Кассиан оглядел не слишком просторное, но опрятное помещение. Из окна виднелся магазин на другой стороне улицы, где кончились все товары. Полки магазина Эмерии ломились от одежды. Казалось, она только что получила новый товар. Или… сюда никто не заходил.
Магазины в Гнезде ветров тоже были явлением сравнительно новым. Появились они где-то полвека назад. До этого косные иллирианцы довольствовались мастерскими. Оборотистость Протуса позволила ему заработать достаточно денег, и даже при отсутствии покупателей Эмерия не бедствовала. Но когда-нибудь отцовские сбережения иссякнут.
– Да, по всему видно: теперь это твой магазин, – сказал Кассиан, вновь поворачиваясь к Эмерии.
Пока он смотрел на улицу, дочь Протуса отошла в угол и стояла там, прямая, как стрела, с гордо поднятой головой. Точно так же любила стоять Неста. Кассиан даже придумал название ее позе: «Я беспощадно убиваю своих врагов».
Всевозможных поз у Несты было не менее двух дюжин, начиная от: «Я съем твои глаза на завтрак», и заканчивая: «Кассиану незачем знать, что я читаю непристойные книжки». Последняя поза ему особенно нравилась.
Пряча улыбку, Кассиан махнул в сторону витрины, где лежали теплые рукавицы с подкладкой из овчины и не менее теплые шарфы.
– Я куплю всю зимнюю одежду, которая есть в твоем магазине.
– Серьезно? – только и спросила Эмерия, удивленно изогнув черные брови.
Кассиан достал из кармана доспехов мешочек с монетами и протянул ей.
– Этого должно хватить.
Эмерия подержала мешочек на ладони и покачала головой.
– Одежда не стоит таких денег. А вспомоществования мне не нужно.
– Тогда возьми столько, сколько, по-твоему, стоят эти рукавицы, шарфы, сапоги и пальто. Остальное вернешь мне.
Эмерия молча бросила мешочек на прилавок и поспешила к витрине. Все просимые Кассианом вещи она складывала аккуратными стопками. Несколько раз она уходила в кладовую и возвращалась с полными руками. На прилавке росли пушистые горки. Когда туда перекочевало почти все содержимое магазина, установилась тишина, нарушаемая лишь звоном отсчитываемых монет.
Эмерия молча вернула похудевший мешочек Кассиану. Не многие иллирианцы соглашались брать его деньги. Большинство швыряло их на землю, предварительно плюнув. Положение не изменилось и после того, как Риз стал верховным правителем.
Внимательно оглядев проданный товар, Эмерия задала вполне здравый вопрос:
– Тебе поискать мешки и ящики?
Кассиан покачал головой:
– Незачем.
И вновь Эмерия удивленно вскинула брови.
Кассиан достал из мешочка три тяжелые монеты и положил на свободный кусочек прилавка.
– Это за хлопоты по раздаче вещей.
– Кому? – вырвалось у Эмерии.
– Ты ведь живешь над магазином?
Она сухо кивнула.
– И видишь, кто в чем ходит. Думаю, ты лучше меня знаешь, у кого в лагере достаток, а кто бьется в нужде. Завтра или послезавтра сюда примчится буря, поэтому я прошу тебя раздать одежду тем, кому она нужнее всего.
Эмерия удивленно заморгала. Потом вновь оглядела груды скупленных Кассианом товаров.
– Они… многие терпеть меня не могут, – едва слышно произнесла она.
– И меня тоже. Так что ты попала в неплохую компанию.
На губах Эмерии появилась… нет, не улыбка. Намек на улыбку. Она не позволяла себе улыбаться мужчине, с которым впервые заговорила.
– Думаю, после этого тебя лучше узнают и будут охотнее ходить в твой магазин, – продолжал Кассиан. – Скажешь, что это подарок от верховного правителя.
– Почему не от тебя?
Кассиану не хотелось отвечать на этот вопрос. Особенно сегодня.
– Лучше я останусь в стороне.
Эмерия внимательно посмотрела на него, затем кивнула, пообещав:
– Я начну с самых нуждающихся и постараюсь до захода солнца раздать им вещи.
Кассиан кивком поблагодарил ее и пошел к выходу. Затейливая дверь и широкие окна были не только капризом покойного торговца, но и показателем его богатства. Их стоимость позволила бы многим обитателям лагеря безбедно прожить несколько лет.
Протус умел наживать богатство, умел торговать и вести дела. Оказалось, что он умел еще и храбро воевать. Не всякий рискнул бы оставить налаженную жизнь и отправиться на войну. Протусу была не чужда воинская гордость.
Увы, не только гордость. Слепое следование замшелым традициям – тоже. Чувствовалось, Эмерия умела и любила летать. Отец сделал так, что она уже никогда не поднимется в воздух…
Будь бы сейчас Протус жив, Кассиан убил бы его собственными руками.
Кассиан взялся за медную ручку, ощутив холод металла.
– Господин Кассиан.
Он обернулся. Эмерия стояла за прилавком. Кассиан не стал ее поправлять и напоминать, что он – ничей не господин. Командующий – да.
– С праздником. С Днем зимнего солнцестояния, – напряженно произнесла Эмерия.
– И тебя тоже, – ответил Кассиан, наградив ее улыбкой. – Если будут сложности с раздачей вещей, дай знать.
– Трудностей не будет. В этом я уверена.
Гордо поднятая голова. Огонь в словах. Эмерия заставит бедняков взять подарки, даже если они попытаются ее прогнать, утверждая, что им ничего не нужно.
Такой огонь он уже видел. И такую же стальную крепость характера. Если бы эти две женщины из разных миров встретились…
Кассиан вышел на обжигающий холод. У него за спиной звякнул колокольчик – вестник надвигающейся бури. Не только той, что неслась с севера. Другой, зревшей здесь с давних пор.
Глава 9Фейра
Лучше бы я пропустила обед.
Эта мысль крутилась у меня в голове, пока я шла по вечерним улицам к мастерской Рессины. Под ногами похрустывал снег. Мягко светили фонари. К ним добавлялся свет ламп из окон домов.
До праздников оставалось три дня. Купить хорошие подарки можно было везде, но больше нигде не сыщешь таких оригинальных, неповторимых вещей, как в магазинчиках и галереях Радуги. Сюда стекались покупатели со всего Велариса и окрестных селений. Фэйцы и фэйри. Последние еще раз поразили меня разнообразием телосложения и оттенков кожи. Все улыбались, все были настроены дружелюбно. Праздничная обстановка действовала захватывающе, однако через какое-то время мне захотелось тишины. Я даже была готова подняться в морозный воздух и полететь домой.
Я взяла с собой мешок с кистями и красками. Под мышкой зажала свернутый в трубку холст. Возможно, друзья Рессины приносили все это с собой. Да и вообще было бы невежливо приходить в чужую мастерскую, рассчитывая, что тебя снабдят всем необходимым. Я отправилась в Радугу пешком. Мне все еще было непросто перебрасываться с грузом. Лететь не хотелось из-за холода. К тому же я рисковала выронить холст.
Я до сих пор не научилась согревать себя изнутри и защищаться от холодного ветра в полете. С Ризом и Азриелем мы теперь занимались от случая к случаю. И как только иллирианцы летали с тяжелым оружием? А ведь зимы в их горах куда суровее, чем в Веларисе. Да и летом тоже холодно.
Если недовольство в иллирианских лагерях не утихнет и нам придется туда лететь, я на собственной шкуре проверю, каково там зимой.
Сейчас не время думать о печальном и тревожном. Живот и без того крутило. Я остановилась на подходе к дому Рессины. Ладони стали липкими от пота. Неужели мне страшно?
Я еще никогда не рисовала вместе с другими и не стремилась показывать свое творчество другим. Я столько месяцев не подходила к холсту. Еще неизвестно, что́ выплеснется из меня…
Связующая нить дрогнула.
«Надеюсь, ты в лучшем виде?»
Спокойный вопрос, заданный непринужденным тоном. Голос Риза успокаивал мои душевные терзания.
Риз сообщил, куда он собирается завтра и какие сведения рассчитывает получить. Он спросил, готова ли я отправиться с ним. Я ответила: «Нет».
Пусть я перед Тамлином в долгу за спасение Риза. Я искренне могла пожелать ему счастья и мира в душе, но видеть его не хотела. Говорить и вообще иметь с ним дело – тоже. И это нежелание сохранится еще надолго. Возможно, навсегда.
Пока Риз не предложил мне отправиться ко Двору весны, у меня было хорошее настроение. Упоминание о Тамлине разом его испортило. Я сегодня не собиралась к Рессине. Но дома мне не сиделось. Захотелось развеяться, и я пошла.
Я была почти у цели. Из мастерской Рессины доносился смех. Ее друзья-художники уже собрались на еженедельную творческую встречу. Оставалось пройти несколько шагов и постучать в дверь.
«Не знаю, получится ли у меня», – призналась я Ризу.
«Хочешь, я пойду с тобой?» – помолчав, предложил он.
«Писать картину?»
«Из меня бы получилась превосходная обнаженная натура».
Я улыбнулась, не обращая внимания, что была не одна. Мимо меня безостановочно двигался поток горожан. К счастью, капюшон скрывал лицо.
«Ты уж меня прости, но делить с другими такое сокровище, как ты, я не хочу. Даже в качестве обнаженной натуры».
«Тогда я попозирую только для тебя. – Связующая нить донесла его чувственное прикосновение. Меня обдало жаром. – Помнится, однажды мы с тобой славно художничали».
Перед глазами мелькнула горная хижина и кухонный стол. У меня пересохло во рту. «Нахал».
Риз усмехнулся. «Хочешь идти к ним – иди. Не хочешь – не ходи. Выбор за тобой».
Я поглядела на свернутый холст, на мешок с кистями и красками. Каких-нибудь тридцать шагов отделяло меня от дома Рессины, из окон которого призывно лился золотистый свет.
«Я знаю, чего мне хочется».
Никто не заметил, как я исчезла, перебросившись внутрь заколоченной галереи. Доски на окнах не пропускали свет. Я сотворила несколько светящихся шаров, осветив заброшенное помещение.
В окнах не было стекол. Жизнь покинула галерею Пиланы почти год назад. Естественно, внутри было столь же холодно, как и на улице. Я опустила на пол холст и мешок и, пританцовывая на месте, осмотрелась.
До нападения здесь было очень уютно. Сквозь громадное окно на южной стене светило солнце. Свет проникал и сквозь окна в сводчатом потолке. Сейчас и на их месте темнели доски. Я прикинула размеры галереи: пятьдесят локтей в длину, тридцать в ширину. Вдоль боковой стены – прилавок. У задней стены – дверь, которая вела в кладовую или в мастерскую Пиланы. Моя догадка наполовину подтвердилась: все-таки кладовая. Узкие окошки вверху давали мало света для живописи. Несколько расколотых умывальников, металлические столы, заляпанные краской, флаконы и окаменевшие тряпки.