330. О важности западного торгового пути пишет также А.В. Назаренко, который дал ему название «из немец в хазары»331. Также А.В. Назаренко один из немногих в отечественной историографии активно разрабатывал вопрос взаимоотношений Руси с Европой, в первую очередь с Германией332. Понятно, что эти идеи были взяты К. Раффенспергером из его работ, тем более что сам он, как указывалось выше, говорит, что читал работы российского ученого.
Далее, как уже было показано выше, все рассмотренные англо-американские авторы, за исключением П.Б. Голдена, признают, что русы были выходцами из Скандинавии, преимущественно Швеции. Эта идея также восходит к дореволюционной российской историографии, а в западный научный оборот была введена, очевидно, В. Томсеном, который при этом ссылается в своей работе на М.П. Погодина и А. А. Куника333. Эта идея в основном поддерживалась также и российскими историками-эмигрантами, а потому неудивительно, что она прочно вошла во все англо-американские публикации и до сих пор не подвергается сомнению. И как уже отмечалось, из рассмотренных нами авторов только П.Б. Голден полагает, что русы были не этносом, а полиэтничным конгломератом племен, в состав которого входили скандинавы, славяне и финны. Впрочем, исследователь также отмечает, что ведущая роль в этом объединении могла принадлежать скандинавам, что сближает его позицию с позициями остальных англо-американских исследователей.
Многие отечественные исследователи также придерживаются теории «норманнского» происхождения Руси, которая впервые была сформулирована еще в XVIII в. Г.Ф. Миллером и А. Шлецером, а затем закреплена в российской историографии XIX в. Н.Н. Карамзиным, С.М. Соловьевым, А.А. Куником, М.П. Погодиным и другими. Одним из главных сторонников этой версии в настоящее время является В.Я. Петрухин334. С другой стороны, существует также и так называемый антинорманизм – точка зрения, отрицающая решающее влияние скандинавов на формирование древнерусской государственности и скандинавское происхождение первых русских князей, которая, однако, утратила свои лидирующие позиции после распада Советского Союза, где она была господствующей. В XVIII–XIX вв. ее сторонниками были М.В. Ломоносов, Д.И. Иловайский, С.А. Гедеонов и другие. В настоящее время также есть ученые, которые разделяют данную позицию. Самым активным и последовательным «антинорманистом» в современной отечественной исторической науке является В.В. Фомин, который считает Русь полиэтничным конгломератом выходцев из Поднепровья, Прибалтики и Подунавья, изначально не славян, которые затем слились с ними, сохранив некоторые особенности335. М.Б. Свердлов отмечает, что восточнославянский этнос имел определяющее социально-экономическое и политическое значение в Древнерусском государстве336, однако признает, что первые русы были скандинавами, но при этом полагает, что этническая принадлежность князя не имела решающего значения337. При этом исследователь отмечает, что первые русы были не шведского, а фризско-скандинавского происхождения, а Рюрика отождествляет с Рёриком Фрисландским338. С таким отождествлением соглашается и А.А. Горский339.
Что же касается самого происхождения этнонима «русь», то здесь англо-американские исследователи также следуют за отечественной историографией, в которой существует мнение, что это слово происходит от финского ruotsi, которое до сих пор служит обозначением шведов. Само слово ruotsi, как предполагается, произошло от скандинавского корня rods, связанного с греблей, гребцами и т. п. Эту идею высказали еще Г.Ф. Миллер и А. Шлецер в XVIII в., ее поддерживал А.А. Шахматов, а в настоящее время – Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин340.
Г.С. Лебедев, со ссылкой на В.Я. Петрухина, пишет, что «русь» происходит от древнегерманского ro^s (самоназвание приплывавших к финнам скандинавам) через западнофинское Ruotsi/Ruots341. При этом он полагает, что термин «русь» не был изначально этнонимом, обозначая «разноэтничную надплеменную элиту молодого государственного образования», и лишь после Крещения Руси обретает сначала конфессиональный (русские = крещеные), а затем и этнический смысл342. Но, с другой стороны, как мы уже указывали выше, Р. Пайпс и Дж. Шепард отмечают, что с точки зрения филологии непонятно, как финское ruotsi превратилось в «русь». Такого же мнения придерживается и А.В. Назаренко, который пишет: «Абсолютно ясно и со всей отчетливостью выговорено отнюдь не „антинорманистами“, что собственно скандинавоязычного прототипа у фин. Ruotsi, а значит, и др. – русск. русь выявить не удается, но подавляющее большинство вполне серьезных историков продолжает жить в летаргическом убеждении, будто проблема давно и навсегда закрыта чуть ли не со времен В. Томсена…»343 Против данной этимологии высказывался и К.А. Максимович344. В противовес этой версии в отечественной науке иногда высказывается теория происхождения термина «русь» от иранской основы *rauka-, *ruk- «свет, белый, блестеть». Наиболее известными ее сторонниками являлись В.В. Седов345 и О.Н. Трубачев346. Также схожая идея еще ранее высказывалась Г.В. Вернадским, однако она не получила распространения среди рассмотренных нами англо-американских ученых. Существуют также и другие теории происхождения термина «русь»: готская, индо-арийская, кельтская, южнорусская и некоторые другие347.
Также заметное место в рассмотренных нами выше работах занимает вопрос хазарского влияния на формирование древнерусской государственности. Эта тема так или иначе поднимается в работах Дж. Шепарда, Д. Кристиана, Т. Нунена, П.Б. Голдена и У. Хэнака. Интерес к данному вопросу у англо-американских авторов вызван, возможно, работами О. Прицака, который одним из первых в зарубежной историографии обратился к изучению хазаро-еврейских документов как источников по древнерусской истории. Также интересно отметить, что проблема хазарского влияния получила широкое освещение и в отечественной историографии. Одним из крупнейших специалистов по данному вопросу среди отечественных историков в настоящее время является В.Я. Петрухин.
Выше мы уже привели пример заимствования концепции создания скандинавами Русского каганата, которая, как уже отмечалось, была впервые предложена С.А. Гедеоновым в 1862 г.348 Однако она не получила широкого распространения ни в дореволюционной, ни в советской, ни в современной российской историографии, и если упоминается, то обычно с критических позиций. В англоамериканской же историографии дело обстоит совершенно по-другому. Практически все рассмотренные нами выше авторы признают существование Русского каганата в конце VIII – середине IX или даже первой четверти X в., и очевидно, что она была заимствована из трудов Г.В. Вернадского, хотя в вопросе его местоположения в районе Азовского моря его идеи не нашли широкого распространения. Его локализуют либо на Севере (Дж. Шепард и С. Франклин, Д. Кристиан и др.), либо в Волжском бассейне (М. Уиттоу, П.Б. Голден). Эти локализации Русского каганата находят поддержку также и в отечественной историографии: «северную» отстаивали, например,
A. А. Васильев и А.А. Шахматов, а «волжскую» – П.П. Смирнов и О. Прицак349. Другого мнения придерживались Г.С. Лебедев, В.В. Седов и М.Б. Свердлов, которые полагали, что Русский каганат располагался в Поднепровье. Однако, как уже отмечалось, большинство отечественных ученых считает концепцию Русского каганата ни на чем не основанной и бездоказательной. Одним из наиболее решительных ее противников является
B. Я. Петрухин, который считает каганат «историческим фантомом»350. Такой же точки зрения придерживается и А.П. Толочко, который полагает, что Русский каганат находится исключительно «на страницах ученых трудов»351.
Становится очевидным, что англо-американские авторы более всего концентрируют свое внимание на деятельности княгини Ольги. Практически все исследователи считают ее едва ли не создательницей государственности на Руси, подробно рассматривая ее реформы внутреннего управления (учреждение уроков и погостов) и внешнюю политику (визит в Константинополь). При этом практически полностью опускаются реформы князя Владимира. Единственное из его деятельности, что анализируется очень подробно, – это выбор веры, последующее крещение и связанные с ними события, хотя некоторые авторы (например, Дж. Шепард) упоминают также его градостроительную деятельность. В отечественной же историографии ситуация до некоторой степени обратная. Реформы Ольги не игнорируются, однако появление древнерусской государственности обычно связывается с Владимиром и его деятельностью по консолидации и укреплению Киевской Руси при помощи «механизмов различного типа (военно-объединительных, сакральных, „родственных", возможно – семейно-брачных, реформаторско-правовых, демографическо-интеграционных)»352. Однако некоторые отечественные исследователи также начинают древнерусскую государственность с Ольги. Так, например, В.Я. Петрухин отмечает, что «древлянское восстание и смерть Игоря оказываются стимулом для установления государственных правовых норм от Среднего Поднепровья до Новгорода: при этом реформе подвергается и архаичное государственное право (полюдье), и „племенные“ традиционные нормы, послужившие правовым основанием для казни Игоря»353. Эту позицию разделяет и Е.А. Шинаков, который полагает, что реформы княгини послужили базисом для дальнейшего развития от «варварского» к «раннему государству», хотя ввести единое право для всей территории Руси Ольга была не в состоянии354.
Другим важным вопросом древнерусской истории X в. является проблема неподконтрольных Киеву княжений. Среди англо-американских авторов об этом пишут, например, С. Франклин и Дж. Шепард и некоторые другие. В отечественной историографии эта идея также имеет своих сторонников, в частности, об этом пишут Е.А. Шинаков и А.А. Горский. Е.А. Шинаков отмечает существование независимого от Киева «черниговского династа», которому служил воевода Претич, в 968 г.