– Я привел их окольным путем, хвоста не было, – сказал Кармин. – Вам будет интересно ее послушать.
– Эта девчонка просто пешка, – произнес тонкий высокопарный голос, напомнивший Мошке перезвон бубенцов. – Не важно, чья пешка, но она явно метит в ферзи за наш счет.
– Я правильно понимаю, девочка ждет за дверью? – прозвучал вопрос, и Мошка с ликованием узнала голос Хопвуда Пертеллиса. – Тогда, ради всего святого, впустите ее. Если она и замышляет недоброе, то уже знает, где мы, так что поздно осторожничать. Не будем держать ее на ветру, лучше налейте ей шоколада.
Послышался гул недовольных голосов.
– Друзья мои, – сказал Пертеллис, – либо мы впустим ее, либо я выйду к ней сам.
Мошка успела отпрыгнуть от двери, прежде чем та распахнулась и их с Пирожком пустили внутрь.
Там было так темно, что поначалу Мошка ничего не видела. Свет проникал лишь через крохотные отверстия, просверленные в стенах. Несмотря на обилие подсвечников, горело лишь несколько свечей. Посреди помещения уходили в потолок основания двух мачт, выкрашенные в полоску под стиль кофейни.
Хозяйка, несмотря на вечную бледность, была совершенно здорова. Из-под тяжелых век смотрели ясные и спокойные глаза. В одной руке она держала чайник, от которого шел пар, а через другую руку были перекинуты белые лоскуты.
Вот Пертеллис действительно выглядел неважно, хотя и лучше, чем в полицейском участке. У него вокруг шеи до самого подбородка был намотан шерстяной платок, а на выбритом лице виднелись синяки и ссадины.
Всего в кофейне сидело человек двадцать мужчин, среди них хватало небритых и забинтованных. Если это и были радикальные заговорщики, они совсем не походили на вождей революции. Мошка отметила, что несколько человек держались особняком. Все они были в перчатках, а на поясе у них висели кольца с ключами. Они принимали чашки с кофе с непринужденной галантностью, но подчеркнутая вежливость говорила, что они здесь чужие.
Среди посетителей кофейни выделялся один человек. Он сидел в углу, сложив руки и склонив голову на грудь, всецело погруженный в свои мысли. Это был Эпонимий Клент. У него был вид трагического героя, пережившего позор и предательство, но еще не окончательно павшего духом.
– Я Мошка Май, – начала Мошка, – и я… хочу расставить все по местам.
– Да неужели? – с горечью осведомился Пертеллис и криво улыбнулся. – Ты смотри, нас таких двое. Хотя вру, не меньше пятнадцати только в этой кофейне. Но все равно хорошо, что ты пришла. Присаживайся. Мисс Кайтли принесла тебе горячего шоколада.
Мошка уселась за стол и молча взяла у хозяйки чашку с блюдцем. Вот оно какое, гнездо радикалов. Она почему-то думала, что в этом рассаднике вольнодумства все должны быть вооружены до зубов и общаться на тайном языке, а увидела простых людей, сердитых и уставших.
– Я так понимаю, тебе что-то известно о подпольном печатном станке? – спросил Пертеллис.
– Я его нашла в трюме на пароме старьевщиков. Паром я бросила ниже по течению.
С этими словами Мошка достала из сумки передник и протянула Пертеллису.
– Что это? – спросил он, разворачивая тряпку.
– Мой старый передник.
Пертеллис достал из кармана монокль. Держа его перед глазом, он склонился над передником и стал изучать текст, отпечатанный на ткани. Затем внезапно выпрямился, наморщил лоб и быстро заморгал. Даже монокль убрать в карман у него получилось не с первой попытки.
– Это что же получается? – пробормотал он.
– Птицеловы, – сказала Мошка тихо.
Двадцать человек задержали дыхание. На миг воцарилась тишина. Ее быстро сменил лихорадочный шепот. Люди беспомощно озирались, лепетали, просили не верить Мошке на слово и тут же прикусывали язык.
– Просто не могу поверить, – произнес Пертеллис, похожий на ребенка, только что постигшего концепцию смерти. – Неужели есть под солнцем человек, готовый вернуть то чудовищное время? Кто посмел задумать подобное?
– Могу назвать имя, – сказала Мошка мрачно.
Ощутив, что все глаза обращены к ней, она собралась с духом и рассказала, как пришла к выводу, что за всем стоит леди Тамаринд. Когда она закончила свою историю, в кофейне было тихо как на кладбище.
– Трудно поверить, – начал было Пертеллис, – что леди, подобная…
Затем он кашлянул и продолжил:
– Женская душа слишком возвышенна, чтобы дойти до истинных пределов бесчеловечности.
– Вы неправы, – тихо, но твердо сказала мисс Кайтли и подала ему чашку с блюдцем. – Пейте шоколад, мистер Пертеллис.
– Пертеллис, я готов объяснить, почему леди так действует, – хриплым, скрипучим голосом сказал один из Ключников.
Он сидел в углу, в полной темноте, и лица его не было видно. Слабый свет выхватывал лишь сцепленные на колене тонкие пальцы в перчатках.
«Тетеревятник», – подумала Мошка.
Она представила, где в темноте должны быть его глаза, и, взглянув в это место, нахмурилась.
– Искусство управлять Манделионом заключается в умении тянуть герцога за правильные нити. Вы же сами понимаете, да? Узнайте, чего человек желает больше всего, и чего он больше всего боится, и о чем он лжет себе, используйте против него, и он будет плясать под вашу дудку до конца своих дней.
Некоторым соратникам Пертеллиса такие речи пришлись не по нраву, но Тетеревятник, ничуть не смутившись, продолжил:
– Леди Тамаринд крутила своего братца на пальчике с самого детства. Так бы шло и дальше, не появись на сцене мы. Добрых полгода мы бодались с ней за право управлять герцогом. Медленно, но верно мы брали верх. Его великая безумная мечта – увидеть, как королевы-близняшки возвращаются в королевство, чтобы править вместе с ним Манделионом. Мы подкармливали его веру в такой исход. А больше всего на свете он боится людей, подобных вам, Пертеллис, – опасных идеалистов, которых ни запугать, ни подкупить. Так что мы раздули пламя его страха и научили его видеть великий и ужасный радикальный заговор в любом грабителе с большой дороги, в каждом пьяном кутеже, в любой сплетне о плавучей школе.
– Похоже, вы с таким усердием лепили из нас образ врага, что проморгали, как ее светлость обвела вас вокруг пальца, – сказал молодой человек тонким, певучим голосом, похожим на перезвон бубенцов. Его большие карие глаза горели умом и злобой.
– Метко сказано, господин Червонец, – произнес Тетеревятник спокойно. – Три месяца назад герцог уже подписывал практически любой указ, который мы ему давали. Должно быть, ее светлость решилась на авантюру с печатным станком от отчаяния, видя в ней последнюю возможность для реванша. Под удар попали Книжники, и леди Тамаринд убедила их, что печатным станком владеем мы. Информация дошла до герцога, он отреагировал. А леди Тамаринд проследила, чтобы за нашим арестом виднелась длинная рука Книжников. Наверняка она получала громадное удовольствие, наблюдая, как мы вцепились друг другу в глотки.
– На что она рассчитывала? – спросил Пертеллис, взглянув в угол, где сидел Тетеревятник. – Рано или поздно гильдии объяснились бы, сопоставили факты и поняли, что их водят за нос. Тут-то бы ей и конец пришел.
Внезапно Мошка ощутила, как кровь отлила от сердца.
– Не пришел бы, – сказала она. – При мне леди Тамаринд убедила герцога отдать приказ, чтобы в Манделион из дельты приплыл галеон с ее войском. Войска наведут порядок в городе. Вот для кого печатались эти листовки…
– Речники этого не допустят! – воскликнула мисс Кайтли.
По комнате прокатилась волна криков.
– Если вы не заметили, мадам, – сказал Тетеревятник, – сейчас в Манделионе едва ли сыщется хоть один Речник. Несколько дней назад все уплыли вверх по реке.
Мошка взглянула на предводителя Ключников и сказала:
– Я слышала, как леди Тамаринд обсуждала этот план. Речникам поручили задержать войско Ключников, которое стоит выше по течению.
– Ты хочешь сказать, – спросил Пертеллис, остервенело протирая монокль, – что река открыта для целого войска Птицеловов? Что скоро они будут в городе? Когда прибудет этот корабль, мисс Май?
– Она сказала, понадобится десять дней. Это было… дней десять назад.
– Пресвятые угодники, – прошептал Пертеллис. – Они могут объявиться в любую минуту.
В комнате поднялся возмущенный гвалт. В наступившей сумятице Мошка подошла к Эпонимию Кленту и села рядом. Добрую минуту она сидела, не решаясь взглянуть ему в лицо и только постукивая пяткой о ножку стула.
– Тело капитана лежало в сундуке, а вы просто его нашли? – спросила она.
Умение извиняться никогда не входило в список ее достоинств.
– На кровати вообще-то, – ответил Клент. – Ты застала меня за попыткой спрятать его. Боюсь, в тот миг обычная проницательность подвела меня. Я даже думал одно время, что это ты, как бы помягче выразиться… пролила красное вино. Не смотри так на меня – дети младше тебя делали вещи ужаснее, а в тебе, несмотря на хрупкий вид, таится вулкан ярости.
– Но вы не сдали меня?
– Нет, – сказал Клент немного смущенно, словно стыдясь такого благородства. – Тогда, в полицейском участке, я понял, что ты искренне считаешь меня убийцей, что веришь в мою виновность. Конечно, я мог бы сообщить о твоих грешках, чтобы тебя повесили за компанию, но… какой в этом смысл?
– Я пришла, чтобы объясниться, – сказала Мошка, помолчав.
– Ах, – равнодушно отмахнулся Клент.
– Подумала, так будет лучше. До вас ведь больше никому нет дела, да?
– Полагаю, так. А ты посыпала волосы пеплом в знак покаяния?
– Это просто пудра. Я маскируюсь.
– Под продавщицу париков? – спросил Клент, тронув ботинком шляпную коробку.
– Коробку я одолжила. Надо же где-то прятать Сарацина?
– Разумеется, – сказал Клент и опустил лицо в ладони. – Скрипка моей души, исхлестанная бурями судьбы, готовится исполнить последние ноты симфонии моей жизни. Мои надежды и мечты вот-вот канут в пески забвения, но мой последний, самый мрачный час будет не полон без незабвенного гуся.
Пока Пертеллис и другие радикалы обсуждали слова Мошки, мисс Кайтли, скрывшаяся в дальней комнате с кофейником, появилась снова, на сей раз с пустыми руками.