– Огонь может быть пламенем свечи, – прошептала Элия.
Аифа крепко обняла ее, вдыхая запах дорогого бергамотового масла, терпких остатков краски, пота и теплой кожи – каждый запах Элии, кроме запаха угля из недавно нарисованной звездной карты.
Принцесса отстранилась, но прежде на мгновение ухватилась за руки подруги. Она смотрела в глаза Аифы, как будто что-то искала, а потом… снова улыбнулась. Брови Элии по-прежнему были сдвинуты, широко раскрытые глаза заплаканы. Затем она отпустила Аифу. «Огонь», – прошептала она на языке деревьев и щелкнула пальцами.
Крошечное оранжевое пламя вспыхнуло. Два язычка танцевали, словно вращаясь вокруг друг друга.
В глазах Элии появилось тепло, и Аифе тоже захотелось плакать. Принцесса протянула руки ближе, и пламя слилось в одно с легким потрескиванием. Элия позволила своему лицу исказиться от боли и слезам упасть, но она не теряла нити магии, не останавливала дыхания, несмотря на плач.
Аифа обхватила ладонями пламя, чтобы защитить его от ветра. Так они подошли к очагу и опустились на колени, добавляя свое волшебство в пламя нежного огня.
Риган
Кровать, на которой Риган спала с мужем, была слишком широкой, холодной и одинокой.
Лучше бы она спала на земле, завернувшись в холодные корни боярышника или древнего дуба.
Ветер хлестал по окнам, скатывался с остроконечной крыши и свистел в трубе. Небольшой огонь почти угас, но еще держался.
Одна из длинных курток лежала на спинке высокого стула. Яркая, сверкающая красная.
– Коннли, – пробормотала она.
Но ветер снаружи прошипел в ответ имя ее младшей сестры.
Задыхаясь, Риган выскочила из комнаты мимо удивленных служителей. Она закрыла уши руками, ногти впились в кожу головы. «Нет», – простонала она. Остров должен скорбеть вместе с ней, называть имя мужа.
Хотя Гэла была первым прибежищем ее сердца, Риган рассердилась на старшую сестру. Когда они пришли в крепость, средняя принцесса отчаянно нуждалась в уединении и бокале вина, чтобы обсудить поступок Далат, затаив дыхание удивляться вместе с сестрой. Что-нибудь из того, о чем сказала Элия, было правдой? Сердце Риган билось в диком ритме, ее свободная рука сжалась в кулак, так что пальцам стало больно. Отравила ли Далат себя?
Но Гэла свирепо огрызнулась на Риган и резко сказала грубым голосом:
– Нет, это невозможно.
Затем ее лучшая, самая сильная сестра ушла, оставив Риган по-настоящему одну.
Но это было возможно, если деревья поверили, если ветер кричал, если яд был истинным путем продвижения Иннис Лира.
Грудь Риган вздымалась. Принцесса почувствовала начало паники и приказала одной из женщин, следовавших за ней, провести ее прямо к Бану Эрригалу.
Она не постучала в его дверь, а просто открыла ее и увидела Лиса рядом с камином, где располагался небольшой алтарь и горел огонь в железном котелке размером с кулак. Три свечи горели дополнительно у окна, и кучка битого стекла блестела на маленьком столике рядом с кроватью.
Сам Бан уже разделся, был в длинной свободной белой рубашке, которая закрывала ему колени. Пояс с мечом висел на единственном стуле, а сапоги стояли рядом с ним вместе с остальной одеждой и лучшим снаряжением.
– Леди Риган, – сказал он.
– Я не могу сегодня быть одна.
Бан молча подошел к ней и протянул руку. Линии его лица были резкими в дымке свечей. Она позволила ему отвести себя в постель. Там Лис опустился на колени и помог ей снять короткие сапоги. Примостившись у ног Риган, он поднял голову вверх.
– Что-нибудь нужно? Воды, вина? Должен ли я помочь раздеться?
Голос его был мягок, даже мягче его лесных глаз или нежного рта.
– Верхнее платье, – прошептала она и коснулась мест, которые были зашнурованы у нее под руками. Риган подняла руки, и он быстро стал работать с шелковыми завязками. Вместе они подняли одежду над головой, и затем Бан осторожно положил ее на спинку стула. Принцесса плотно закрыла глаза, и ее настигла вспышка памяти… сложенный красный плащ Коннли, ждущий ее в темноте.
– Пожалуйста, вытащи булавки, – попросила она.
Он повиновался, аккуратно скользнув пальцами в ее вьющиеся волосы, чтобы найти простые роговые булавки. Сняв их достаточное количество, чтобы три толстые косы упали на ее шею и плечи, он положил собранные булавки рядом с грудой осколков на стол. Затем Бан заглянул ей в глаза; Риган кивнула, и он лег в постель.
Забравшись внутрь, Риган положила голову ему на плечо, а руку – на грудь, в область его сердца. Бан уставился на затененный потолок, и они оба стали слушать ветер, пронзавший крепостные стены. Он был ниже ее мужа, и она не совсем подходила ему.
Что бы об этом подумал Коннли? Дуэль, болиголов, звезды и ветер, любовь и смерть и… все? Ее рука снова сжалась в кулак, пальцы побелели. Риган не хотела наблюдать еще один поединок. Это всколыхнуло бы воспоминания о ее любви: линия его плеча, блеск его зубов, страсть, меняющая цвет его сине-зеленых глаз. У Риган перехватило дыхание, она задыхалась и была близка к истерике.
– Риган? – прошептал Бан.
– Я желаю, чтобы здесь был Коннли, – прошептала она в темноте. Бан обнял ее, коснулся ее волос, она дрожала.
– Все было бы по-другому, если бы он был, – сказал Лис.
– Только не корона болиголова.
– Нет, – согласился он.
– Моя сестра не стала бы лгать о нашей матери.
– Элия никогда бы не стала.
– Но я… Я… это должно тебя утешить, Лис. Утром бой.
– Нет необходимости.
– Разве это ложь?
– Нет.
– Ты не нервничаешь? Будешь спать?
– Не буду спать, но я… не нервничаю еще. Это придет. И, Риган, я рад, что ты здесь. – Бан тяжело вздохнул. – Никто не должен быть один в ночь перед битвой. Однажды я прятался в своей землянке, ожидая отправки сигнала. Я знал, что вскоре начнутся бои, но не знал час, я знал, что буду злиться и убивать, я знал… но в моей норе не было места для меча или щита, так что я должен был взять его в бою у врага. Это были худшие времена. И мало кто знает о грядущем. Так что так лучше, что я знаю, кто я, с кем сталкиваюсь, знаю, когда и почему.
– Знаем ли мы почему? – прошептала Риган. – Некоторые моменты в последнее время я не помню.
– Ради любви, – ответил он. И это была ложь.
«Ради любви», – прошептала ведьма на языке деревьев.
Гэла
Гэла Лир стояла возле двери, за которой ночевала Брона. До рассвета оставалось всего несколько часов, а ей еще только предстояло положить голову на подушку.
Замок Эрригал был лабиринтом новых и старых комнат, и сегодня вечером Гэла бродила по всем коридорам и валам, от самого глубокого погреба до самой высокой башенной платформы, избегая этой конфронтации, надеясь избавиться от ярости и расстройства. Но ничто не могло заглушить это. Она родилась в ярости и бешенстве. Это была ее кровь.
Задалась ли Далат вопросом почему? Заботилась или не заботилась? Любила ли Гэлу за свирепость или боялась ее?
Ее мать покончила с собой, полагая, что Гэла будет достаточно сильна без нее? Почему не было последнего сообщения или слова, которое она сказала, чтобы Гэла помнила остальную часть своей одинокой, звездами проклятой жизни?
Так много вопросов, самый главный из которых гудел и пульсировал в ней: почему, почему, почему?
Гэла постучала в дверь ведьмы.
– Брона, – потребовала она тихо и настойчиво.
Через мгновение послышалось шарканье, и дверь распахнулась. Брона была одета в свободный халат, но выглядела не сонной и с ясными глазами.
Гэла отпихнула ее и вошла.
– Почему она ничего не сказала мне? Почему она доверяла тебе, а не мне? Мне было шестнадцать!
– Гэла, – произнесла ведьма, но Гэла уже пронеслась мимо нее к тускло светящемуся очагу. Поверх тяжелой черной ткани были разложены все двадцать семь священных карт и россыпь костей и полированных камней.
– Скажи мне, – настаивала Гэла.
– Гэла, – отрезала Брона.
Непривычная к такому тону старшая дочь Лира свирепо посмотрела на нее, но вдруг увидела источник расстройства Броны.
Кайо изо всех сил пытался встать с кровати, голый, с повязкой на глазу. Он застонал, и Гэла почувствовала трепет гнева и вины. Она сжала зубы.
– Уйди, дядя, прежде чем я вспомню свои воззвания о твоем изгнании.
Брона подошла к нему, схватила рубашку и помогла надеть ее. За это время Гэла утихомирила свою горячую кровь. Кайо зашевелился и оперся на трость, которую Брона протянула ему, когда были надеты его сапоги.
– Будь осторожен, – пробормотала Брона.
– Постарайся отдохнуть, милая, – отозвался Кайо. Он осторожно двинулся к двери, но остановился перед Гэлой. – Первая дочь единственной дочери моей матери, твое будущее покоится на смерти сына Броны, так что не обращайся с ней плохо сегодня.
Гэла забыла об этом. Она моргнула и нахмурилась.
– А ты знал? О Далат?
– Я рассказала ему через год после ее смерти, – промолвила Брона, подталкивая Кайо плечом и оказываясь на линии огня Гэлы.
Кайо медленно ушел, ощупывая тростью путь в темном зале.
Оставшись наедине с ведьмой Белого леса, Гэла вдруг почувствовала беспокойство.
– Давай, садись. – Брона опустилась на корточки у очага, сложила все карты в стопку и медленно начала их перетасовывать.
– Нет, хочу почитать.
– Я знаю. Я задаю вопросы о своем сыне.
– Это не моя вина.
Брона взглянула на Гэлу из-под ресниц, а затем перевела взгляд на карты у нее на коленях.
– Не твоя. – Гэла плюхнулась на ковер у камина и скрестила ноги. Она наклонилась вперед, вглядываясь через мягкий оранжевый свет в Брону. – Бан Лис пришел к этому сам.
– Как и ты. Как ты думаешь, эти вещи разъединены?
– Я думаю, моя мать приложила руку к тому, чтобы сделать меня такой, какой я не знала себя до сегодняшнего вечера.
Ведьма кивнула и перевернула три карты: две из масти деревьев и одна – птиц. Гэла не могла их опознать.