Аргонский рыцарь выказал себя сущим ребенком и был податлив словно горячий воск. В сердце мне даже закралась мысль, что он до этого дня не возлегал еще с женщинами. Однако страсть и нетерпение, кои я воспалила в нем своими женскими чарами, превзошли самые смелые мои ожидания, и таким образом донна Бланка лишилась своего кавалера. Задачу мою облегчало и то, что все знатные гости, кои остались еще на какое-то время после пасхальных торжеств в столице, остановились в королевском замке, и мне не составило большого труда сделать так, чтобы прекрасная донна Бланка узрела своего жениха, распростертого на ложе в моих объятиях.
Бедное дитя! Как прекрасны были твои слезы, как мило были сжаты твои крохотные кулачки! Ты не сказала своему бывшему возлюбленному ничего, и это было горше всего. Однако рыцарь был настолько смущен и сконфужен, что едва блистательная в своем праведном гневе донна Бланка покинула его покои, как он наспех оделся и сбежал. Я же, обнаженная, сидела на его кровати и тихо посмеивалась над его юношеской горячностью, коия погнала его прочь из столицы в эту же ночь.
Свадьба короля и старшего дочери князя Аргона состоялась очень быстро, спустя месяц после описанных выше событий. И думается мне, что князь аргонский был более доволен браком своей дочери с государем, нежели с пусть и знатным, но все же подданным своего княжества. Брак с королем открывал бОльшие возможности и для него самого, и для его сыновей.
У алтаря государь наш и его невеста выглядели божественно, как два ангела. Нет, донна Бланка была сущим ангелом света, а государь все более напоминал мне прекрасного, но падшего ангела с черными крыльями за спиной.
Обещание свое король сдержал. И я приложила все свое умение, все свое коварство и женские чары и так ублажала государя моего, чтобы он в моих объятиях забыл обо всем на свете и страстно желал вернуться в них снова.
Я люблю его, и любовь моя неизмерима, и ради нее я готова на то, чтобы он отдавал часть себя и своей супруге, и любой другой женщине. Для меня сие не имеет большого значения, хотя ревность, проклятье всех южанок, нередко загорается в моей душе ярким, обжигающим все тело пламенем. Но я понимаю, что это цена, коию я плачу во исполнение своей мечты. И я счастлива, что король со мной. Он нежен и ласков, он иногда даже очень трогателен и всегда учтив и предупредителен. И лишь одно расстраивает меня — то, что летом на юге ночи слишком короткие.
…И все-таки личная жизнь монаршей особы остается для читателя самой интересной темой. Однако так уж исторически сложилось, что тайны спален саранских королей тщательно охранялись, а не выставлялись напоказ, как это нередко случалось в период поздней мэнгерской монархии или в Адрианопольской империи в последнее столетие перед буржуазной революцией. Не избежал щекотливой участи и священный папский престол. Но тут я вас сразу же отсылаю к замечательной книге итальянского историка церкви Джузеппе Сфогетти «Фаворитки Святого престола».
Почему же все-таки саранские монархи столь тщательно оберегали тайны своей личной жизни? Причин тому много. Одна из основных — эта отсутствие в Саране феодального обычая наделять бастардов какими-либо правами и имуществом. Поэтому признание в любовной связи, а вслед за тем и в родстве ребенка ставила знатного человека в весьма щекотливое положение. И если Людовик XIV, пожалуй самый известный король Мэнгера, официально признал трех побочных отпрысков и наделил их соответствующими правами и некоторой долей наследства, то в Саране даже в период поздней монархии, плавно, без революций перетекшей в номинальную под протекторатом парламента, не было подобных прецедентов.
А значит, вполне можно рассчитывать и на обратную причинно-следственную связь, когда знатные дамы при дворе саранских монархов не имели никакого стимула вступать в тайные связи с монархами. Однако такой харизматичный исторический персонаж, как Ательред II, не мог не стать жертвой любовной романтизации своей личной жизни. В его любовницы прочили и одну из самых блистательных особ двора Агнессу де Касталлоне, так «удачно» овдовевшую (об их переписке с королем мы будем говорить отдельно), и молодую, но достаточно волевую Франческу де Кородове и многих других, менее отмеченных историческими деяниями знатных особ.
Прочие же романтизируют якобы «неземную любовь» Ательреда II и королевы Бланки. В это, кстати сказать, еще можно поверить. Однако вряд ли эта любовь была взаимной. Бланка была фактически продана своим отцом королю за значительные привилегии его домена, которые, впрочем, были утрачены спустя несколько лет в ходе реформ. А подтверждение нелепой смерти молодого рыцаря, с которым якобы была обручена Бланка до встречи с Ательредом II, мы можем найти лишь в рыцарском романе «Рыцарь увядшей розы» анонимного саранского автора, который, впрочем, вполне мог играть роль антимонархического памфлета, а их за всю историю правления Ательреда II было написано немало.
Что же касается связей с женщинами низкого сословия, то такие связи активно практиковались, но не считались чем-то противоестественным. Утро и вечер знатного человека, вплоть до середины прошлого столетия, начинались с переодевания, которое обычно осуществляла служанка. Нередко наедине со своим хозяином.
Многие знатные вельможи содержали целые серали симпатичных девушек из простонародья, которые не только выполняли текущую работу по дому, но и служили господам утехой в период регул или беременности жены. И жены, повторюсь, относились к этому вполне буднично.
Здесь уместно привести знаменитое высказывание по этому поводу жены герцога Феррарского Моники Висконти: «Ну, тогда мне следует более ревновать супруга к его лесничим и псарям. С ними он проводит все свое время, и чем они там заняты, то мне неведомо». Впрочем, если все это вам покажется не более, чем курьезом, то я порекомендовал бы обратиться к книге «История нравов» уроженца королевства Уэллс Эдуарда Фукса, в которой вы сможете найти много примечательных и неизвестных широкой общественности фактов о личной жизни людей минувших веков.
Глава X. Сир рыцарь Гийом де Ренваль, вассал графа Лиможского
Хвала Господу нашему Иисусу Христу и Его пречистой матери деве Марии за то, что нас не встречают на том берегу стрелами. Каррлдан не принес присягу Сарану, да и, по правде сказать, в состав того прежнего королевства он вошел одним из последних.
В том, что Каррлдан выберет нашу сторону, большинство и рыцарей, и святых отцов были уверены. Но в то, что саранский узурпатор не захватил ближайшего соседа и не чинит нам препятствий при переправе, верилось с большими опасениями. И верно, будь я на его месте, обязательно занял бы эти земли, и тогда Рур стал бы красным от крови нашей. Но, видимо, у узурпатора — королем его, не помазанного на царство папой, назвать никак нельзя — иные соображения, это как пить дать.
Переправа — дело нелегкое. Особенно с таким войском. Почти весь цвет Мэнгерского, Швабского, Фризского, Овернского, Тивиринского и многих других княжеств откликнулся на призыв папы нашего, наместника Бога на земле и владыки Авиньо.
Вольные города и швейцарские кантоны тоже прислали немалые силы. Одних знамен герцогских насчитал я более ста и еще полста. А сколько рыцарей? Уж никак не меньше трех тысяч, а может, и более. А еще сержанты, городские ополченцы да простолюдины — лучники и пикинеры. Особая гордость войска — швейцарские наемники, вооруженные самострелами и длинными алебардами.
Еще при отце моем, достопочтенном сире Гуго де Ренвале, издал папа буллу о том, что самострелы, как оружие жестокое, применять только против нехристей и язычников. Но сейчас можно, ибо идем мы в поход с благой целью — наконец-то очистить земли за Руром от злой саранской ереси, постулаты коей и вслух-то произносить грех большой.
Я смотрел, как сведущие в механике и строительстве люди, в основном все выходцы из Ломбрии и Ферроны, выбирают узкое место для того, чтобы начать развертывать переправы. Хотя ума не приложу, как мы со всем воинством нашим, с телегами и повозками, с маркитантами и шлюхами, со всем снаряжением и припасами будем перебираться на тот берег.
Подскакал на доброй серой кобылке мой оруженосец Мишо, юноша из рода благородного, хоть и обедневшего. Вот он тебе шанс, Мишо, прославить свой род да получить посвящение в рыцари от знатных сеньоров, кои поход наш возглавили: достославные граф Готфрид из Буолье, его младший брат, достойнейший Бальдуино, князь Овернский Имануил II, швабский герцог Конрад фон Оделвейд, два тивиринских барона, сир Густав де Пеье и Альфред де Ди, командор де Гринье, магистр святого рыцарского ордена, где служат благородные, кои отреклись от мира и посвятили себя служению Богу и папе с оружием в руках, а так же люди низкого происхождения, коих удел быть сержантами в ордене. А во главе нашего крестового воинства стоит сам наша отец, папа Иннокентий IV.
Как сие получилось и сам отец наш — наместник Господа нашего и глава Святой нашей Матери Вселенской Церкви — сжалился над детьми своими грешными и повел нас в поход против еретиков, то я вам поведать могу, судари мои, потому как дал я покамест приказание своему оруженосцу, чтобы сыскал моих сержантов да чтобы ставили шатры и разбивали лагерь: мой под фамильным стягом и три для моих людей, — и чтобы место выбрали поближе к моему славному сеньору, графу Лиможскому. Да одарит его Господь победой в бою, да продлит он его годы, ибо добрый то сеньор и щедрый, не притесняющий вассалов своих, как делают прочие неразумные владетели! А покамест лагерь ставится, можно и вспомнить, как начался наш достославный поход и как папа в милости своей решил возглавить его.
В тот солнечный день Авиньо более напоминал огромный рынок нежели Свя