Она хотела домой.
Прижимаясь еще сильнее щекой к камню, Элиа вообразила, что может быть пиявкой в каменном замке и в своем теле, в форме брони, в панцире радужного жука или еще лучше – в куколке, в которой можно укрыться, пока она преобразовывается. Черпать силу из всего этого, а не из бесчувственных звезд и их сокрушительных пророчеств. Сделать себе оболочку из ареморского камня, щит для защиты сердца, до сих пор укорененного под Иннис Лиром.
– Леди Элия, – произнес низкий голос, раздавшийся из-за поворота башни.
Хотя младшая дочь Лира вздрогнула достаточно сильно, что ударилась носом о камень, ей удалось не закачаться. Она слишком грубо толкнула Аифу, когда встала, и медленно повернулась к воину Ла Фару, отвечающему за королевскую безопасность. У него был далеко не печальный вид. Элия подумала об этом еще до того, как начала с ним говорить. Девушка подозревала, что ему не было по-настоящему грустно, просто брови воина были опущены, и его израненное, персикового цвета лицо было нахмурено. Ла Фар, будучи одних с королем лет, поднимался по воинским чинам рядом с Моримаросом и недавно возглавил дворцовую стражу. Ла Фар вышел из низов, грубый и воинственный, в оранжевых кожаных доспехах или изящно одетый в куртку низкого галльского дворянства. Его сильный акцент завершал образ. Аифа буквально боготворила Ла Фара именно за искусство перевоплощения: она хотела научиться искусству быть одновременно служанкой и леди низкого сословия. Отец Аифы, Дурак Лира, занимал высокое положение при дворе и отличался переменчивым характером, но Аифа была слишком упряма и не могла скрыть эмоции за уловками.
Девушка вскочила на ноги, ругаясь себе под нос так тихо, что только Элия угадала эти слова по манерам и привычкам Аифы. Элия расправила плечи и неясно улыбнулась:
– Доброе утро, Ла Фар.
– Король послал за вами.
Сердце Элии сжалось, и она спросила:
– Так рано. Что-то не так?
– Просто к вам посетитель.
– Кто? – спросила Элия, прижимая сложенные к груди руки и отказываясь взглянуть на небо – разобрать, что должно произойти.
– Я не знаю, но ваше присутствие было немедленно запрошено.
– Она должна одеться, – произнесла Аифа, сжимая в руках пуховое одеяло, словно громоздкого младенца.
Элия взглянула на свое платье, которое носила и вчера. Бледная зеленая вещь, на которой настаивала старая королева Калепия, говоря о призрачных зеленых пятнах в глазах Элии, тем не менее, ей всегда казавшихся твердыми, темно-коричневыми и черными с любого расстояния. В Лире у нее были только четыре платья, кроме облачения жрицы, и еще два платья были для грязи, дождя и езды. Здесь Элия меняла одежды с утра до вечера. У нее был шкаф бесчисленных прекрасных нарядов, которые предоставила Калепия. Она намеревалась вернуться в свои комнаты и переодеться перед выходом во дворец.
– Мне кажется, дама хорошо одета, – произнес Ла Фар. Его глаза задержались на ногах Элии – из-под складок юбки выглядывали тяжелые сапоги. – Достаточно для этого короля.
– О боже, – воскликнула Аифа, явно не соглашаясь с мнением Ла Фара. Тот изучал Аифу своими грустными глазами, отчего девушка наморщила нос:
– Позвольте мне хотя бы поправить ее волосы.
Элия беспомощно коснулась волос, не зная, как она выглядит.
– Аифа, они в порядке.
– Меня осудят, Элия, если ты не будешь прекрасной королевой, подобной им, и не подойдешь Моримаросу, – твердо заключила Аифа.
Ла Фар кивнул. Девушка уронила одеяло, забралась на зубцы и встала на колени. Глаза солдата расширились, на какое-то время из них исчезла печаль, он перестал отвлекаться и сжал для опоры локоть Аифы. Аифа схватила часть волос Элии и начала развязывать небрежную, лохматую косу, в которую они были заплетены. Элия вздрогнула, когда Аифа использовала те же самые булавки, чтобы сделать толстые букли и быстро завертеть их в шиньон. Служанка пожаловалась на отсутствие масла под рукой, чтобы зажать концы. Элия закрыла глаза и подумала о бешеном гневе ее отца, холодной отрешенности на лице Риган, гордо поджатых губах Гэлы и о раскаленной страсти в глазах Бана Эрригала, когда он толкал изо всех сил древние стоячие камни. Элия хорошо могла игнорировать тупую боль.
Девушка также думала об Аифе, агрессивно относившейся ко всем окружающим, поскольку она считала притворство столь же непрактичным, как и поэзию, и о Моримаросе, на чьем лице Элия, напротив, редко видела проявление эмоций, хотя иногда они чувствовались в его голосе. За три дня до этого они гуляли по саду, и Моримарос сказал, что хотел бы видеть Элию счастливой в Аремории. Произнес Моримарос эти слова таким тихим, слабым голосом, словно едва мог говорить. «Я вроде бы не заставляю вас нервничать», – парировала Элия, и король ответил: «Конечно, нет», но самоуничижительный юмор согрел тело Элии.
– Сделано, хотя вряд ли пройдет.
Элия открыла глаза, когда заговорила Аифа, и с удивлением обнаружила, что Ла Фар, не скрываясь, наблюдал за ней. Воин кивнул.
– Спасибо, – сказала Элия Аифе. – Я пойду к Моримаросу, а ты заберешь одеяло и, если хочешь, можешь провести утро одна.
Аифа остановилась, чтобы снова собрать одеяло, и быстро незаметно сжала пальцы Элии. Потом она умчалась, оглядываясь назад через плечо, чтобы разглядеть как следует Ла Фара сзади. Увидя, что это заметила Элия, Аифа покраснела и нырнула под темную арочную лестницу.
Ла Фар предложил Элии руку в перчатке, и она легко положила свою сверху. Стражник бережно повел девушку к крутым каменным ступеням и чуть повернулся боком, чтобы поддерживать Элию, спускающуюся за ним. Он не разговаривал с ней, за что Элия была благодарна Ла Фару. Узкие башенные лестницы вились тесной спиралью – головокружительно, несмотря на нарастающий свет, проходящий через сводчатые щели. Они были причудливо вырезаны на внешней стене: не просто обыкновенные тонкие треугольники, а в форме цветов или пламени свечи. Многие детали дворца Лиониса удивили Элию. Резные краеугольные камни с вьющимися деревьями, гобеленами исключительно из цветов вместо резких линий или животных, сцен охоты. Окна, цветные стекла и потолки расписаны облаками, крошечными святыми и крылатыми львами.
Элия и Ла Фар вышли из башни в один из огромных коридоров с высокими подсвечниками, похожими на деревья с серебряными ветвями. Прекрасный пол был сделан из полированного дерева, не имел покрытия из спешно накиданных камышей поверх почвы или камня, которое до сих пор использовалось в Иннис Лире. Именно так проявлялись богатство и власть Аремории, как предполагала девушка, хотя все казалось отдаленным и безличным. Формально, наверное, так и было. В Лире она ела за длинными столами с отцом и сестрами, с графами и слугами, со священниками и учениками, но также с семьями нанимателей и слуг замка. Элия знала имена молочниц и семейные отношения, натянутые как сеть между каждым человеком в семье ее отца. В этом замке Аремории стоял только запах роз и речного ветра, но Элии нравились ароматы сосновых ветвей, принесенных для покрытия зимнего пола, цепляющихся за душистые волосы, и свечного жира Иннис Лира.
Ла Фар провел младшую дочь Лира мимо королевской библиотеки в роскошные коридоры, где были личные комнаты короля и зал приветствий, кабинет и отдельная столовая. Они повернули налево, на верхний уровень главного здания. Принцесса еще не была там, хотя видела его с балкона центрального двора прямо внизу.
– Сэр, – произнес Ла Фар, открывая тяжелую дверь толчком кулака.
– Нованос, хорошо, – отозвался Моримарос из кабинета, и воин остался у входа.
Хотя высокая комната тут же навалилась на Элию своими насыщенными красным и оранжевым цветами, Элиа все-таки успела увидеть сначала короля Моримароса. Он стоял по стойке смирно, как солдат, сложив руки за спиной, так что его плечи казались еще шире. Здесь, в своем замке он редко носил доспехи, хотя королевское оранжевое кожаное пальто было достаточно плотным, чтобы служить таковым в случае необходимости. Как всегда, Элию поразила суровость Моримароса от сапог до темных коротких волос. Последние две недели ее крайне удивляла сдержанность, с какой Моримарос совершал каждый жест, начиная с расстегивания ремня для меча и перекидывания через спинку стула, чтобы встать на колени для объятий с племянником Исарносом. Моримарос произносил минимальное количество слов, и хотя был постоянно вежлив, он никогда не пытался физически сблизиться с ней, чтобы что-то тихо прошептать или пошутить.
Утренний свет пробивался сквозь края балконных окон и падал на яркий деревянный пол. Он стремился в направлении Моримароса, как нетерпеливый друг, но король ждал за пределами прямых лучей, избегая позолоченного света.
– Элия, – сказал молодой человек и замолчал. Его темно-синие глаза скользнули по вчерашнему платью девушки, король носил одну и ту же одежду каждый день, и потому не осуждал Элию, в отличие от всех остальных.
Девушка склонила голову, но не успела сказать ни слова, поскольку увидела другого мужчину в комнате.
Им был дядя Элии, граф Дуб.
– Кайо! – заплакала девушка.
– Скворушка, – произнес он, бросаясь к младшей дочери Лира.
Обнявшись, они долго молчали. Элия прижалась щекой к грубому кожаному узлу на плече его пальто. Однако король наблюдал за ними, и поэтому Элия развела руки в стороны и поклонилась. Ее лицо было обращено к Кайо. Граф Дуб не отпускал плечи Элии. Казалось, он постарел на десять лет. Появилось ли серебро в его плотных черных кудрях? Красноватые круги лежали под его глазами, и он несколько хмуро наблюдал за девушкой. Наконец, Кайо удалось улыбнуться.
– Ты выглядишь испуганной, скворушка, – произнес он с иронией в голосе.
Элия покачала головой и коснулась пальцами кожи ниже своих усталых глаз.
– Изгнание – не та мантия, которая тебе подходит.
– И поэтому я отмахнусь от нее. Я немедленно возвращаюсь в Иннис Лир.
В ужасе Элия посмотрела на Моримароса.
Король сказал:
– Это не обсуждается.
– Дядя, – Элия убрала одну его руку со своего плеча и сильно обхватила ее. – Ты можешь умереть. Оставайся здесь, со мной. Я знаю, ты желанный гость.