Раненая ладонь испачкала ему губы, сделав их блестящими. Тамлин не выпускал моих рук. И вдруг боль исчезла. Следы шипов — тоже. Я снова взглянула на него. Приглушенное золото маски, белизна кожи, губы, ставшие ярче от моей крови.
— Твои занятия приносят тебе радость. Не надо их стыдиться. Никогда.
Тамлин нагнулся, подобрал брошенную розу и положил ее мне за ухо. Все шипы, что были на стебле, куда-то исчезли.
— Почему? — продолжала допытываться я.
Тамлин наклонился так близко, что мне пришлось запрокинуть голову.
— Потому что твоя человеческая радость меня восхищает. Я вижу, как ты воспринимаешь мир. Глубоко, неистово. Ты торопишься вобрать в себя его красоту, поскольку жизнь людей так ужасающе коротка. Меня все это… завораживает. Притягивает. Умом понимаю, что не должен, но не могу остановиться.
Да, я родилась человеком и успею состариться, а он останется все таким же молодым и сильным. И потому мне не хотелось продолжения. Но Тамлин подошел еще ближе. Медленно, словно давая мне время отойти или убежать, он провел губами по моей щеке. Прикосновение было теплым и невероятно нежным. Всего лишь прикосновение. Тамлин отстранился, я же стояла не шевелясь.
— Однажды… ты получишь ответы на все вопросы, — тихо сказал он, выпуская мою руку и отходя на шаг. — Но не раньше, чем настанет время, когда ответы не причинят тебе вреда.
В его голосе я почувствовала горечь. Наверное, и его глаза сейчас полны горечи.
Он ушел. Только сейчас я поняла, что стою затаив дыхание. Только сейчас, оставшись одна, я почувствовала, как мне хочется его тепла. Его присутствия рядом.
Впервые за много дней я проснулась в угрюмом настроении. Мне было не по себе после вчерашних признаний. Я чувствовала: в наших отношениях что-то изменилось. Но в какую сторону? Быстро проглотив завтрак, я вышла из дома и зашагала в безопасную часть леса. Мне хотелось подышать свежим воздухом и понаблюдать за игрой света и теней. С собою я не взяла ни холста, ни красок. Только лук, стрелы и подаренный Ласэном охотничий нож. Лес — не сады, оружие лишним не будет.
Мои уединенные странствия среди деревьев и кустов продолжались не больше часа. А потом… лесное зверье и птицы начали стремительно разбегаться. Сюда кто-то шел. Догадавшись кто, я усмехнулась. Еще через двадцать минут я устроилась между ветвей старого вяза и стала ждать.
Зашелестели кусты. Казалось, это ветер потревожил их листву, но я предвидела дальнейшее развитие событий и снова усмехнулась.
Послышался громкий треск, затем — свирепый рев, эхо которого разнеслось окрест, пугая птиц.
Я неспешно спустилась и прошла на полянку. Там я остановилась и насладилась зрелищем верховного правителя, попавшегося в мою ловушку. Он висел вверх тормашками, тщетно пытаясь высвободить ноги. Это не помешало ему встретить меня ленивой улыбкой.
— Жестокая ты девчонка.
— Вот чем кончаются твои попытки подкрасться незаметно.
Тамлин усмехнулся. Я подошла ближе и даже рискнула провести пальцем по его шелковым золотистым волосам, болтающимся на уровне моего лица. Меня восхищало богатство оттенков: помимо чисто золотистых, встречались желтые, коричневые и песочные тона. У меня громко колотилось сердце, и Тамлин наверняка это слышал. Но он сам наклонил голову, приглашая погладить ему волосы, что я и делала с величайшей осторожностью. Он глухо урчал, словно довольный кот. Я воспринимала его урчание ушами, руками, ногами и даже костями. Интересно, а как бы они ощущались, если бы Тамлин крепко прижался ко мне? Подумав об этом, я попятилась.
Тамлин приподнял голову и толкнул туловище вверх. Его коготь легко пропорол стебли плюща, послужившие мне вместо веревок. Я едва не закричала, боясь, что он упадет, но Тамлин ловко перекувырнулся и плавно опустился на ноги. Его попадание в ловушку оказалось простой игрой. Я совсем забыла, кто он и на что способен. Глаза Тамлина сияли от смеха.
— Сегодня тебе получше? — спросил он, подходя ближе.
Я пробормотала что-то невразумительное.
— Вот и хорошо. — Тамлин не особо показывал свое удивление. — Да, возьми еще и это.
Он вынул из камзола сложенные листы и протянул мне.
Закусив губу, я смотрела на три листа с несколькими… стихотворениями. В каждом было по пять строчек. Я насчитала восемь стихотворений. Незнакомые слова бросили меня в пот. Одна я бы целый день ломала голову над их смыслом.
— Только не торопись убегать, как бешеная лошадь, и вопить во все горло, — сказал Тамлин, заглядывая через мое плечо.
Будь я посмелее, прижалась бы к его груди. Его дыхание согревало мне шею и мочку уха.
Тамлин откашлялся и прочитал первое стихотворение:
— Жила-была красавица одна,
Дерзка и весьма необычна,
Друзья с ней почти не водились,
Сваты у крыльца не толпились —
Боялись услышать отказ… неприличный.
Мои брови поднимались все выше и выше. Я думала, они вот-вот сомкнутся с волосами. Я недоуменно смотрела на Тамлина. Наше дыхание смешалось. Улыбаясь, он дочитал стихотворение.
Затем, не дожидаясь ответа, он взял у меня листки, отошел на пару шагов и принялся декламировать следующее стихотворение — далеко не столь учтивое, как первое. К концу третьего у меня густо пылало лицо. Четвертое он читать не стал, а протянул листки мне.
— Обрати внимание на слова во второй и четвертой строчках, — сказал он.
«Необычна». «У крыльца». Я посмотрела на второе стихотворение. «Истребление». «Сожжение».
— Так это же… — растерянно протянула я.
— Совершенно верно: слова из твоего знаменитого списка. Он был слишком сочным, чтобы пройти мимо. Правда, для любовных стихотворений совершенно не годился.
Уловив молчаливый вопрос, Тамлин продолжил:
— Когда я служил в отцовском пограничном отряде, мы устраивали состязания на самое непристойное пятистишие. Проигрывать я не любил, а потому решил научиться стихосложению.
Я не знала и не хотела знать, как ему удалось запомнить длинный список моих слов. Чувствуя, что я не выхвачу стрелу и не выстрелю в упор, Тамлин вновь забрал у меня листки и прочитал четвертое стихотворение. Оно оказалось самым грубым и непристойным из всех.
Когда он закончил, я выла от смеха. И мой хохот, будто жгучее солнце, плавил многолетний лед, скопившийся у меня в душе.
Мы возвращались домой. Я продолжала улыбаться. Настроение мое настолько поднялось, что я не побоялась спросить Тамлина:
— Вчера в саду ты сказал… что этот сад был подарком… обретенной паре. Разве у вас не женятся и не выходят замуж?
— Почему же? И женятся, и замуж выходят. Но те, кому особо посчастливилось, обретают не просто мужа или жену, а свою пару. Ровню себе во всем. Фэйская знать часто женится и выходит замуж, не встретив пары. Но если ты обрел пару, между вами возникают настолько прочные узы, что брак в сравнении с ними кажется чем-то поверхностным.
У меня не хватило смелости спросить, случалось ли фэйри обрести свою пару среди людей? Зато я решилась на другой, не менее дерзкий вопрос:
— А где твои родители сейчас? Что с ними произошло?
У Тамлина дернулась челюсть. В глазах мелькнула боль. Напрасно я спросила!
— Мой отец…
Возле костяшек блестели когти, однако Тамлин их не выпустил. Какая же я дура! Вообразила, что мне позволено спрашивать о чем угодно. Взяла и испортила чудное утро.
— Мой отец был не лучше отца Ласэна. Даже хуже. Двое моих старших братьев пошли в него. Они держали рабов. Все. Мои братья… Когда заключалось Соглашение, я был еще слишком молод. Но хорошо помню, как братья…
Он умолк.
— В моей душе остались шрамы. И когда я увидел тебя, твой дом, я не мог поступить так же, как сделали бы они. Я бы себе такого не позволил. Я решил, что не причиню вреда ни тебе, ни твоим близким. Ты не станешь подчиняться капризам и прихотям фэйри.
Рабы. Значит, когда-то здесь жили рабы. Я не хотела об этом знать. Не искала их следов, хотя за пятьсот лет все следы давно исчезли. Но для большинства соплеменников Тамлина, для его мира я и сейчас оставалась говорящей вещью. Тамлин это знал. Как и суриель.
— Спасибо, — тихо сказала я.
Он пожал плечами, показывая, что один добрый поступок не снимал с него груза вины.
— А твоя мать? — спросила я.
Тамлин вздохнул:
— Моя мать крепко любила отца. Слишком крепко. Но недаром они были обретенной парой… Мать видела, в какого тирана он превращался, однако ни разу не сказала худого слова о нем. Я не мечтал унаследовать отцовский титул. Если бы у меня появилась хоть малейшая тяга к власти… думаю, братья оборвали бы мою жизнь еще в детстве. Когда возраст позволил, я вступил в отцовский пограничный отряд и стал учиться воинскому ремеслу, чтобы служить отцу или тому из братьев, кто унаследует титул правителя.
Он согнул пальцы, но опять не дал когтям вырваться наружу.
— С ранней юности я понял, что сражения и убийство — единственные занятия, которые у меня хорошо получались.
— Сомневаюсь, — возразила я.
Тамлин криво улыбнулся:
— Я прекрасно играю на скрипке, но сыновья верховного правителя не становятся бродячими музыкантами. И потому я учился сражаться, оттачивал свое искусство, а потом сражался против тех, на кого мне указывали. Я не вмешивался и не хотел вмешиваться в интриги братьев. Но мое могущество и влияние росло. Я уже не мог этого скрывать.
Он покачал головой.
— К счастью или к несчастью… родителей и братьев убил верховный правитель враждебного Двора. Почему я уцелел? Котел решил проявить ко мне милосердие. Я скорбел лишь по матери. Что касается остальных… — Тамлин пожал плечами. — Наши судьбы в чем-то похожи. Мои братья тоже не стали бы даже пытаться меня спасти, окажись я в твоем положении.
В каком ужасном, жестоком мире жили всемогущие фэйри. Семьи, идущие на что угодно ради власти. Убийства из мести, из взаимной ненависти. Неужели они помешались на власти? Быть