димым. Как будто их можно пополнить тем, кто забрал больше, чем она могла дать, окутанная собственной потерей.
– Мы помним, когда вы родились, и твоя мать смеялась, пела песни со словами, которые мы не знаем сейчас.
– Как мне сплести все это вместе? – спросила Элия.
И остров сказал: «Будь всем».
Невозможный ответ на несправедливый вопрос.
И так Элия слушала в течение всего второго дня, пока Аифа не вернулась ночью с очередного рейда в порт Комлак и вдоль внешнего края сельхозугодий. Она спрашивала всех, кого встречала о короле или его Дураке, о слухах, преданности и даже просто мнения о чем угодно, узнав только, что отряд слуг Лира разбил лагерь у южного подножия Белого леса.
– У меня есть свежая рыба!
Улыбаясь, Элия смотрела, как ветер развевал юбку Аифы, когда девушка упала на землю и маленькими пальчиками дразнила Элию за мочки ушей и дергала ее волосы. Принцесса понюхала рыбу и сказала:
– Я помогу тебе приготовить.
– Уже чистая, готовая к приготовлению, так как никто из нас не может сделать лучше. – Аифа хлопнулась рядом с Элией с пакетом рыбы на коленях. – Мы бы подавились крошечными косточками, если б попробовали. В некоторых областях жизни мы беспомощны.
Элия повернула голову, чтобы коснуться ее колена:
– Причем я больше, чем ты.
– Верно, но это прерогатива принцессы.
Девушки приготовили рыбу в камине и съели ее. Аифа спросила, когда они поедут, и Элия ответила:
– Скоро. Наши отцы пока что в безопасности. Деревья говорят, что Лир и его Дурак находятся в Хартфаре с Броной и графом Дубом.
– И с моей мамой, – радостно сказала Аифа, сгребая угли. Они продолжали светиться, пока девушки ели.
– Аифа… – принцесса заколебалась, протянула руку и коснулась подруги. – Ты постоянно разжигаешь огонь.
Брови Аифы взлетели высоко. Она щелкнула и прошептала огонь на языке деревьев, и искры зажглись на кончиках ее пальцев. Они горели мгновение и погасли.
– Ты тоже волшебница? – прошептала Элия. Она так не думала, но должна была спросить.
– Нет. Я только разжигаю огонь, и, честно говоря, иногда, когда я не с тобой, это не срабатывает. Я не смогла остановиться.
– Почему?
– Мне нужно было напомнить тебе, что такие вещи возможны.
Усталая и расслабленная Элия спала в ту ночь, проваливаясь в дрему под колыбельную острова.
На рассвете Элия снова забрела в низины, где трава росла высоко над краями дороги Иннис, над длинной тропинкой, ведущей от Летней резиденции на юго-западе к Эрригалу на юго-востоке. Дорога когда-то была выложена камнем, но теперь на ней выросли трава и сорняки, а плоские камни были погружены в землю. Вереск рвался во все стороны, стелился по холмам и долинам, как низкий пурпурный туман, а валуны и грубые скалы выступали, разрушая сельхозугодья. Это были пастбища для сбора больших звездных камней. Суровая, красивая и любимая Элией часть острова. В отличие от скалистых утесов Летней резиденции, в отличие от яростного океана и от изумрудных холмов на севере Дондубхана или даже густых влажных теней Белого леса, эти южные болота давали ей ощущение полета. Ничто не замедляло порывистый ветер. Он ревел яркой жизнью.
Когда Элия отдала свое сердце звездам, она стала не так сильно любить свой остров.
Темные тучи сгущались далеко на севере, в дальнем конце Белого леса. Сегодня днем все впадало в ярость. Пока ветер пел, коснувшись руками бородатой пшеницы, девушка вспомнила: ей очень нравилось это ощущение – почти разговор, ропот между ее кожей и землей. Бриз подул, снова привлекая внимание девушки: на полпути к вершине холма стоял боярышник, наклонившийся и придавленный постоянным ветром. Она поднялась к нему и схватилась за шелушащуюся кору. Большинство листьев опало, и ярко-красные ягоды уже виднелись вдоль ветвей.
Дерево содрогнулось от ее прикосновения. Элия тоже вздрогнула.
– Что бы вы сказали мне, древняя леди?
– Вы были потеряны, – прохрипело дерево, медленно и очень тихо.
Слезы выступили у девушки на глазах, и она закрыла их, прижимаясь лицом к грубому стволу. Элия знала, что дерево имело в виду не только этот месяц, когда она ушла в Ареморию. Значит, слова дерева распространялись и на то время, когда она была ребенком, пела по-магически дуэты с корнями. Элии было грустно за себя и за ее отца, который никогда не делал таких вещей. А потом и за всех людей, которые не слышали деревьев, живших в одиночестве и в тишине.
Опустившись на колени, Элия заплакала громче. Она дотронулась до щек и поднесла слезы с пальцев к боярышнику. Ее плечи тряслись, боярышник тоже зашевелился, и девушка наклонилась. Это не было всепоглощающее, непостижимое горе из прошлого. Нет, теперь она поняла, что потеряла и почему. В ее сердце росло дикое дерево. Его корни сплелись, распространялись по ее кишкам червями смерти и перерождения; оно тянуло свою корону в яркое, открытое пространство в ее сознании, где она поклонялась сияющей звезде.
Боярышник пошевелил стволом, наклонился к девушке, свернувшейся калачиком. Элия плакала. Она отпустила много вещей, даже те, у которых не было имен. Вместо этого девушка назвала их словом, обозначающим свет между тенями, и отпустила все.
Когда Элия закончила, она лежала тихо и успокаивалась, очищенная, как кора в шторм. Она думала, что сможет наконец заполнить себя новым, тем, что она на этот раз выбрала сама.
Боярышник прошептал: «Ты готова?»
Элия вздрогнула и поцеловала боярышник.
– Готова к чему, бабушка?
Порывистый ветер дергал Элию за кудри, привлекая ее внимание к надвигавшейся буре.
Остров ответил: «Чтобы стать королевой».
Лис
Лис Бан много пил.
Возможно, именно это заставило его задуматься о своей относительной молодости, несмотря на то что он так быстро повзрослел в частых пограничных войнах Аремории.
Прислонившийся к деревянным стенам, окутанным дымом, за ступеньками дома Эрригала Бан был окружен солдатами и слугами, принадлежащими отцу и Коннли. Утром снова занимались военными учениями, и Бан был истощен. Он провел три сбора и организовал общую структуру учений, чтобы доказать Коннли свою ценность как воина и также обучить армию герцога технике, освоенной им во время воспитания в Аремории. Но солдаты острова не привыкли сталкиваться с кавалерией или конными копейщиками, и новые методы обучения оказались для них сложнее, чем думал Бан.
Он старался не представлять, что сказал бы Моримарос, если бы обнаружил, что Бан так легко раскрывает секреты его армии. Даже если Бан делал это с целью втереться в доверие к Коннли и шпионить от имени Аремории, все равно это было бы слабым оправданием.
Бан Лис предпочел бы искать Элию, зная, что она вернулась, но мысль, что она не связалась ни с ним, ни с Риган, заставляла Бана Эрригала сгорать в нетерпении и отчаянии.
Паб большую часть дня служил кузницей среднего размера, но как только солнце садилось, в определенные дни кузнец снимал передние стены с петель и все открывал. Костры согревали все вокруг даже ночью, и две семьи, которые соревновались за лучшее пиво в Ступенях, могли принести бочки. Каждый должен был принести свою чашку в этот паб, но Бана обеспечивал Мед, капитан дружинников Эрригала, чернобородый парень, проводящий весь день, сторожа Бана по пятам и критикуя ареморский метод пронзания копьем. Это была хорошая работа, и Бан, когда грозовые тучи собрались на севере, затемняя полуденное солнце, захотел развить отношения. Так что, хотя это происходило в начале дня, Бан призвал остановить дневные игры и попросил кузнеца сделать исключение из его правила заката. Мужчина согласился – все что угодно для Бана, сказал он – и вот некоторые из разношерстной армии стояли, наслаждаясь послеобеденным отдыхом в пабе.
Слуги относились к Бану не как к пехотинцу, а как к лидеру. Уважали ли они его за самого себя и его знания или только в отсутствие Рори – Бан не знал, но он не был готов уйти со своего пути.
Это были тяжелые дни в Эрригале: безутешная Риган, ее муж, резко относившийся к окружающим, а отец Бана вел себя довольно тихо, хотя каждое его движение выдавало угнетение. Бан никогда не видел Эрригала столь напряженным: не хватало его привычных общительных, размашистых жестов и его несносной привлекательности. Должно быть, из-за тревоги за короля и предательства Рори Эрригал отказался доверять Бану. Эрригал с трудом заставлял себя наслаждаться военными играми, а когда это случалось, они с Коннли использовали Бана в качестве буфера между собой.
Пиво было густым, как суп, окрашенным, как грязь, и на вкус, как домашнее, причем Бан не думал, что ему это нужно. Он вспомнил, как делился подобным напитком с Рори лет десять назад и смеялся так сильно, что задыхался, но тихо, поскольку они вторглись на кухню, налили столько чашек, сколько смогли унести с собой и пробрались в отцовское жилище, учась пить пиво. Бан также вспомнил, как его стошнило в камин.
Лис отбросил в сторону мысли о брате. Желчные воспоминания были ему слишком знакомы. Вчера поздно вечером пришло еще одно письмо от Гэлы, когда только Бан, Коннли и Риган остались у очага. Бан хотел уйти, но герцог велел ему остаться.
Риган быстро прочла письмо Гэлы и неожиданно эмоционально сжала бумагу.
– Она спрашивает, не приходил ли к нам Кайо, и говорит об Элии так, словно она получила от сестры весть! – сказала она. – Что это такое? Почему Элия пишет Гэле, а не мне? Я ведь одна из тех, кто… – Риган повернулась к мужу, протянув письмо.
Коннли взял его и прочитал, поджав губы и приподняв бровь.
– Твоя младшая сестра желает видеть Лира в Аремории? Выступила с неприкрытой угрозой вторжения? Возможно, Гэла пишет это, чтобы вызвать недоверие между тобой и Элией?
– Возможно. – Риган отошла, постукивая длинными пальцами по юбкам. – Но ведь Гэла не играет, упоминая о вторжении в Ареморию. Мы едины в этом вопросе, однако… мне не пришло письмо от Элии. Быть может, именно младшая сестра разобьет мою связь с Гэлой в свою пользу или в пользу ее галантного короля Моримароса.