Стоило Икасу увидеть меня, как улыбка погасла.
Я помнила его длинные, неуклюжие руки и такое же неуклюжее деревенское обаяние. После Притиании он показался мне слишком… человеком. Но улыбка, только что игравшая на его губах, разительно изменила его.
Его жена с беспокойством поглядывала на нас. Чувствовалось, она любит Икаса, однако семейное счастье было для нее новым и неожиданным, и молодая супруга опасалась, как бы оно не исчезло. Икас наклонил голову, здороваясь со мной. Полгода назад он был еще парнем. Но сейчас… я не знала, давно ли они поженились, однако новая жизнь превратила его в мужчину.
Внутри меня ничего не екнуло, внезапная встреча не затронула мою душу. Если я что-то и чувствовала, то легкую благодарность за прошлое.
Я поравнялась с ними и, не останавливаясь, широко улыбнулась обоим и искренне пожелала счастья Икасу и его жене.
До бала, который отец устраивал в честь моего возвращения, оставалось два дня, а в доме уже ощущалась предпраздничная суета. Деньги, потраченные им на приготовления, в прежние времена могли бы кормить нас не один год. Думал ли он, сидя у очага нашей хижины, что когда-нибудь снова будет задавать балы? Я не хотела никаких торжеств и, наверное, уговорила бы его обойтись без праздника, но в дело вмешалась Элайна. Она любила балы и даже нашла мне подобающее, как ей казалось, платье… пусть всего на один вечер. Целый вечер в обществе людей, которые когда-то разорвали всякие отношения с нами и годами не вспоминали о нашем существовании.
Весь день я помогала Элайне вскапывать землю для ее нового сада и не заметила, как солнце начало стремительно клониться к горизонту. Я отложила лопату и выпрямила затекшую спину. Слуги с опаской поглядывали на нас с Элайной, боясь, что им придется искать себе другое место. Я поспешила их успокоить, сказав, что ничего не понимаю в цветах и сегодня просто решила немного размяться.
Это было лишь частью правды. Я пока не знала, как распоряжусь своим временем. Ближайшей неделей, месяцем или… Если странная болезнь снова поползла по Притиании и может перекинуться в наш мир, если злодейка Амаранта отправит своих прихвостней, чтобы воспользоваться бедственным положением людей… Я не могла делать вид, будто не замечаю мрачной тени, окутавшей душу. Ее я ощущала на каждом шагу. Я так и не притронулась к кистям, уголок души, где жили краски, формы и замыслы, оставался тихим и пустым. Я успокаивала себя словом «скоро». Скоро я открою сундук, натяну холст, разложу баночки с красками и начну.
Я стояла на кромке вскопанной земли, упираясь ногой в лопату. Возможно, садовников пугал мой камзол простого покроя и такие же простые штаны. Кто-то из них даже сбегал за шляпой — широкополой, как у Элайны. Чтобы не обижать слуг, я надела шляпу, хотя после месяцев, проведенных на солнечных лугах Двора весны, моя кожа сделалась бронзовой, а на лице появились веснушки.
Я посмотрела на свои руки, сжимавшие рукоятку лопаты. Мозолистые, покрытые шрамами. Под ногтями чернела набившаяся земля. Я усмехнулась, представив, как испугаются слуги, когда увидят разноцветные пятна краски на моей одежде.
— Даже если ты целый час будешь отскребать свои руки, на следующий день все повторится, — послышался голос Несты.
Я обернулась. Неста сидела под ее любимым деревом.
— Чтобы не портить ногти, нужно копать землю в перчатках. Тогда пачкаться будут они, а не руки.
На ней было простое светло-синее муслиновое платье, золотисто-каштановые волосы закрывали плечи. Красотой и властностью Неста могла бы соперничать с женщинами фэйской знати. Не хватало лишь заостренных ушей.
— А может, я хочу, чтобы у меня под ногтями оставалась кайма. И мне плевать, как к этому отнесутся гости отца. Я не собираюсь под них подлаживаться.
Я хотела еще немного покопать, но меня настиг новый вопрос Несты, холодный и резкий:
— Тогда почему ты прохлаждаешься здесь?
Я со всей силой вогнала лопату в землю, подняв изрядный ее кусок вместе с дерном.
— Потому что это мой дом.
— Нет, это не твой дом, — спокойно возразила мне Неста.
Я снова вонзила лопату в землю.
— По-моему, твой дом где-то очень далеко отсюда.
Я замерла. Потом, оставив лопату торчать в земле, повернулась к Несте:
— Дом тетушки Риппелии…
— Никакой тетушки Риппелии нет и не было.
Неста полезла в карман и что-то бросила мне. Я нагнулась, подняв с земли обломок дерева. На его поверхности красовался цветочный узор. Я узнала цветки наперстянки, нарисованные совсем не тем оттенком синего, какой требовался.
У меня сбилось дыхание. Значит, все это время, все эти месяцы…
— Уловка твоего зверя на меня не подействовала, — сказала Неста, и в каждом ее слове ощущался металл. — Я убедилась: достаточно железной воли, чтобы все эти магические покровы оказались бесполезными. И тогда я стала наблюдать, как отец с Элайной перешли от истерических слез к… даже не знаю, как назвать их состояние. Мне приходилось выслушивать бредни насчет того, как тебе повезло, что невесть откуда взялась троюродная сестра отца и позвала тебя к себе. Разбитую дверь они объясняли порывом свирепого зимнего ветра. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Тогда я вынимала этот обломок, смотрела на твое художество, на следы когтей и понимала: мой рассудок в полном порядке.
Я ни разу не слышала о том, чтобы магический покров не подействовал на людей. Но разум Несты целиком подчинялся своим законам. Стены, возведенные ею, были крепче железа, стали и рябинового дерева. Даже магия верховного правителя не смогла проникнуть сквозь них.
— Элайна говорила… ты отправилась меня навестить. Вернее, попыталась это сделать.
Неста усмехнулась. Ее лицо было предельно серьезным и полным давно сдерживаемого гнева, с которым она так и не научилась справляться.
— Он силой утащил тебя неведомо куда, ссылаясь на какое-то дурацкое Соглашение. А затем вдруг события повернулись так, словно этого никогда и не было. Но я же знала, что было. Не мои же ногти оставили отметины на столе.
Я молча смотрела на старшую сестру. Мои руки болтались как плети.
— Ты отправилась меня искать, — прошептала я. — Ты отправилась за мной… в Притианию.
— Я добралась лишь до Стены. Найти проход мне не удалось.
Дрожащей рукой я отерла пот со лба:
— Ты два дня странствовала по зимнему лесу и потом два дня возвращалась обратно?
Неста смотрела на кусок деревяшки с моей росписью. В ответ на вопрос она лишь пожала плечами:
— Я была не одна. Через неделю после твоего, так сказать, отъезда к тетушке, я разыскала ту самую наемницу, отдала ей деньги за проданные шкуры и попросила пойти со мной. Она единственная, кто поверил в то, как все было на самом деле.
— Ты сделала это ради меня?
Наши глаза встретились. Мы с Нестой унаследовали материнский цвет глаз.
— Мне не понравилось, как он обошелся с тобой.
Тамлин ошибся, сказав, что никто из моих близких не отважится меня искать. Насчет отца я согласна: ему бы этого не позволила увечная нога, да и особой смелостью он не отличался. В лучшем случае он бы кого-то нанял. А вот Неста отправилась с наемницей, заплатив той последние деньги. Моя холодная, надменная сестра, от которой я никогда доброго слова не слышала… рискнула пойти в неведомую Притианию, чтобы вызволить меня.
— А что Тимас Мандрэ? — осторожно спросила я.
— Я убедилась, что его бесполезно даже спрашивать. Ему своя шкура дороже. Какая там Притиания!
Для гневного, непреклонного сердца Несты этого было достаточно, чтобы подвести черту под их отношениями.
Я смотрела на старшую сестру. Правильнее сказать, всматривалась в лицо женщины, не выносящей льстецов и лизоблюдов, вившихся вокруг нее. Неста всегда сторонилась леса, однако не испугалась диких зверей… Мне вдруг открылась ее истинная суть. Смерть нашей матери и последующее разорение отца причинили ей боль, но она облекла ее в ледяную ярость и язвительную горечь, ее гнев был спасительной веревкой, а внешняя жестокость позволяла не потерять рассудок. Напрасно я считала ее бессердечной. В душе Неста проявляла и заботу, и любовь. Возможно, она умела любить крепче и преданнее, чем я думала.
— Тимас все равно тебя не заслуживал, — тихо сказала я.
Неста не улыбнулась, но ее серо-голубые глаза вспыхнули.
— Расскажи мне обо всем, что было с тобой.
Она не просила. Приказывала.
И я рассказала ей все.
Когда я окончила рассказ, Неста долго смотрела на меня, а потом вдруг объявила, что хочет научиться рисовать.
Неста оказалась смышленой ученицей, и я с удовольствием занималась с нею. По крайней мере, у нас появился предлог, позволявший не участвовать в приготовлениях к торжеству. А обстановка в доме становилась все суетливее и хаотичнее. Мне было несложно показать Несте, как натягивать холст, но убедить ее выплескивать туда все, что скопилось в ее душе, что годами лежало на сердце и будоражило разум… На это требовалось время. И куда только подевалась надменность моей старшей сестры! Неста старательно и точно повторяла все, что я ей показывала.
Мы выбрали дальнюю и тихую комнату особняка и уединились в ней, а когда, несколько часов спустя, вышли оттуда, перепачканные красками и рисовальным углем, приготовления к балу почти завершились. Снаружи подъезд к дому украшали фонарики с разноцветными стеклами. Внутри все лестницы и коридоры, по которым предстояло идти гостям, увивали гирлянды цветов. Цветы были повсюду. Я не жаждала этого торжества, но любовалась красотой убранства. Элайна сама выбирала цветы и указывала слугами, где и как их разместить.
Мы с Нестой поднялись на второй этаж. А на первом — из дверей бального зала, держась за руки, вышли отец с Элайной. Лицо Несты сразу приняло знакомое мне угрюмое выражение. Элайна счастливо улыбалась. Отец расточал похвалы ее умению украсить дом, а она склонила голову ему на плечо и купалась в отцовских комплиментах. Я могла лишь радоваться их счастью. Наверное, и у них были свои огорчения, но радость богатой и безмятежной жизни перевешивала все.