Потерянные цеплялись за все, что могли найти.
Один из них позволил порезать холодными кинжалами дождя его щеки, готовясь к тому, что должно было произойти. Он был рад столь волнующему, беззвездному небу.
Один мчался в страшном исступлении и не чувствовал дождя. Остались только отчаянные, горящие на щеках слезы, и буря тревоги, озаряющая его изнутри.
Один нашел, наконец, баланс, который так долго игнорировал; ветви, протянувшиеся между всем, что он всегда любил. Это не было выбором или судьбой. Это не была буря, или море, или воды корней. Это было только – причем всегда – сердце.
Другой закричал, чтобы звезды раскрылись, проклиная их далекое бессилие. Как они смеют позволять буре, силе природы ослаблять их, заглушать голоса, которыми они должны были звать его, должны были шептать пророчества для утешения, действия или еще чего-нибудь! Он принял бы все, что угодно.
– Где моя жена? – закричал он. – Что мы с ней сделали?
Рядом с ним были еще двое, Дурак и его брат, поднимавшие человека, когда он падал, спотыкавшиеся в буре вместе с ним. Все они были измучены, их сердца болели.
Остров задержал дыхание, набираясь сил, притягивая ветер и силу. Темнота сгустилась.
Старик продолжал пытаться как можно быстрее бежать сквозь тупую боль и потоки дождя, прорывающиеся сквозь кроны деревьев. Свет был разбит; луны не было, и лишь изредка вспыхивали молнии, ослеплявшие его глаза. Все-таки в каждой вспышке он видел ее, свою потерянную любовь, но потом она снова исчезала в черной ночи.
На лугу мужчина развел руки, крича в темноту, что он не может быть просто так убит бурей без разрешения звезд!
Но земле было все равно. Остров погрузился в бурю. Остров знал, что этот король сделал, что он предал. Остров знал, что в его венах больше нет кровоточащей воды.
Он потерял все.
У него ничего не было.
Ни короны, ни замка, ни дочерей, ни жены.
Звезды покинули его, даже самая любимая звезда. Он был ничем.
Остров же был всем.
Корни, скалы, деревья, порочное небо, облака и дождь, огонь молнии между ним и его любимыми звездами, режущий их на части.
Ничто не может прийти из ничего.
Глупцы держали его за локти, плакали и обещали, что он будет в безопасности, но старик знал, как знал и остров: это была последняя ночь.
Вырвавшись от них, король побежал дальше. Казалось, он летел над мокрой, покрытой мхом землей, между скрипевшими, капавшими и гнущимися под дождем деревьями. Он дышал не воздухом, а огнем, задыхаясь, весь в воде и грязи.
– Лир! – закричала буря. – Где твоя корона?
Ядовитая корона!
Лир!
Буря гнала его. Она сопровождалась дождем и воющим ветром, вспышками света, именно там, где он в них нуждался. Массивный черный собор, разрушенный и отвоеванный лесом, сердце – сердце Иннис Лира.
Король бывал здесь и раньше.
Лир!
Толстые деревянные двери висели криво. Он нырнул внутрь.
Лир забился в угол собора, но дождь все равно лил: не было крыши, но не было и звезд. Музыка послышалась из медных чаш, наполненных дождевой водой – чаши разного размера пели разные песни. Лир почувствовал запах плесени и богатой, плодородной земли.
На кресте, далеко в проходе находился древний колодец. Вода была накрыта каменной крышкой, на которой постоянно плескался дождь.
Мужчина смотрел, тяжело, по-старчески дыша.
Собор был очень темным, но излучал мягкое сияние, как луна или звездный свет, что было невозможно с черным небом над головой.
– Засвидетельствуй! – закричала буря.
Волосы на шее и руках Лира встали дыбом.
Мир некогда короля снова треснул от взрыва света и рева грома.
Отброшенный назад, он с криком ударился о каменный пол.
Ветер кричал, смеялся над его головой, и сквозь тени некогда король хорошо видел тлеющий колодец: толстую гранитную шапку, опаленную и идеально расколотую на две части. Обе половины отвалились, так что устье колодца открывалось в сторону неба.
В ужасе Лир встал и отвернулся. Затем снова протиснулся наружу и побежал. Бормоча себе под нос пророчества, он мчался до тех пор, пока не сломались его кости и пока действительно не ослеп.
Буря замедлилась, затихла. Она расправила мутные крылья.
Иннис Лир вздохнул: очищенный, восстановленный и более чем подготовленный к тому, что будет дальше.
Лис
Бан попробовал дать всему миру ускользнуть, пока лежал, свернувшись в постели рядом с потрескивающим, ярким и теплым огнем, и Элия Лир прижалась к его спине, щекой к его плечу, а ее рука лежала на его ребрах. Буря заставила их спать в жилище. Он закрыл глаза.
Мог ли Бан найти способ воспользоваться этим моментом и продлить его? Ничто, когда она была с ним, не имело значения. Так было всегда. Ощущение было семенем чего-то, чего Бан не признавал, но жаждал. В бледном обещании утра, когда буря станет ясной, а солнце поднимется, он увидит новое будущее, простирающееся перед ним как золотой путь. Мир. Конец мести, конец этого напряженного дисбаланса лояльности – не знать, где его место и кто его любит. Его возлюбленной всегда была Элия.
Им придется уйти, чтобы освободиться от всего этого, полностью выкопать корни Иннис Лира из их сердец и крови, убрать цепляющуюся за них историю звезд. Бан женится на Элии, уедет с ней далеко от Иннис Лира и прошлого в Ареморию, и они найдут место, где они могли бы быть самими собой, какие они есть, без всей этой судьбы, истории и обязательств. Наемным солдатом и козочкой. Или, возможно, фермером и женой-травницей или двумя пастухами. Лавочниками или портными, или пекарями, или кузнецом с верной женой – матерью их оголтелого выводка.
Кем угодно, кроме бастарда и принцессы, кем угодно, кроме звездной жрицы и предателя.
Бан коснулся тыльной стороны руки Элии. Она расслабленно лежала напротив его живота. Ее пальцы скользили по его коже крошечными движениями. От его прикосновения она замерла, и он накрыл ее руку своей. Было ли это вообще возможно – удалить Иннис Лир из их сердец? Кто бы они были без звезд и корней?
– Элия.
– Бан, – ответила она, коснувшись губами его лопатки. Ее вздох был мягким и теплым, катящимся вниз по его позвоночнику, чтобы успокоиться, как горячее клеймо внизу его спины. Молодой мужчина боролся с желанием плотно сжать ее пальцы, чтобы повернуть в кровати и снова прижаться к ней или умолять ее без слов, заползти на коленях и двигаться, как раньше. Чтобы снова сплести их души, пока она не могла оставить его, даже если бы захотела.
Он открыл рот, и у него вырвались слова:
– Пойдем со мной, как только взойдет солнце. Вдаль от этого острова. Мы начнем все сначала, создадим себя сами, без прошлого, вместе.
Долгое время Элия молчала, затем произнесла:
– Но я – часть Иннис Лира, и ты тоже.
– Он разрушен, – пробормотал Бан. – Иннис Лир. И мы разрушены. Но если мы уйдем, возможно, мы сможем исправить друг друга.
Бан дотронулся до кончиков ее волос, вытягивая завитки и отпуская их.
Элия прижалась лицом к его плечу; он почувствовал слезы. Принцесса сказала:
– У нас есть все, чтобы все исправить.
– Почему? Почему у нас?
Голос Элии усилился:
– Помнишь жука, которого ты откопал? Под камнем на летнем лугу. Он был радужно-зеленого цвета, с синим и желтым. Ты надел его мне на палец, как изумрудное кольцо.
Он молча кивнул.
– Я любила этого глупого жука. Сначала, после того как тебя забрали, я искала их самостоятельно. Иногда я представляла себе, как смотрю на звезды вместе с моим отцом, а сами звезды – крошечные яркие жуки, ползающие по небу. Небеса были такими же, как и островная грязь, и все эти звезды, которым поклонялся мой отец, были жуками вроде того, что ты надел мне на палец.
Бан повернулся под ее рукой, лег на спину, и девушка повернулась тоже. Свет костра золотил ее волосы. Ее глаза были так глубоки, что в них можно было утонуть. Она нахмурилась от горя.
Тишина затянулась: что-то было не так. Он не хотел ни о чем спрашивать. Бан хотел существовать здесь без Лиса, без вопросов и заговоров, без всего, чем он был создан, чтобы быть.
Ее большой палец погладил ключицу.
– Элия? – прошептал Бан Лис.
Затем из нее вывалились слова:
– Я знаю, Моримарос послал тебя сюда от его имени. Я знаю, ты был ареморским шпионом и должен был получить железо для этого государства.
Шок, а за ним и волна стыда заставили его замереть. Элия знала, но ведь об этом ей сказал Марс, и никто другой. Что же еще у них общего?
Бан безмолвно приоткрыл рот. То, что они находились сейчас вместе в одной кровати, означало еще одно предательство этого благородного ареморского правителя. Но ведь Бан любил Элию!
– Я… – Бан захрипел. Он сглотнул, пытаясь найти объяснение, которое удержало бы ее в его объятиях. – Я… Мне нужна Аремория, и я должен их уважать. У меня здесь ничего подобного не было, и даже ты… даже ты отпустила меня. Лис – звучит громко, и меня им признали. Не как бастарда, а как солдата. Даже как друга.
– Я уважала тебя. Ты был мне нужен.
Старая боль поднялась в горло Бана и вышла со словами:
– Ты мне не писала, – прошептал он, как ребенок. – Ты никогда не писала мне все то время, что я был в Аремории. Я думал, ты любишь меня, но ты меня отпустила. Потому что так тебе приказал отец!
– Мне не следовало этого делать. Мне очень жаль, Бан. Я не знала, насколько ты одинок. Насколько покинут. Неудивительно, что ты сдал себя Моримаросу, бросив Иннис Лир.
– Я сделал это не для того, чтобы покинуть Иннис Лир! Я сделал это для Моримароса. Он просил меня. Моримарос обращался со мной так, словно я этого стоил.
Элия нахмурилась, и Бан увидел борьбу, с какой она пыталась удержать его взгляд. Она тоже, должно быть, думала сейчас о Марсе, голая и липкая от совместного с Баном времяпрепровождения в этой кровати. Он отчаянно хотел спросить, что было бы между ними, если бы они дали обещания.