– Я не способен простить никого, кто вынуждал тебя страдать.
Холодные, жестокие слова, произнесенные с потрясающей непринужденностью.
Между тем Риз с равнодушием относился к тем, кто вынуждал страдать его самого. Я провела пальцами по узорам татуировки на его мускулистой груди, повторяя очертание извилистых линий.
– Они – мои сестры. Когда-нибудь тебе придется простить Несту.
Риз уперся лбом мне в грудь и обнял за талию. Я вдыхала запах его волос.
– Может, преподнести тебе такой подарок на День зимнего солнцестояния? – пробормотал он. – Простить Несту за то, что отправила четырнадцатилетнюю сестру в лес охотиться и добывать пропитание.
Я приподняла ему голову:
– Если продолжишь дуться на моих сестер за прошлое, не получишь от меня никаких подарков.
Ответом мне была лукавая улыбка.
– Придурок, – прошипела я, пытаясь вырваться, но руки Риза держали крепко.
Мы умолкли, глядя друг на друга. Затем Риз сказал по связующей нити: «Фейра, дорогая, как насчет обмена мыслями?»
Я улыбнулась. Мы давно играли в эту игру. Но моя улыбка погасла, когда я ответила: «Я сегодня гуляла по Радуге».
«Вот как?» Риз ткнулся мне в живот. Я запустила пальцы в его волосы, наслаждаясь контрастом между их шелковистостью и своими мозолями: «Познакомилась с художницей. Ее зовут Рессина. Приглашала меня через два дня прийти к ней на совместное рисование».
Риз отодвинулся, заглянул в глаза и спросил вслух:
– Но почему в твоем голосе нет радостного волнения?
– Я слишком давно не брала в руки кисть.
Все послевоенные месяцы я не прикасалась к краскам. Риз молчал, дожидаясь, пока я справлюсь с лавиной слов, рвущихся на волю.
– Мне совестно тратить время на себя, – призналась я. – У нас полным-полно дел, а я вдруг пойду водить кистью по холсту.
– Совесть тут ни при чем. – Его руки крепче сжали мои бедра. – Забывать о себе тоже нельзя. Если есть желание писать картины, не надо его подавлять.
– В Веларисе до сих пор не у всех есть жилье. Ютятся, кто где.
– И все равно это не повод забывать о себе.
– Еще вот что. – Я прильнула лбом к его лбу, вдыхая знакомый запах лимона и моря. – У меня полным-полно сюжетов, которые просятся на холст и даже требуют. Если я выберу один и начну писать картину… не знаю, готова ли я увидеть то, что выплеснется из-под кисти.
– Понимаю. – Риз гладил меня по спине, стараясь успокоить. – Если ты не готова пойти к художникам через два дня – не беда. Пойдешь через два месяца. Но тебе обязательно нужно сходить и попробовать.
Риз оглядел спальню, потом уперся взглядом в толстый ковер:
– Если хочешь, превратим твою старую спальню в мастерскую.
– Не надо, – перебила я. – Окна там дают не слишком много света… Не удивляйся. Я проверяла. Единственное пригодное место – гостиная, но не думаю, что нашим понравится запах масляных красок.
– Вряд ли кто-то станет возражать.
– Я сама возражаю. И потом, мне нравится уединение. Меньше всего хочется видеть у себя за спиной Амрену, критикующую каждый мазок.
– Амрену мы утихомирим, – пообещал Риз.
– В таком случае мы говорим о разных Амренах.
Риз улыбнулся, еще крепче притянул меня к себе:
– Между прочим, День зимнего солнцестояния еще и день твоего рождения.
– И что?
Я старательно пыталась вытравить эту дату из собственной памяти и памяти других.
Улыбка Риза превратилась в кошачью ухмылку.
– А то, что ты получишь сразу два подарка.
– И зачем только я тебе проболталась?
– Иначе и быть не могло. Ты родилась в самую долгую ночь года.
Пальцы Риза гладили мою спину, опускаясь все ниже.
– Это значит, что тебе с самого начала судьба предписала быть рядом со мной.
Его пальцы достигли моей поясницы, затем ягодиц. Поглаживания сделались ленивыми. Я стояла перед ним, и Риз, конечно же, сразу учуял волну моего внутреннего жара. Мне было трудно выговаривать слова. На выручку пришла связующая нить. «Свою мысль я рассказала. Жду твоей».
Риз поцеловал меня в пупок:
– Помнишь, как ты впервые совершила переброс и опрокинула меня в снег?
Я шлепнула его в плечо и чуть не отбила ладонь о каменные мускулы.
– И это ты называешь «мысль за мысль»?
Теперь его пальцы кружили по моему животу.
– Твоя атака была по-настоящему иллирианской. Прекрасная форма, прямой удар. Но потом ты оказалась на мне. Я и сейчас слышу твое шумное дыхание. Мне тогда больше всего хотелось, чтобы мы оба были голыми.
– И почему меня это не удивляет? – спросила я, вновь запуская пальцы в его волосы.
Теплый халат показался мне тонким, как паутинка. Под ним – ничего.
– Все эти месяцы ты сводила меня с ума. Я и сейчас еще не до конца верю, что ты рядом. Моя.
У меня сдавило горло. Наверное, Риз давно мечтал поделиться этой мыслью.
– А знаешь, я тебя хотела еще в Подгорье, – тихо призналась я. – Я списывала это на одурманенный разум. Но после ее убийства… я никому не могла рассказать о своих чувствах, о том, как все отвратительно, но я рассказывала об этом тебе. С тобой я всегда могла говорить. Мне думается, сердце первым поняло, что ты мой. Потом и я догадалась.
Глаза Риза засверкали. Он вновь уткнулся мне в грудь. Пальцы нежно гладили мою спину.
– Я люблю тебя, – прошептал он. – Больше жизни, больше моих владений и короны.
Я знала. Риз отдал жизнь, дабы восстановить Котел – первооснову мира. Он был готов умереть, чтобы я продолжала жить. Ни тогда, ни в последующие месяцы я так и не решилась отругать его за самопожертвование. Риза спасли, как когда-то в Подгорье спасли меня. За этот подарок я буду вечно благодарна. В конце концов, мы спасли друг друга. Все мы.
Я поцеловала Риза в макушку, шепнув в гущу иссиня-черных волос:
– И я тоже тебя люблю.
Руки Риза обхватили мои бедра, и через мгновение я оказалась на кровати, а он тыкался носом мне в шею.
– Неделя, – прошептал он, изящно складывая крылья. – Хочу целую неделю провести с тобой в постели. Это будет для меня лучшим подарком на День зимнего солнцестояния.
Я едва слышно засмеялась. Риз придавил меня еще сильнее. Халат был единственной преградой между нашими телами. Через мгновение ее могло не стать. Риз поцеловал меня в губы. Его крылья были похожи на темную стену, окружавшую нас.
– Думаешь, я шучу?
– Конечно, фэйцы несравненно крепче и выносливее смертных, – рассуждала я вслух, а это было делом непростым, поскольку зубы Риза покусывали мне мочку уха. – Но неделя телесных утех? Сомневаюсь, что потом я смогу встать на ноги. И ты тоже. Твоя любимая часть тела онемеет.
Его зубы коснулись изгиба ушной раковины, и у меня по всему телу пробежала дрожь.
– Лекарство очень простое. Ты поцелуешь мою любимую часть, и ей сразу полегчает.
Рука сама скользнула к этой любимой части – его и моей. Риз застонал и сбросил с себя остатки одежды. Мои пальцы обхватили его произведение искусства. Бархатную кожу, под которой напряглась стальная пружина.
– Надо одеваться, – пролепетала я, продолжая ласкать нашу любимую часть.
– Успеем, – простонал Риз, закусывая мою нижнюю губу.
Конечно успеем. Риз отстранился. Его татуированные руки уперлись в одеяло. Одну руку покрывали иллирианские знаки. На другой красовалась половина парной татуировки. Вторая была на моей руке. Наш последний договор: оставаться вместе, что бы ни ждало впереди.
Мое сердце бешено колотилось. Мое тело дрожало от желания ощутить Риза глубоко во мне, почувствовать его…
И словно в насмешку над дрожью, сотрясавшую мое тело, раздался стук в дверь.
– Довожу до вашего сведения, – вкрадчиво произнесла Мор, – что нам действительно скоро выходить.
Риз зарычал и поднял голову. Его глаза, остекленевшие от желания, уставились на дверь.
– У нас еще полчаса, – обманчиво спокойным голосом произнес он.
– А потом ты еще два часа будешь одеваться, – язвительно заявила Мор. Я как наяву видела ее ухмылку. – Это ты, Риз. Я не говорю про Фейру.
Риз басовито засмеялся и приник к моему лбу. Я закрыла глаза, вдыхая его запахи, хотя мои пальцы покидали наше любимое место.
– Мы обязательно продолжим, – пообещал он.
Поцеловав меня в шею, Риз слез с кровати.
– Поищи другой предмет для насмешек, – крикнул он Мор. – Я вовсю готовлюсь к визиту.
С этими словами он встал. Его крылья исчезли, а сам он скрылся в купальной. Мор, посмеиваясь, удалилась.
Я привалилась к подушке и глубоко дышала, гася разожженное желание. Из купальной сквозь шум воды доносилось сопение. Похоже, не я одна нуждалась в охлаждении.
Мои подозрения подтвердились. Когда я зашла в купальную, Риз усердно тер себя мочалкой, продолжая кряхтеть. Я опустила палец в пенную воду. Так и есть: ледяная.
Глава 6Морригана
Света в этом месте не было никогда. Не появился он и сегодня. Ни хвойные гирлянды, ни венки из остролиста, ни даже пламя очагов, в которых по случаю праздника трещали березовые поленья, не могли разогнать вечной тьмы, обитавшей в Каменном городе.
Мор любила тьму Велариса – неотъемлемую часть Риза, такую же, как кровь. Но там была скорее темнота. Здесь царила тьма особого свойства: в которой все гнило, приходило в упадок и лишалось жизни.
Снова тот же тронный зал с колоннами, украшенными изображениями скользких чешуйчатых тварей. И фэец с золотистыми волосами, вышедший навстречу, был порождением здешней тьмы. Он жил в своей стихии. Кейр. Ее отец.
– Прошу извинить, если мы нарушили ваше торжество, – с учтивостью придворного произнес Ризанд, обращаясь к Кейру и другому фэйцу, стоявшему рядом.
Эрис.
Тронный зал пустовал. Одно слово Фейры – и весь здешний сброд, обычно пирующий, танцующий и плетущий интриги, исчез. Остались лишь Кейр и старший сын верховного правителя Двора осени.
Кейр заговорил первым.
– Чем мы обязаны такому удовольствию? – спросил он, поправляя лацканы черного камзола.