Это не было вопросом, но мне очень хотелось услышать его ответ.
Чувственные губы Ризанда тронула легкая улыбка.
— Я знаю, — сказал он и исчез.
Глава 43
На последнее задание мне выдали мою старую одежду: грязную, изорванную и до сих пор хранившую зловоние лабиринта. Вонючие лохмотья не помешали мне войти в тронный зал с высоко поднятой головой.
Первое, что меня поразило, — широко распахнутые двери и гробовая тишина. Я ожидала услышать крики, смех, оскорбительные возгласы. Я думала, зрители опять будут делать ставки. Но фэйри только смотрели на меня. Те, чьи лица скрывали маски, — особенно пристально.
Вчера Ризанд сказал, что на моих плечах лежит судьба этого бессмертного мира, но на лицах невольных зрителей я видела не только тревогу. У меня встал комок в горле, когда несколько фейри поднесли пальцы к губам и протянули руки в мою сторону. Это был жест уважения к павшим, жест прощания с почитаемыми мертвыми. В нем не сквозило ничего злобного и издевательского. Большинство собравшихся стали придворными Амаранты лишь по принуждению, но они помнили другую жизнь, на землях их Дворов, под властью их верховных правителей. И если Ризанд и Тамлин вели странные игры, чтобы сохранить своим подданным жизнь…
Передо мной расступились. Я подошла к помосту Амаранты, и самозваная королева улыбнулась. Рядом с нею, как всегда, сидел Тамлин, но смотреть на него я пока не решалась.
— Ты справилась с двумя заданиями, — сказала Амаранта, снимая пылинку со своего кроваво-красного платья.
Ее черные волосы сверкали, и золотая корона на голове тонула в их блеске.
— Осталось всего одно, последнее. Представляю, как обидно тебе будет провалиться сейчас, когда ты столь близка к завершению.
Амаранта поджала губы. Мы обе ждали взрыва хохота.
Но засмеялось лишь несколько краснокожих караульных. Остальные молчали. Даже братья Ласэна. Даже Ризанд, который стоял где-то в толпе.
Я моргнула воспаленными глазами и вдруг поняла: как и Ризанд, эти фэйри и фэйцы играли с Амарантой. Их клятвы верности, их ставки на мою погибель, их грубые насмешки… все это было зрелищем, чтобы потрафить Амаранте. Но сейчас, когда конец так близок, они готовились встретить мою смерть со всем достоинством, какое у них еще сохранилось.
Амаранта недовольно посмотрела на них, но, когда обернулась ко мне, ее губы расползлись в приторной улыбке.
— Ты хочешь что-нибудь сказать перед смертью?
Я могла бы обрушить на нее град проклятий, но вместо этого повернулась к Тамлину. Его лицо, помимо золотой маски, вновь стало каменным. Если бы на мгновение увидеть его лицо целиком! Впрочем, мне хватало зеленых глаз…
— Я люблю тебя, Тамлин. Что бы она ни говорила о моей любви. Пусть я люблю тебя своим глупым человеческим сердцем, но я люблю тебя. И даже когда мое тело сожгут, я не перестану тебя любить.
У меня задрожали губы. По холодным щекам поползли теплые слезинки. Я не стала их вытирать.
В облике и позе Тамлина не изменилось ничего, даже пальцы не впились в подлокотники трона. Наверное, это и есть его способ сопротивления Амаранте, и все равно внешняя безучастность разрывала мне сердце, а молчание убивало еще до начала испытания.
— Тебе повезет, дорогая, если от тебя останется то, что можно сжечь.
Я смотрела на нее, не скрывая ненависти. Однако слова Амаранты не вызвали ни улыбок, ни приветственных возгласов, ни рукоплесканий. Только тишину.
Этот подарок зрителей придал мне смелости. Я сжала кулаки, скрыв татуированный глаз на ладони. Честно или не слишком, но до сих пор я побеждала Амаранту. И сейчас, если мне суждено умереть, я не умру в одиночестве. О чем еще я могла просить судьбу?
Амаранта подалась вперед, подперев рукой подбородок:
— Ты так и не разгадала мою загадку?
Я не ответила.
— Жаль, — снова улыбнулась она. — Ответ такой прекрасный.
— Хватит об этом, — рявкнула я.
Амаранта повернулась к Тамлину.
— Скажешь ей что-нибудь на прощание? — язвительно спросила она.
Он молчал.
— Ты хотела побыстрее? Изволь, — с улыбкой произнесла Амаранта и дважды хлопнула в ладоши.
В боковой стене открылась дверь. Караульные вывели троих: двух мужчин и женщину, чьи головы скрывали коричневые мешки. Пленные вертели головами, стремясь расслышать перешептывания, которыми наполнился тронный зал. У меня дрогнули колени.
Грубо толкая и пихая узников, караульные заставили их встать на колени перед помостом, лицом ко мне. Их фигуры и одежда ничего мне не говорили. Я по-прежнему не знала, кто передо мной.
Амаранта снова хлопнула в ладоши. Появилось трое слуг в черном и встали перед коленопреклоненными узниками. Длинные бледные руки слуг сжимали черные бархатные подушечки. На каждой лежал блестящий кинжал. Лезвие было не из металла, а из горной рябины, и я догадывалась почему.
— Это твое последнее испытание, Фейра, — растягивая слова, сказала Амаранта и небрежно махнула в сторону троих жертв. — Оборви жизнь этих несчастных ударом кинжала в сердце.
Я смотрела на нее, бестолково открывая и закрывая рот.
— Они ни в чем не провинились передо мной, если тебе важно знать, — продолжала Амаранта. — Думаю, тебя это не волнует. Ты не терзалась угрызениями совести, когда убивала беднягу-дозорного, посланного Тамлином. И дорогой Юриан спокойно спал все дни, когда медленно убивал мою сестру. Но если тебя это останавливает… можешь отказаться от испытания. Разумеется, тогда ты сама умрешь. Недаром говорят, что уговор дороже денег. Впрочем, если хочешь знать мое мнение: поскольку ты хладнокровно убивала существ из нашего мира, совесть не должна тебя мучить. Возможно, я делаю тебе незаслуженный подарок.
Отказаться и погибнуть самой. Убить трех невиновных и жить. Трое невиновных в обмен на мое будущее, мое собственное счастье. Ради Тамлина и его двора, ради свободы всей Притиании.
Лезвия острых кинжалов отполировали умело. Они блестели, отражая свет люстр из цветного стекла.
— И что ты решила? — спросила Амаранта.
Она подняла руку с перстнем, давая глазу Юриана насмотреться на меня и деревянные кинжалы.
— Старый друг, тебе это обязательно надо видеть.
Я не могла их убить. Не могла решиться. До сих пор я убивала ради пропитания нашей семьи или вынужденная защищаться. Амаранта толкала меня на хладнокровное убийство. Убивая троих фэйри, я убью и собственную душу. Но ради Притиании, ради Тамлина, ради всех, кто здесь находился, ради Асиллы и ее племянников… Как назло, я не знала ни одного имени наших забытых богов, иначе попросила бы их вмешаться. Я не помнила ни одной молитвы, понятия не имела, как просить о наставлении свыше и отпущении грехов.
Я не знала ни молитв, ни имен богов, но знала имена тех, кто останется рабами, если предпочту погибнуть сама. Мысленно я произнесла их имена, сопротивляясь подступающему ужасу. За Притианию, за Тамлина, за их и наш мир… Эти смерти не станут напрасными, даже если и обрекут меня на вечное проклятие.
Я подошла к первому обреченному. Никогда мои шаги не были таким долгими и тяжелыми. Три жизни в обмен на свободу Притиании. Их кровь прольется не зря. Я могла это сделать. Даже — на глазах у Тамлина. Я могла принести такую жертву. Могла оборвать жизни тех, кто не сделал мне ничего дурного. Могла.
У меня дрожали пальцы, но первый кинжал уже лежал в моей руке, его рукоятка была гладкой и прохладной. Деревянное лезвие оказалось тяжелее, чем я ожидала. Амаранта выбрала троих. Ей хотелось, чтобы я испытала мучения, снова и снова беря в руки орудие убийства. Чтобы мне стало невмоготу от своей решимости.
— Не так быстро, иначе ты испортишь нам удовольствие, — усмехнулась Амаранта.
Караульные сорвали мешок с головы первой жертвы.
Я увидела красивого фэйского юношу. Я его не знала. Возможно, никогда не видела. Его синие глаза умоляюще смотрели на меня.
— Теперь будет интереснее, — сказала Амаранта и снова взмахнула рукой. — Приступай, дорогая Фейра. Наслаждайся.
Есть разные оттенки синих глаз. У обреченного они были цвета небесной синевы. Если я его пощажу, то уже никогда не увижу неба. Я очень любила этот цвет, и он никогда мне не надоедал, сколько бы картин я ни написала. Юноша качал головой. Его глаза становились все больше. Если я откажусь, он будет жив, но навеки останется плененным. И никто из тех, кто смотрел сейчас на меня, — тоже.
— Смилуйся, — прошептал юноша, его взгляд метался между деревянным кинжалом и моим лицом. — Прошу тебя.
У меня дрожали пальцы. Я крепче сдавила рукоятку кинжала. Трое фэйри — живой барьер между мною и свободой. А потом Тамлин обрушит на Амаранту свою мощь. Если он сумеет ее убить… «Это не напрасно, — мысленно твердила я себе. — Не напрасно».
— Не убивай, — взмолился юноша, увидев поднятый кинжал. — Не убивай!
Я шумно вдохнула. Мне было страшно. Губы тряслись. Хотелось выть. Я могла ему сказать… Что? «Прости меня»? Глупые слова, особенно перед смертью. Я бы не смогла сказать их Андрасу. А сейчас… сейчас…
— Пощади! — выкрикнул он, и в его глазах мелькнули слезы.
В толпе кто-то заплакал. Мать? Сестра? Любимая? Его любили не меньше, чем я — Тамлина. Я представила, каково было бы мне, если бы у меня на глазах убивали Тамлина…
Не думать об этом. Меня не должно интересовать, кто он. Мне нет дела до цвета его глаз. Амаранта злорадно, торжествующе улыбалась. Убить фэйри, полюбить другого фэйри, затем быть вынужденной убить третьего, чтобы сохранить свою любовь. Выстраивалась изощренно жестокая цепочка, и Амаранта знала об этом.
Возле помоста заклубилась тьма. Появился Ризанд. Он стоял со скрещенными руками. Казалось, подошел, чтобы получше видеть. На лице застыла маска равнодушия, но у меня закололо руку.
«Убей его», — зазвучало в ушах.
— Не убивай, — стонал юноша.
Я покачала головой. Нельзя слушать его стоны и мольбы, иначе я поддамся на них.
— Пощади! — закричал он.
Это стало последней каплей. Судорожно глотнув воздуха, я вонзила кинжал в его сердце.