Об этой, другой жизни свидетельствовали пачки революционных прокламаций и очень большие деньги, найденные в квартире. Все вместе наталкивало на мысли о том, что Дунька была тесно связана с какой-то революционной организацией, выполняя серьезную работу. А что если она ушла по делам этой организации?
Вопросов было больше, чем ответов, и Таня поняла, что никак не может связать между собой разрозненные куски этой истории, в которых на первый взгляд не было ничего общего.
Таня думала об этом по дороге в кабачок «Якорь», отправляясь на вторую встречу с Ираидой Стекляровой. На ней был тот же самый роскошный костюм, а в маленькой сумочке лежали деньги – вся сумма, представляющая небольшой капитал. Деньги, конечно, были Дунькиными, но Таня пользовалась ими без зазрения совести. Сумма для платы Марушиной за лавку была отложена, и Циля хранила ее как зеницу ока. Остальные же деньги находились у Тани, и сколько их было, Ида и Циля не знали. Подруги думали, что Таня добыла эти деньги в налете, и гордились ею.
Отчасти так и было на самом деле – имея в виду налет на квартиру убитой Дуньки, во время которого было обнаружено столько всего, что хватало для самых долгих размышлений. Таня и размышляла по дороге в кабачок «Якорь», и ей казалось, что она движется на ощупь в сплошной темноте.
День был будний, холодный не по-весеннему. В кабачке было совсем не много людей. Старый скрипач, которого в первый раз не было, в углу пиликал матросскую песню на фальшивой, расстроенной скрипке. С жалостью Таня отметила про себя, что старик слеп. В полупустом кабачке веселая, разбитная мелодия звучала уныло и навевала тоску.
Таня положила старику деньги в рваный футляр от скрипки и тут заметила хозяина, направлявшегося к ней. Он выглядел расстроенным.
– Мадам, не знаю, что вам и сказать.
– В каком смысле? – насторожилась Таня.
– Мадам Стеклярова… Ираида… ее нет вот уже два дня.
– Как это нет? – удивилась Таня. – Она назначила мне встречу сегодня в это время! Наверно, сейчас придет.
– Увы, я и сам хотел бы так думать. Но она никогда не пропускала два дня подряд.
– Вы уверены? – Таня нахмурилась.
– Абсолютно! Мадам Ираида арендует кабинет в моем заведении. Сами понимаете, она платит за то, чтобы здесь сидеть. И вдруг деньги впустую? – Лицо хозяина выражало растерянность. – Я знаю Ираиду уже год, и такого не было ни разу.
– Она могла заболеть, – предположила Таня.
– Уже болела, – сказал хозяин, – и приходила больная. Она деньги любит, ох как любит. И никогда не стала бы терять их.
– Может, устала… – неуверенно произнесла Таня.
– Боюсь самого скверного: с нею что-то случилось, – печально сказал хозяин, и Таня вдруг подумала, что эти слова отражают ее собственные мысли, исполненные необъяснимой тревоги, когда она шла сюда.
– Где она живет? – прямо спросила Таня. – Вы посылали к ней домой?
– Понятия не имею! Никто не знает, – хозяин «Якоря» сокрушенно развел руками, – не довелось узнать. С шести вечера почти до утра она всегда здесь сидела как штык. Она была такая… Такая жадная, что высиживала до минуты все то время, за которое заплатила.
– Я могу посмотреть ее кабинет? – нахмурилась Таня.
– Можете, – закивал головой хозяин, – но там ничего нет – ни бумажек, ни записок. Она никогда ничего не писала.
За несколько мелких купюр хозяин привел ее в кабинет, и Таня увидела только мебель. Действительно: комната казалась голой и пустой. Нигде не было ни единого постороннего предмета, ни записки – вообще ничего.
Она вернулась в зал и вдруг заметила, что старик перестал играть, словно прислушивается к ее шагам.
– С мужиком твоя Ираида ушла, – вдруг произнес он, уставясь на Таню невидящими глазами, – я голос его слышал. Скрипучий, с акцентом. Он за дверью стоял.
– С каким акцентом? – удивилась Таня.
– Откуда мне знать? Не русский вроде, – старик пожал плечами, – русские так не говорят.
– Что он сказал?
– Сказал: опять хочешь меня втянуть в историю, как будто сердился. А та отвечает: в этот раз ты не пожалеешь, идем, все тебе расскажу. И ушла. И больше здесь не появлялась вот уже два дня.
Ждать не было никакого смысла, и Таня ушла из кабачка. Медленно следуя по притихшим вечерним улицам, она крепко задумалась.
Рулька Кацап, вор, следящий по поручению Тани за Васькой Черняком, съежился на углу Пантелеймоновской улицы. Уже с угла она увидела его худую сжавшуюся фигуру. Таня замедлила шаг и надвинула на лицо платок. В районе Привоза светить своей внешностью по ночам ей не хотелось. Отметив, что Рулька вроде как справляется с дисциплиной, Таня еще раз повторила про себя то, что она хотела сказать. То, что она собиралась сделать в эту ночь, нравилось ей все меньше и меньше.
Отыскать Ираиду Стеклярову не представлялось никакой возможности. Таня поняла это, когда попыталась пристать с вопросами не только к торговкам с Привоза, но и к тем людям из криминального мира, кто ее знал. Но все только пожимали плечами. По какой-то необъяснимой причине скрытная Ираида Стеклярова залегла на дно. Она строго хранила свою тайну. А потому, оставив в покое линию сводни, Таня решила посерьезней заняться тем самым мертвым младенцем, с которого начался еврейский погром.
Она отлично помнила рассказ бабы Катри о том, что к корзине с младенцем толпу привел Васька Черняк. Значит, следовало отыскать этого Черняка и нажать на него посильней. Таня не сомневалась, что знает он много чего интересного.
Она навела справки о Черняке – все в один голос твердили: – Свинья, каких свет не видывал.
А тут сам бывший король Молдаванки, а ныне один из людей Японца, что со своими людьми вытаскивал Ваську из кабака, где тот пытался воровать на чужой территории, добавил с самым серьезным видом: – Кусок дерьма! Бойся прикоснуться к нему хоть пальцем – по локоть руки замараешь. Будь с ним поосторожнее, Алмазная. Хрен знает, почему его до сих пор никто не пришил. Я бы сам этого задохлого швицера завалил за милую душу. Но наверняка так не забурлило потому, что всем руки жаль марать об такую мерзкую тварь. Сам вроде как запачкаешься. Зачем ищешь?
– Разговор к нему есть, – и, вспомнив про старика Кацмана, Таня добавила: – Он одного человека помог не за дела завалить. Хорошего человека.
– Да, такое на него похоже. Подбросит какую-то гадость – и натравит за остальных. Те язык за уши, а этот швицер замурзанный – в кусты, и всего делов. Уже за разы так бывало.
– Как ты сказал?! – Таня не поверила своим ушам, уж слишком простой выходила разгадка. – Подбросит? Гадость подбросит?
– А то! Это его любимый метод, суки драпаной. Много за разов срабатывало.
У Тани с глаз словно спала пелена, и она даже обругала себя за то, что не додумалась раньше. Ну конечно! Васька Черняк подбросил под лавку Кацмана мертвого младенца! Что может быть проще! Подбросил, а потом сам направил толпу. Да, но мотив?
– Он кому-то денег был должен? – напрямик спросила она.
– Васька Черняк? Да он половине города должен! Теперь ему уже никто денег не дает. А раньше давали. Полгорода кинул.
– А Кацману он был должен, ростовщику с Привоза, которого в погроме убили?
– А то! Тому за первую очередь! Я слышал, Кацман его по всему городу искал, за долги в тюрягу хотел упечь. А потом погром случился, и не стало Кацмана.
– Как вовремя… – горько усмехнулась Таня.
Теперь оставалось только одно – найти Ваську Черняка и допросить как следует. Таня позвала нескольких своих людей и велела его выследить.
– А что за швицер? – поинтересовались воры.
– Свинья с Привоза! – не задумываясь, ответила Таня. – Половине города задолжал. Меня попросили его найти.
И пообещала денег тому, кто это сделает.
Выследил Ваську Рулька Кацап, молодой еще вор, прибившийся к банде недавно, вместо убитого Белого. Был он щуплый, юркий, с хитринкой в косящих глазах, и такой ушлый, что мог из-под земли прошлогоднюю траву вырыть, хоть и молодой еще, не старше 18 лет. Он приехал в Одессу на заработки, услышав много всего о веселом портовом городе.
Здесь он был прозван Кацапом за неистребимый российский акцент (родом Васька был из российской глубинки, откуда-то из-под Орла) – так в Одессе почти никто не разговаривал, и это страшно смешило коверкающих все языки мира одесситов. Рулька пока не освоился в мире воров, а потому был вечно озабоченным жизнью и очень серьезным. Но за предложение Тани ухватился с радостью потому, что любил следить. А следить за кем-то получалось у него гораздо лучше, чем воровать.
Рулька Кацап нашел Ваську Черняка в одной из привозных бодег, где, уже пьяный, тот клянчил налить ему в долг водки. До этого пил он на ворованные – днем раньше вытащил у одной тетки на Привозе кошелек и так ловко дал деру, что тетка не успела и опомниться. Но денег в кошельке оказалось мало, Васька быстренько их пропил, а потом стал просить налить ему в долг. Однако наливать ему никто не собирался.
Когда Таня и Рулька подошли к кабачку, то застали следующую сцену. Низко вросшая в землю, кривая дверь забегаловки резко отворилась, выпустив в холодный воздух пары вонючего кабацкого дыма. Двое дюжих грузчиков появились в дверях, держа Ваську под мышки и за ноги. Хозяин бодеги руководил. По его знаку грузчики размахнулись и вышвырнули Черняка в кучу навоза, наваленную под чахлым, торчащим из голой земли кустом. После чего дверь в кабак закрылась, и раздались раскаты дикого хохота.
Плюхнувшись в навоз, Васька сел и со вздохом потер ушибленный бок. Потом по-звериному взвыл, запрокинув голову на выглядывающие из-под облаков звезды.
– Тебе помощь нужна? – с подозрением покосился на Ваську Рулька, обращаясь к Тане. – Может, его по башке стукнуть, для острастки?
– Пока нет, – Таня протянула ему обещанные деньги и строго распорядилась: – Никому ни слова, а то больше не позову. Молчи как рыба зубами об лед за то, что здесь видел. Понял?
Рулька пообещал и скрылся в темноте.
Таня подошла к Ваське вплотную, морщась от волн накатывающей на нее вони.