И все же на этот раз я не съежусь в комочек. Довольно того, что с первых дней моего появления здесь я вела себя как дикарка. Я больше не хочу быть ледышкой, знающей лишь горечь и страдания. И потому я заставила себя весело улыбнуться, хотя в душе вся сжалась, и сказала Тамлину:
— Ты прав. Поплавать здесь — одно удовольствие.
Я отмахнулась от предостережений, которые нашептывал мне здравый смысл, и стала раздеваться, гордясь тем, что у меня не трясутся руки. Камзол и штаны полетели в траву. Нижнее белье у меня было скромного покроя, так что Тамлин почти не видел моего голого тела. Я остановилась на травянистом берегу, глядя фэйцу в глаза. Воздух был приятно теплым. Легкий ветер проникал мне под рубашку и гладил живот.
Глаза Тамлина очень медленно опустились к моим ступням, затем поднялись к макушке. Он разглядывал меня, будто редкостную диковину. Казалось, его взгляд сдергивает с меня остатки одежды, оставляя совершенно голой.
Наши глаза встретились. Лениво улыбнувшись, Тамлин принялся раздеваться сам. Он не торопился. Блеск в его глазах стал хищным и голодным. Я отвела взгляд.
Прежде чем отправиться в воду, я все-таки позволила себе полюбоваться его широкой грудью, целиком состоящей из мускулов, и сильными длинными ногами. Телосложением он совсем не напоминал долговязого Икаса, застрявшего между мальчишкой и мужчиной. Нет, великолепное тело Тамлина отточили века сражений и жизни в жестоком мире.
Я погрузилась в теплую жидкость, пройдя туда, где было достаточно глубоко, чтобы немного проплыть, а потом как бы невзначай снова встать на ноги. Это была не вода, а нечто гуще и мягче. Отчасти жидкость напоминала масло, но опять-таки — несколько жиже и гораздо чище. Меня словно завернули во множество слоев теплого шелка. Ощущения были настолько приятными, что я не заметила, как Тамлин оказался рядом.
— Кто учил тебя плавать? — спросил он и нырнул.
Вынырнул Тамлин с улыбкой на губах. По краям его маски текли сверкающие ручейки звездного света. Я нырнуть не отважилась. Может, Тамлин пошутил насчет пожизненного счастья, которое свалится на каждого выпившего это странной воды.
Он ждал ответа.
— Сама научилась. Мне было лет двенадцать. Смотрела, как деревенские ребята плавают в пруду, и подражала им.
Я умолчала, что, пока училась, вдоволь наглоталась не самой чистой и вкусной воды. Но главное — я победила панический страх перед водой и поверила в свои возможности. Умение плавать я считала очень важным навыком. Я слышала про людей, которым оно спасло жизнь, но никак не думала, что когда-нибудь буду плавать в звездном свете.
Тамлин снова нырнул, а когда вынырнул, вдруг спросил:
— Почему твой отец разорился?
— Откуда ты знаешь, что он был богат?
— У рожденных в крестьянских семьях выговор другой.
Часть меня хотела сказать что-нибудь язвительное по поводу его высокомерия. Но ведь он был прав. Могла ли я упрекать Тамлина за излишнюю наблюдательность?
— Моего отца называли «королем торговцев», — начала я, шагая в странной, шелковой воде.
Если обычная вода сопротивлялась движениям, особенно когда не плывешь, а идешь, эта сама несла меня, как по воздуху. Я вспомнила легенды о купании в живом источнике.
— Значит, в прошлом твоя семья была очень богатой? — спросил Тамлин.
— Титул еще не означает богатства. Отец унаследовал этот титул от своего отца, а тот — от своего. Звучные слова были совершенно лживыми, под ними скрывались три поколения вечных должников. Мой отец годами пытался снять с себя бремя семейных долгов. Он искал разные способы и наконец нашел. Появилась возможность расплатиться со всеми долгами. Способ был весьма рискованным, но отец за него ухватился… Восемь лет назад он потратил все деньги, какие у нас были, и купил три корабля. Корабли он отправил в Бхарат за редкими пряностями и тканями, которые в наших краях стоили баснословно дорого.
— Рискованная затея, — нахмурил брови Тамлин. — Надо знать, как добираться, иначе можно напороться на скалы. Обычно туда плавают окружным путем, хотя это намного дольше.
— У отца не было времени на окружной путь. Заимодавцы дышали ему в затылок. Отец рискнул и отправил корабли коротким путем. Прямо в Бхарат. Но они не достигли бхаратских берегов.
Я наклонилась к воде, вспоминая лицо отца, когда ему сообщили о гибели всех кораблей.
— Узнав, что корабли разбились о подводные скалы, заимодавцы стали ходить вокруг отца, как волки, требуя денег. Закон был на их стороне. Они отобрали у нас все, что могли. Осталось лишь опозоренное имя да несколько золотых штучек, на которые мы и купили дом в деревне. Мне тогда было одиннадцать. Мой отец… В нем что-то надломилось. Он опустил руки и уже не делал попыток наладить нашу жизнь.
Про то, как отца напоследок искалечили, я умолчала. Не смогла заставить себя рассказать.
— И ты с одиннадцати лет охотишься?
— Нет. Мы перебрались в деревню, и остатков денег нам хватило, чтобы очень скромно продержаться почти три года. Охотиться я начала, когда денег не стало совсем. Мне тогда уже исполнилось четырнадцать.
У Тамлина сверкнули глаза. Сейчас в нем не было ничего от воина, вынужденного взвалить на свои плечи правление Двором весны.
— Теперь понятно. А чему еще ты научилась самостоятельно?
Может, на меня подействовал волшебный пруд. А может, я почувствовала, что Тамлину это действительно интересно. Я улыбнулась и стала рассказывать ему про годы своей охотничьей жизни.
Мы еще поплавали и вернулись к Ласэну, где подкрепились, а потом сидели и непринужденно болтали. Уставшие от отдыха — бывает и такое, — но вполне довольные, мы возвращались в поместье. На обратном пути я внимательно наблюдала за Ласэном. Мы ехали по широкому лугу, поросшему сочной весенней травой. Тамлин вырвался вперед, я же намеренно попридержала лошадь, чтобы поравняться с Ласэном.
Его металлический глаз сощурился, второй настороженно поглядывал на меня.
— Ну? — спросил он.
Этого «ну» мне хватило, чтобы не говорить о его прошлом. Я ведь тоже ненавидела жалость. Ласэн еще плохо знал меня, и потому мои самые искренние слова — в душе я действительно сопереживала его горю — вызвали бы лишь презрение и поток колкостей.
Я дождалась, пока Тамлин отъедет на достаточное расстояние, где даже его острый фэйский слух не уловит моих слов.
— Забыла тебя поблагодарить за советы насчет поимки суриеля.
Ласэн напрягся.
Тамлин ехал не останавливаясь. Удивительно, как легко лошадь несла на себе его могучее тело.
— Если ты по-прежнему хочешь моей смерти, придумай что-нибудь похитрее, — тихим, почти равнодушным тоном сказала я.
Он шумно выдохнул:
— У меня не было таких намерений.
Я выразительно посмотрела на него.
— Но слезы проливать бы не стал, — добавил он.
И не соврал.
— Но то, что с тобой случилось…
— Я пошутила, — сказала я и усмехнулась.
— Сомневаюсь в твоей способности так легко мне это простить. Я же послал тебя в очень опасные места.
— Ты прав. Легко простить я не могу. Мне и сейчас хочется отходить тебя плеткой за то, что не все рассказал про суриеля. Но и тебя я могу понять. Кто я для тебя? Самоуверенная человеческая девчонка, убившая твоего друга. И теперь эта девчонка живет с тобой под одной крышей, и тебе против воли приходится с ней общаться. Я понимаю тебя, Ласэн.
Он умолк. Я думала, что не дождусь ответа, и уже собиралась пришпорить лошадь, когда Ласэн заговорил:
— Я узнал от Тамлина. Первый раз ты стреляла, спасая жизнь суриеля, а не свою.
— Мне почему-то не захотелось оставлять его нагам на забаву.
Впервые Ласэн не посмотрел, а присмотрелся ко мне. Впервые задумался над услышанным от меня.
— Я знаю изрядное число фэйской знати и фэйри других сословий, которые поспешили бы убраться оттуда и не почесались бы спасать какого-то суриеля.
Ласэн что-то снял у себя с пояса и бросил мне. Я с трудом сумела поймать его подарок и при этом удержаться на лошади. Это был охотничий нож, рукоятку которого украшали драгоценные камни. Я вертела неожиданный подарок в руках, разглядывая. Он был очень искусно сделан и не менее искусно выверен.
— Я слышал твой крик, — признался Ласэн. — Но замешкался. Недолго, правда, но Тамлин сумел меня опередить. И все равно, опоздав на несколько секунд, я нарушил слово, которое тебе дал.
Кивком подбородка Ласэн указал на нож:
— Теперь он твой. Только, пожалуйста, не всаживай мне его в спину.
Глава 19
На следующее утро привезли краски, кисти и все остальное. Уж не знаю, где и каким образом Тамлин сумел это так быстро раздобыть. Мне не терпелось развернуть, потрогать и понюхать сокровища, однако Тамлин сказал, что вначале мы немного прогуляемся. Он повел меня по коридорам в ту часть здания, где я ни разу не бывала даже во время ночных блужданий. Я сразу поняла, куда мы идем. Мраморные полы сверкали чистотой, — должно быть, их совсем недавно вымыли, а из открытых окон пахло розами. Все это Тамлин сделал для меня. Можно подумать, что пыль или паутина могли испортить мне впечатление.
Мы остановились возле старинных двустворчатых дверей. Тамлин слегка улыбнулся.
— Зачем… зачем нужно было тратить время и силы на уборку? — выпалила я.
Его улыбка погасла.
— Здесь очень давно не было тех, кому все это интересно. Мне приятно, что галерея больше не пустует.
Я не знала, любит ли Тамлин живопись. Слишком много сторон его жизни связано с кровью и смертью.
Он открыл двери, и я замерла…
Светлые деревянные полы сверкали чистотой. Из окон лился яркий свет. Мебели в просторном зале было совсем немного: несколько стульев и скамеек, чтобы присесть и неторопливо разглядывать…
Я едва замечала, что переставляю ноги. Глаза видели только картины.
Их было великое множество, безупречно сведенных в одно целое. Столько различных взглядов на мир — обстоятельных, быстрых, неожиданных. Со стен на меня смотрели пейзажи, портреты, натюрморты… Каждый делился своей историей, каждый предлагал свое восприятие. Одни картины кричали, другие — шептали или пели. Они рассказывали о запечатленном мгновении, о чувствах, которые владели художником в тот миг. Картины были вызовом, брошенным неумолимому времени… хотя время в Притиании текло совсем по-иному. Некоторые художники смотрели на мир почти моими глазами. Их сочетания красок, их формы и линии я понимала достаточно легко. Встречались картины, написанные в со