. Нунен, Д. Кристиан и Дж. Мартин, из конгломерата племен в государство. К. Раффенспергер же отмечает: христианство дало Руси аппарат для централизации государства – церковь. При его преемниках был окончательно закреплен принцип семейного управления государством, нашедший свое выражение в «Завещании» Ярослава Мудрого и, затем, в решениях Любечского съезда 1097 г. В соответствии с ним верховная власть переходила внутри одного поколения от брата к брату, а затем – к старшему племяннику. Появление же Русской Правды при Ярославе Мудром хотя и отмечается многими исследователями как положительное событие, однако не считается значительным (С. Франклин), так как помимо Русской Правды существовали также кодексы канонического права и совместные кодексы князей и церкви.

Другим важным фактором развития древнерусской государственности, на который обращают внимание англоамериканские авторы, было появление системы наследования главного княжения – Киева. Но как отмечает Дж. Мартин, хотя потомки Владимира Святославича сформировали определенные принципы политической организации, но они не были зафиксированы в виде каких-либо законов. В дальнейшем, при Владимире Мономахе, как отмечает исследователь, произошло изменение этих принципов, в результате чего Русь распалась на уделы. А вот С. Франклин, Дж. Шепард и Р. Пайпс отмечают отсутствие каких-либо четко выработанных механизмов передачи власти. Р. Пайпс же вообще полагает, что этот факт характеризует безразличие в отношении русской элиты к своему государству.

Далее авторы указывают на важную роль, которую играли в развитии Киевской Руси в XI в. династические, экономические и религиозные связи с остальной Евро-по й, которые отмеча ют С. Фра нклин и Дж. Ше па рд, Д.Д. Оболенский и особенно К. Раффенспергер в своих последних работах.

Также отмечается, что на Руси в этот период становление государства шло по линии превращения дружины в феодальную аристократию и превращение ее в феодальных господ с имениями, полученными в обмен на вассальные обязательства. Кроме того, дружина начала формировать ядро княжеской администрации.

Многие также отмечают, что в этот период происходит значительный рост городских экономик и населения, в городах проживало до 13–15 % всего населения, что являлось одним из самых высоких показателей в Европе. Также, по мнению авторов, в это время достигает своего расцвета древнерусская культура, в особенности зодчество, благодаря росту и развитию ранее второстепенных региональных центров.

3) Первоначальный этнический состав, основные этнические группы.

Основными этническими группами, в которых формировалось будущее государство, были славянские и финно-угорские племена. Приход же русов стал катализатором возникновения Древней Руси. Русы были выходцами из Скандинавии, преимущественно шведами. С этими соглашаются все упомянутые выше авторы, за исключением П.Б. Голдена и Т. Нунена, которые считали русов полиэтничной группой торговцев и воинов (по аналогии с радонитами), которая состояла из скандинавов, славян и финнов. Однако они также признают, что скандинавы могли играть главенствующую роль в этом объединении, но при этом все авторы отмечают быструю ассимиляцию пришельцев-скандинавов в славянской среде, которая в целом завершилась к правлению князя Святослава. Окончательно она завершилась во время правления Владимира Святославича.

4) Основные источники.

Основным источником, на который ссылаются все рассмотренные авторы, является ПВЛ, а также другие летописи, входящие в Полное собрание русских летописей, но здесь интересно отметить, что М. Уиттоу считает ПВЛ ненадежным источником. Те авторы, которые пишут о раннем этапе формирования древнерусской государственности, ссылаются на Бертинские анналы. Также важной группой являются арабские источники, которые активно используют П.Б. Голден, Т. Нунен, М. Уиттоу. Другими важными источниками являются: трактаты «Об управлении империей» и «О церемониях» Константина Багрянородного (У. Хэнак, Дж. Мартин, К. Раффенспергер, Д.Д. Оболенский, Дж. Шепард, Р. Пайпс), «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона (У. Хэнак, П.Б. Голден, К. Раффенспергер), хазаро-еврейские документы (У. Хэнак, Дж. Шепард), «Алексиада» Анны Комнины (К. Раффенспергер), скандинавские саги (У. Хэнак и К. Раффенспергер) и труды патриарха Фотия (Д.Д. Оболенский, К. Раффешпергер).

5) Общие выводы и позиция авторов.

В целом большинство авторов сходятся в том, что Русь на протяжении IX – начала XII в. не была замкнутой, оторванной от остального мира структурой. Изначально, как отмечает М. Уиттоу, она была вовлечена в торговлю с мусульманским Востоком, затем активизировались и развивались связи с Византией и Западной Европой. Управлялась Русь, как считает К. Раффенспергер, точно так же, как и одновременные ей европейские государства, такие как Польша, Венгрия и даже Германия. Поэтому и принципы построения государства нельзя свести к какой-то одной традиции, что признает даже Д.Д. Оболенский, который утверждает сильное византийское влияние на Русь. По мнению авторов, было два основных исходных региона влияния на политическую систему Руси: во-первых, Скандинавия, из-за происхождения правящей династии и постоянного притока скандинавских купцов и наемников вплоть до правления Владимира Святославича; во-вторых, степное, в первую очередь хазарское, влияние. П.Б. Голден, Т. Нунен и У. Хэнак приводят примеры возможного хазарского влияния на Русь: церковная десятина, употребляемый на Руси титул каган, построение государства на основе международной торговли и т. д. Р. Пайпс отмечает также влияние печенегов на систему наследования Руси. Позже, с конца первой половины X в. и особенно после крещения Руси, хазарское влияние было вытеснено византийским. П. Андерсон даже отмечает на Руси некую бледную копию западноевропейского германо-римского синтеза: элита была по происхождению скандинавской, а культура и религия пришли из Византии.

Наконец, анализируя развитие Руси в XII–XIII вв., часть авторов (например, Р. Пайпс, Дж. Мартин) говорит об упадке Киевской Руси, в то время как другая (в частности, С. Франклин и Дж. Шепард) отмечает, что история Руси слишком «киевоцентрична», поэтому нельзя время упадка Киева считать временем упадка остальных княжеств. Напротив, по их мнению, XII – начало XIII в. стало временем расцвета большинства княжеств, правители которых стали уделять больше внимания своим отчинам, чем борьбе за киевский стол. М. Димник также отмечает расцвет древнерусской культуры, в первую очередь монументального зодчества. Рост количества церквей, отмечает исследователь, сопровождался ростом количества местных святых, святилищ, религиозных текстов, икон и других объектов культа. Лишь монгольское вторжение и последующее 250-летнее иго, по мнению некоторых авторов, таких как Д.Д. Оболенский, К. Раффенспергер и другие, прервало развитие Киевской Руси и на долгое время оторвало ее от остального мира.

Однако за рамками нашего анализа остался один важный и крайне политизированный вопрос о преемственности и связи между Киевской Русью и государственными образованиями, которые затем возникали на ее территории в понимании указанных авторов. На этот счет существует, по сути, всего два подхода, которые обозначены в работах англо-американских авторов. Первый, который признает большинство исследователей, – это признание того факта, что Московия (и затем Россия), а также затем Украина и Беларусь являются прямыми наследниками Киевской Руси. Второй, сторонником которого является только Р. Пайпс, отказывает Москве в преемственности от Киева. Он пишет, что обычно подчеркивается преемственность Москвы от Киева, хотя это и не очевидно, так как уже В.О. Ключевский обратил внимание на различие Киева и северо-восточных княжеств, а затем П. Милюков отметил, что такая линия преемственности была создана в Москве в XV–XVI вв., чтобы обосновать претензии на земли ВКЛ; также и М. Грушевский считал, что истинным наследником Киева был Галич, а через него – Великое княжество Литовское (ВКЛ), так как именно там сохранились киевские традиции, а Москва была уже новым политическим образованием, что политические традиции Москвы сильно отличались от киевских: на юге поселения земледельцев предшествовали появлению политической власти, на северо-востоке было наоборот: инициатива по колонизации и появлению новых поселений исходила от князей, следовательно, князья северо-востока имели объем власти куда больший, чем князья Новгорода или ВКЛ. Князья северо-востока полагали, что им принадлежат все: города, луга, поля и т. п., и они могут распоряжаться всем по собственному усмотрению, а потому люди, живущие на земле, – это либо холопы, либо арендаторы, не имеющие никаких прав³⁰². При этом княжество само по себе рассматривалось как собственность князя, вотчина и делилось примерно поровну между всеми его сыновьями³⁰³. Майорат не прижился в России из-за отсутствия римского права, а также из-за неразвитости производства и торговли³⁰⁴. В княжестве Р. Пайпс выделяет три типа землевладения: 1) княжеские земли; 2) поместья землевладельцев, монастырские земли; 3) земли свободных крестьян. Все три типа были примерно равны по размерам³⁰⁵. При этом в хозяйстве князя основной упор делался не на выращивание зерновых, а на промыслы³⁰⁶. В то же время в XII–XIII вв. прекращается работорговля с Византией, что привело к появлению избытка рабов, поэтому на Руси складывается рабовладельческая экономика³⁰⁷.

Другие авторы, впрочем, не признают подобных выводов, так же как не признают и оторванности Руси, а затем и Московского царства от остального европейского мира и подвергают подобные взгляды критике.

Еще Д.Д. Оболенский отмечал, что и Русь и, позднее, Московское княжество и царство подвергались серьезному влиянию со стороны западноевропейских стран. При этом он полагал, что влияние Византии на Русь было куда более значительным, чем влияние тюрок и монголов, и более однородным, чем влияние Запада. Россия обязана своей религией и большей частью средневековой культуры Византии. По мнению Саммерса, с которым соглашается и Д.Д. Оболенский: «Византия сделала Руси пять подарков: религию, законы, мировоззрение, искусство и письмо»³⁰⁸. При этом влияние Византии отличалось от позднейшего влияния Западной Европы тем, что оно было более всеобъемлющим, охватывало все слои населения, от князей до крестьян, не оставляя незатронутой ни одну из сфер жизни. Таким образом, по мнению Оболенского, можно сделать вывод, что родительской цивилизацией для Руси/России была византийская культура, и именно ее термины делают русскую историю культуры понятной вплоть до XV в.³⁰⁹ или даже XVII в.³¹⁰ С другой стороны, он отмечает, что в дальнейшем Русь постепенно отходила от византийского наследия, связывая это, как ни странно, с женитьбой Ивана III на Софье Палеолог, ведь Софья прибыла в Москву из Италии вместе с папским легатом, а сама свадьба была спланирована Римом. Также росли контакты с Италией эпохи Возрождения и усиливалось влияние Запада в Новгороде, которое затем распространялось и на Москву. Сама политика Ивана III, Василия III и Ивана IV была сродни политике Генриха VII, Людовика XI и Фердинанда Испанского. В своей автократичной политике они опирались на растущее национальное единство и на растущую потребность в сильном централизованном государстве, а в способе достижения этой цели – борьбе с крупными феодалами – напоминали монархов Западной Европы, а не византийских императоров³¹¹. Да и концепция «Москва – Третий Рим», по мнению историка, никогда не воспринималась московскими властями всерьез. Дипломатические документы той эпохи показывают, что Иван III придерживался не концепции иерархии государств, в которой главным лицом был император, а концепции содружества государств, правители которых равны друг другу³¹². Кроме того, внешняя политика России противоречит идее «Москва – Третий Рим» и преемственности с Византией.

Основной ее целью было возвращение земель бывшей Киевской Руси. Если бы Россия следовала концепции «Москва – Третий Рим», она вела бы активную экспансию на Балканах. В 1582 г. Иван IV писал папскому послу Антонио Поссевино: «Мы не хотим вселенского царства»³¹³. Следовательно, главным лозунгом московской внешней политики XV–XVII вв. был «Москва – Второй Киев», а не «Москва – Третий Рим»³¹⁴. Наконец, Д.Д. Оболенский также отмечает, что Византия и средневековый Запад были хоть и различными, но тесно связанными половинами греко-римской христианской и европейской цивилизации. Ни одна из этих половин не была самодостаточной по крайней мере до конца XV в.³¹⁵ Так же и Россия на протяжении всей своей истории никогда не была замкнутой, самодостаточной структурой, и поэтому невозможно описать ее историю в рамках культурной самостоятельности³¹⁶, что, по сути, сводит всю дискуссию о том, частью какой цивилизации была и является Россия, на нет.

К. Раффенспергер, как уже было отмечено выше, также убежден в том, что Русь была неотъемлемой и важной частью европейской политики и экономики. Что же касается мнения Р. Пайпса, то в переписке с автором данной работы К. Раффенспергер писал: «Взгляды Р. Пайпса были продуктом идеологического противостояния эпохи холодной войны, а также проистекали из его личного негативного отношения к СССР».

Глава 3