Тогда Элия могла уйти, стать тем, кем она всегда хотела: жрицей, ведьмой. Или даже женой – она найдет Бана, спасет его, избавит от ненависти и гнева: выберет его, выберет волшебную жизнь, простую и легкую.
Был ли это путь к спасению, быть всем и ни в чем не потерпеть неудачу? Отказаться от этой власти и ответственности?
Или она думала, что хочет этого, только потому что боится?
«Элия», – прошептали деревья.
«Ведьма зовет тебя по имени.
Твоя подруга зовет тебя по имени.
Мы зовем тебя по имени».
Элия встала и осторожно взяла болиголов в руки.
– Как жаль, король, что мы не можем контролировать путь шторма.
Марс мог бы привести сотню доводов в защиту Бана Эрригала: что он не хаос, что он так много значил для Марса, что ей надо было лучше воспитывать своего сына, если она так беспокоилась о его поведении. Что Лис был решительно настроен и ранен, испуган, завистлив. Он отчаянно нуждался в друге, лидере, или, по крайней мере, в достойном человеке, чтобы тот оценил все, что мог предложить Бан.
В конце концов, Марс ничего не сказал.
Брона спросила:
– Ты любишь моего сына?
– Это уже не имеет значения, – резко ответил Марс, потому что он действительно любил этого человека. Тренировал, поднимал, доверял ему! Просто наслаждался его компанией. И скучал по Бану, когда его не было.
Она наклонила голову и сказала с ноткой материнской нежности, которую отметил Моримарос:
– Это важно для меня.
Это ранило короля, и он старался не показывать своей слабости. Он только кивнул и сказал:
– Да. Но я больше не могу.
Океан рухнул под ними, и ветер пронесся мимо, извиваясь и поднимая сухую траву крошечными вихрями. Раздался стон, жалобный крик, и Марс почему-то понял – это был голос Иннис Лира.
Пять лет назад, восточная граница Аремории
Бан Эрригал был в одиночестве и умирал.
Он схватился за прореху в своем гамбезоне, жалея, что не знает слов, чтобы прошептать и остановить поток горячей крови сквозь пальцы. Слова, способные связать воедино его тело, слова, чтобы замедлить его сердцебиение, или, по крайней мере, слова, чтобы притупить боль, пока он не найдет целителя. И какая разница, если он опустится на колени, чтобы умереть – никто даже не заметит.
Ему даже не дали ни кольчуги, ни нагрудника, только кожаные доспехи пехотинца, застегнутые на груди, и стеганую рубашку. Ничего лучше для незаконнорожденного кузена из Иннис Лира, навязанного алсаксам, хотя они предпочли бы его сводного брата Рори, законного наследника. У Бана тоже не было выбора.
В четверти мили позади него продолжали слышаться звуки битвы: непрерывный шум, похожий на шум океанских волн или осенних ветров под пологом Белого леса.
Рана была нанесена диотанским воином. Он был гораздо крупнее Бана. Воин сбил Бана с ног и сорвал его щит. Когда Бан катился по грязи, отчаянно пытаясь дотянуться до воина из-за маленького щита, противник пнул его ногой, а затем наступил на его руку со щитом. Боли от треснувшей кости запястья было достаточно, чтобы сбить зрение Бана и дать воину возможность нанести смертельный удар.
Только внезапное прибытие другого пехотинца спасло жизнь Бану. Меч отлетел вбок, зацепив стеганый край рубашки Бана. Он разорвал гамбезон и вонзился в бок Бана, а не в сердце.
Он отполз в сторону, оставив щит и меч позади, на краю битвы. Проигнорированный или невидимый, Бан вырвался из схватки. Голова гудела, кровь была горяча, ревело в ушах. Все это гнало Лиса Бана вперед. Он снова поднялся на ноги. Ошеломленный, он стоял и тяжело дышал, стиснув зубы. Бан уставился на склон поля боя: ареморские солдаты, побеждая, кололи силы диотов. Кавалерия на юго-востоке и пехота – все были в ярко-оранжевых одеждах своего молодого короля.
Бан тоже носил этот цвет под кожаным нагрудником. Длинный гамбезон, тонко стеганный, выкрашенный в оранжевый цвет, с блестящими алыми прожилками.
Он почувствовал, как силы покидают его вместе с кровью, а сломанное запястье упирается в грудь.
«Что я делаю здесь?» – подумал молодой человек, затуманенный болью и усталостью.
Он сделал шаг в сторону от битвы, от самой Аремории. Боль хлынула из раны; это убьет его… Шипя при каждом осторожном движении, Бан направился к… «Покою», – тупо предположил он. Тень и тишина.
Если бы это был Иннис Лир, ветер подсказал бы ему, куда идти, а деревья поманили дразнящими секретами и обещанием помощи.
Бан шел слишком медленно. Его сапоги давили густую летнюю траву, и солнце жарило гораздо сильнее, чем дома.
У него не было дома.
Кровь пропитала брюки, прилипая к коже. Она тянулась вдоль его бедра, пока вся правая сторона Бана не потемнела от толстой корки крови. Ему только пятнадцать лет, но он может умереть здесь, и кого же это волнует?
Его мать, возможно, на мгновение задумается о судьбе Бана, но потом она снова обратит внимание на людей из Хартфара, на других своих бродяг и на бездомных ведьм, потерянных и найденных на острове, всех тех, кому Брона посвящала свое время еще до собственного сына.
Его отец бы плакал фальшивыми слезами, рыдал с той страстью, к которой так стремился, и рассказывал истории о юной дикости Бана: истории, которые всегда перерастают в неохотное обсуждение его звезд незаконнорожденного.
Рори может скучать по брату, но только до тех пор, пока не будет разыгрывать мщение здесь, против диотов.
А король Лир…
Бан споткнулся и, кряхтя, упал на больное колено, резко задел сломанное запястье. Голова раскалывалась. Онемение распространилось вдоль его раненого бока.
Впереди была низкая, поросшая травой долина рядом с темными башнями леса. Три боярышника вцепились в северный, продуваемый ветром склон. Это было хорошее место, чтобы умереть. Маленькое, защищенное с двух сторон холмами, с одной – лесом, с другой – только небом. Зрение Бана затуманилось.
Король Инниса Лира был бы рад его смерти.
И, возможно, он никогда не расскажет об этом Элии.
Бан сделал долгий, медленный вдох – дышать стало труднее. Он подошел к боярышнику.
Год назад он остался бы жив ради нее. Год назад Элия его любила. Почти как балансировать в центре земляного моста в Летней резиденции, ужасные скалы, обрывающиеся на сто футов с каждой стороны в рвущиеся, злые океанские волны. Почти как огонь, оживающий на кончиках его пальцев, звездный свет и магия корней слились в единственную искру. Почти как тот поцелуй.
Слезы покатились с его ресниц, и Бан понял, что плачет. Он сделал несколько шагов вниз по склону, к пятнистой тени колючих боярышников. Коснувшись жестких морщин коры, Бан оставил кровавый отпечаток ладони. «Привет, боярышник», – прошептал он на языке деревьев. Знают ли слова деревья в Аремории? Или только деревья Инниса Лира понимали его? Послушают ли они бастарда, даже если он сын ведьмы?
Это не имело значения. Он очень устал.
Бан опустился на колени, прижавшись плечом к стволу первого боярышника. Его корни вились по склону земли, как твердые серые змеи. Кровь капала из его раны, шлепалась о корни и пыльную землю – идеальные крошечные брызги. Бан моргнул, и у него потекли слезы. Он вздохнул.
Боярышник потряс листьями, тяжело вздохнул.
«Привет, братишка», – прошептало дерево.
Измученный, но с некоторым облегчением Бан улегся между деревьями, положив голову в изгибе двух корней. Он поцеловал их, закрыл глаза и отдался смерти.
Бан проснулся внезапно, от сна о желтых цветах, которые плавали в воздухе как бабочки, и вновь ахнул от боли. Тьма окружила его, и не тьма беззвездного неба, а тьма закрытых дверей и глубокой воды. Он чувствовал запах корней и сырой земли – здоровый, плодородный запах. И кровь тоже, но слабее. Его уши были прижаты, тело покрывали мягкая грязь и чашевидные корни.
Пока он спал, боярышники свили Бану гнездо.
Или могилу.
Он пошевелился, но был пойман тяжелыми объятиями земли. Корень обнял его левое предплечье, прижатое к груди – запястье надежно закреплено. Другая пара корней обвила ребра Бана, защемила кожаный жилет и сжала его зияющую рану.
«Спи, сынок, братишка».
Слова дрожью пронеслись по земле, пронеслись между боярышниками.
«Мы держим тебя», – шептали они, придавая языку деревьев округлость, почти как скользкий, напряженный шепот Иннис Лира.
– Спасибо, – сказал он.
Бан словно плыл, испытывая жажду, но, тем не менее, был невредим. Он думал о впадинах звездного цветка в Белом лесу, об Элии, которая напевает цветам, а в ее черных глазах сияет магия. Ветер дразнил ее смехом, подталкивал ее к нему. Он думал о саде в коттедже его матери в Хартфаре, болтая со сладким горошком, который нужно было скручивать и заплетать вдоль шпалер. Сладкий горошек говорил отрывисто и полусловами. Как ночные бабочки и вишни.
Его мечты медленно закручивались: вот Элия, девушка, вылезающая из дупла дуба, увенчанного звездами и жуками; король Лир возвышался, как столб холодного огня, его прикосновение иссушало землю и камни острова; граф Эрригал смеется так, что его щеки становятся пунцовыми, и толкает Бана в направлении Броны, его матери. Ее волосы взъерошены, а челюсть покрыта грязью, потому что они гонялись друг за другом через Белый лес, напевая шепотом песни для деревьев. Снова Элия, всегда Элия, и дрожащие корни, хихикающий ветер и прилив, хлеставший по скалистому берегу. Иннис Лир.
Воспоминания, легенда ареморских корней – молодой человек шептал тонкими, потрескавшимися губами, мечтал. И как ответ история этой земли: ярко-зеленое лето и шелест красной пшеницы, скошенной в день сбора урожая; лошади в легком галопе несутся под сияющими солдатами и рыцарями; славное солнце окрашено так же, как королевский флаг, привязанный к вершине сильного дуба; новый король Аремории; зимний снег – заботливое белое одеяло и уютный огонь, который потрескивал, но не искрился; пещеры под элегантными старыми городами, каменные рты – естественные колодцы и ленивые реки, сплетающие все вместе в узлы.