Не успело лезвие покинуть ножен, как возникшая из ниоткуда воительница своей здоровенной лапой, зажала руку Сигрид вместе с рукоятью, так и не позволив той извлечь сталь.
— Остынь, дворняга, я не враг тебе, твоему брату и нашему северному народу. — «Последние слова Дэйды были не для ушей сестёр, а для моих». — Данная процедура приняла столь неприятный поворот лишь из-за упорства вашего мальчика. То ли из-за испуга, то ли из-за чего-то другого он попытался блокировать свой внутренний источник, в результате…
— В результате чего вы чуть не сожгли его дотла. Он мог умереть! — грозно выкрикнула Брунхильда.
— Но не умер. И обрёл силу не только личностную, духовную, но и иную. — Встав у кровати на колено, нависнув надо мной, словно самая настоящая гора, женщина едва звучно произнесла: — Тебе следует поторопиться.
Вопросы типа «о чём вы» и «что несёте» остались без ответов. Дэйда, по прозвищу Северная Гора, покинула комнату так же внезапно, как и появилась в ней. О чём она говорила, мне оставалось только догадываться, но вполне возможно, что тот сон и вовсе не был сном. Попав в магические неизвестные мне чары, та спокойно могла пытать меня столько, сколько прошло времени между тем, как я покинул арену и попал… А кстати, куда я попал и сколько спал?
От очевидных вопросов меня поспешно избавила Илва, не упустившая возможности упрекнуть похрапывающего братишку в длительном, двухдневном сне и волнениях, пережитых ею так же по моей вине. Когда Сигрид с Бьянкой в очередной раз спецились по вопросам о том, кто виноват и кто не досмотрел, любительница почесать языком спешно пересказывала новости, которыми в свою очередь были крайне насыщены последние дни.
Так, к примеру, главный тракт, шедший на запад, в сторону второго по величине города, стал небезопасен. Облюбовавшие его беглые рабы совершили несколько успешных налётов на повозки Штольцгеров, а ещё умудрились всего за сутки разнести восточную медную жилу, освободив всех местных рабов. Сейчас те прятались в Южном лесу, и бургомистр уже готовила армию для похода на возникшую угрозу для народа, которого к слову, рабы даже не трогали.
— Представь, Глауд, наши южные враги, варварши, не брезгавшие каннибализмом, не тронули жителей, возделывающих поля. Лишь освободили своих сестёр и забрали припасы.
Конечно, это не сильно облегчило жизнь крестьянке и её семье, но они хотя бы остались в живых, одно лишь это для здешних диких мест являлось чем-то из рода фантастики. Также на Солнечной улице вновь произошёл инцидент: разбушевавшиеся воительницы из квартала знати, нажравшись, влезли в трактир, в котором наши соседки, Хорварды-коневоды, отмечали свадьбу старшей из своих дочерей. Вместо пожеланий счастья и прочего бухие в хламину стражницы оскорбили уважаемую на нашей улице семью, беспочвенно обвинив её в пособничестве рабам и прочих грехах. Изрядно подпитой соседке, отдавшей половину своей жизни во служение Империи, это не понравилось. Итог: завязалась драка, разумеется, на Сучьей улице, черни оказалось гораздо больше, и мерзавок стражниц, позорно раздев, отправили восвояси с голыми жопами. А наутро те вернулись с подкреплением: с личной гвардией бургомистра Тэгеноф.
Утро не успело осветить весь Тэтэнкоф, а те, блистая своими начищенными доспехами и кирасами, ощетинились против народа, который и должны по факту защищать. В стычке, когда стражницы попытались задержать старшую дочь Хорвардов, младшая без оружия встала между толпами, требуя порядка и спокойствия. Вот только кто-то из стражи бесцеремонно всадил девчушке арбалетный болт прямо в сердце. Вооружённые лишь палицами да ножами крестьяне под давлением стальных мечей и копий были вынуждены бежать, своими телами защищая последнюю из дочерей Хорвардов.
Больше тридцати безоружных осталось на мостовой со вспоротыми животами и глотками. Кулаками отбивая «виновницу» кровавого торжества, они думали, всё кончится тем, что их перережут. Вот только у улицы на этот вопрос был собственный взгляд. На выручку пришла гильдия убийц, считавшая Собачью улицу своей вотчиной. Она, используя личные внутренние ресурсы, а также поддержку местного населения, окружила главенствующую на улицах стражу, и кто знает, чем бы всё это закончилось, если б в небе не появились ведьмы.
Из городской гвардии в той бойне уцелело чуть больше трети, а на нашей улице освободилось почти половина домов. Повсюду были раненые. Зелья исцеления как по команде исчезли со всех прилавков: поговаривали, это личный указ местной властительницы, дабы все виновные в мятеже вымерли.
На фоне происходящего боявшаяся инспекции из столицы бургомистр Вигберт вела себя крайне необдуманно и глупо. Поначалу ослабившая финансовые цепи, она показалась мне весьма умной и расчётливой женщиной, но, как оказалось на самом деле, она совершенно другая. Вигберт уважала только грубую силу, точно такую же, что использовала и имперская семья в отношении других подконтрольных ей государств и народов. Запугивание, показательные расправы и зачистки самых влиятельных персон города. Если она не ослабит хватку, то с такой политикой в ближайшие годы ей будет некем править.
— Почему Эльга Бэтфорт не вступилась? — вспомнив о матери Брун, спросил я у Илвы, в ответ на что ведьма и воительница, на миг прервавшись, перевели на меня свои взгляды. За эти пару суток произошло слишком многое. И эта недосказанность начинала раздражать.
— Точно, ты ведь ещё не знаешь… — Взгляд старшей сестры показался мне крайне недобрым.
— Брун, почему твоя мать не вступилась за Хорвардов? Она ведь так же хорошо общалась с их семьёй, как и с нашей.
Тишину, воцарившуюся в покоях, прервала сама Брунхильда:
— Одна из наших, как мы считали, верных стражниц оказалась шпионкой бургомистра. — Тяжело вздохнув, ведьма замешкалась, не зная, стоит ли продолжать или нет.
— Бьянка, наш орёл не из тех, кто ведётся лишь на титулованных фазанов. — Усмехнувшись над собственной шуткой, толкнула Брун в плечо Илва. Лестные слова от Сигрид и уверения в том, что это всего лишь случайность, не заставили себя долго ждать.
Мать Брунхильды, Эльга Бэтфорт, обвинена в предательстве, измене престолу и заговоре против города и местной власти. Для столь громких заявлений хватило лишь одной информации о том, что женщина в своём доме-крепости прячет важного «свидетеля», тем самым не позволяя бургомистру избавиться от Хомы, которая грозила своими словами полностью уничтожить репутацию Тэгеноф, вслед за чем точно последовало бы восстание, не оставившее и камня на камне от некоторых аристократических семей, таких как Штольцгеры и Тэгеноф.
— Они лишили мою мать всех титулов. Лишь чудом успев забаррикадироваться в доме, она с верной нашему роду свитой, состоящей как из ведьм, так и из бывалых воительниц, держит оборону, — проговорив это, Бьянка, пряча взгляд, отвернулась. — Я больше не лордесса Брунхильда и теперь, стало быть, не заслуживаю твоего внимания. Та же Кэтингем, узнав о пробудившемся даре, с радостью возьмёт тебя в семью, в принципе, как и любой другой род. Мужчины везде ценятся, тем более те, в чьих сердцах плещется мана.
В её словах чувствовалась обида на весь белый свет. Оно и не удивительно: из городского совета под страхом попасть в список предателей ни один из старинных родов Тэтэнкофа не встал на её защиту. Более того, даже собственные люди ополчились против верной и гордой воительницы Эльги.
Кто-то спутал мне все планы, всполошил общественность, и… я был им за это очень благодарен.
«Наконец-то настал нужный момент». Тело, позабывшее адский огонь, вновь вспомнило, каково это — чувствовать себя живым. Едва сдерживая улыбку на лице, приподнялся на кровати, а следом осторожно, едва коснувшись подбородка Брун, спросил:
— Бьянка, ты так легко отдашь своего близкого человека на растерзание? — Мой вопрос, пробудил другую, тёмную сторону этой девушки. Сильная и способная изначально на многое, она подсознательно готовилась к тому, что я отвергну её, дав тем самым возможность либо сбежать, либо сгинуть вместе с фамилией своего рода в глупой попытке помочь матери.
— Глауд, твои слова бесчеловечны и наивны, ты не понимаешь, о чём говоришь! — Рыкнула Сигрид. «Бесчеловечны? С самого первого момента нашей с Брун встречи я не видел в её глазах человека».
— Скольких ты убила за время своего пребывания на юге? Неужели каждый из них, осквернивший твоё имя и идеалы, заслуживал смерти больше, чем выродки, поднявшие руку на твою мать. — В глазах Брун взорвалось золотое пламя. Его потоки вырывались из глазниц, окутывая девушку с ног до головы своим сиянием. — Мне плевать на титул твоей матери, на её и твои заслуги. Плевать я хотел на Штольцгеров и Тэгенов. Единственное, во что я верю, так это в справедливость. — Моя рука легла на плечо ведьмы. Настал момент для действий, и сейчас мне как никогда ранее нужна была её помощь.
— Справедливость — это миф… — упрекая меня, словно глупое дитя, выплюнула старшая сестра.
— Я говорю не о той, о которой пишут в сказках и рассказывают у колыбелей, а о настоящей, выжженной калёным железом, выбитой рабскими печатями на коже побеждённых. Сейчас я говорю о справедливости тех, кто по праву сильнее и достоин диктовать своё понятие о справедливости.
Такого не ожидал никто. Согласная с каждым моим словом, Бьянка, словно ожидая команды, замерла, глядя мне в глаза. Осознавшая свою трусость перед братом Сигрид так же была готова вновь вступить в бой. Ведомая желанием поквитаться с препятствовавшей её переходу в имперскую стражу знатью, она полностью попала под моё влияние, и только Илва по-прежнему непонимающе таращилась на каждого из нас поочерёдно, пытаясь своим крошечным мозгом понять хоть что-то.
— Мы должны помочь твоей матери, Бьянка, и, клянусь, мы поможем. Эта добрая женщина, вставшая грудью на защиту своего города, недостойна участи предателя.
— Красивых слов недостаточно для победы над превосходящим по численности врагом, малыш. За ними сталь, число и ведьмы… Спасти Эльгу может только чудо, — слова сестры пошатнули уверенность в глазах Брун.