ят! Или взорвемся, или под лед пойдем!»
На большой земле опять ждали поезд. Теперь уже ближе к Иванову, к центру России. По пути состав постоянно останавливался: нам давали пищу – тарелку супа. Огромная толпа неслась к окошку на раздачу, потом бежала в поезд, чтобы не опоздать. Все с непривычки так наелись этой бурды, что желудки не справлялись. На остановках пассажиры вновь вываливали наружу – всех несло. Это зрелище тоже невозможно забыть…
После долгих скитаний я приехала в Иваново.
– Дома знали о ваших несчастьях, скитаниях?
– Никто ничего не знал. Никаких вестей от меня не было. В тот день, когда я приехала домой, мама была у гадалки. Я зашла к соседям обождать, передохнуть и стала играть с маленьким мальчиком. А в это время гадалка маме сообщает: «Да здесь твоя дочь, рядом, с ребеночком…» Мама не поверила, побежала на работу, а ей кричат: «Твоя Любанька приехала. Она у Лизы Кузьминой!» Так и встретились. Ведет она меня домой, а я всё время отстаю. Мне кажется, что она быстро бежит и будто из глубокой ямы кричит: «Любанька! Любанька!»
Слабая я была – дистрофия: ничего не слышу, не ощущаю ни запаха, ни вкуса… Слегла. Только в мае посадили меня на стул у окна, и я смотрела, как распускаются цветы, слушала, как поют птицы. Сидела и улыбалась…
– Вы давно не были в Иванове?
– Давно. Там у меня много родственников. Племянников много, двоюродных братьев-сестер. Они приезжают, навещают. Но сейчас им плохо – работы совсем нет. Как я чуть-чуть заработаю, сразу делюсь с ними, посылаю что-нибудь. Иной раз и деньжонки.
– Когда вы решились ехать в Москву?
– Через год. Я работала на заводе «Торфмаш» товароведом, но очень хотела учиться. Без пропуска в Москву нельзя было приехать, и мама меня повезла сама – в грузовике, прикрыв знаменитым ивановским ситцем.
И откуда смелость взялась? В столице я сразу пошла к министру кинематографии Большакову Ивану Григорьевичу. А у него как раз были на приеме братья Васильевы – режиссеры «Чапаева», которые помнили меня по герасимовской школе. Они меня поддержали и направили в Алма-Ату, в эвакуированный ВГИК.
Только сначала я вернулась домой и засомневалась, ехать или нет. И вдруг началась бомбежка Иванова. Это было в первый и последний раз. Я заупрямилась: «Теперь точно никуда не поеду, останусь с вами». Но тут уже настояла мама. Собрала вещи и благословила в путь.
– Вашими педагогами на этот раз стали Борис Бибиков и Ольга Пыжова. Не скучали по Герасимову?
– Поначалу очень скучала. Когда он приехал в Алма-Ату, я обратилась к нему с просьбой взять меня к себе. А он ответил: «Нет уж, милочка! Тебе двадцать один год, ты должна сниматься, а не на первый курс идти».
Мои педагоги были прекрасные образованные люди, коллеги Станиславского. Они научили меня отдаваться роли целиком. Не просто играть, а жить на площадке, на сцене.
В сорок шестом я окончила ВГИК. Дипломная работа – Елена в спектакле «Накануне» у Райзмана. Диплом получила с отличием – и… Театр-студия киноактера. А там!.. Сухаревская, Ладынина, Федорова, Алисова, Тенин, Цесарская, Гурецкая, Бернес, Андреев, Пельтцер, Репнин, Серова, Крючков, Семенова, Переверзев, Плотников, Санаев… Какие актеры! И рядом с ними я…
Жить мне было негде, я получала тысячу рублей. Чтобы понять, что это были за деньги, поясню: если снимать комнату за семьсот рублей – что остается? Спала в театре на сдвинутых стульях.
– У вас было много работы?
– Много, и это было счастье. Его не могли затмить ни- какие бытовые трудности. Я играла в спектаклях «За тех, кто в море!», «Старые друзья», «Адмирал Ушаков», «Софья Ковалевская».
Театр киноактера закрылся в 1951 году, и я вместе с Глузским, Виноградовой, Широковой, Мокшанцевым поехала в нашу группу войск в Германию. Там тоже много играла: «Светит, да не греет», «Последние», «Счастье», «Летчики», «Доходное место». Работали вместе пять лет, а когда я вернулась, то стала много сниматься.
– Вы всегда играли русский и советский репертуар, почти никогда – иностранок. Вам не хотелось окунуться в мировую классику, попробовать что-нибудь западное, блеснуть шармом?
– Я воспитывалась на Чехове, Тургеневе. Мечтала сыг- рать Нину Заречную. Не удалось. Хотя, когда поступала к Герасимову, читала отрывок из «Чайки». В курсовой работе, «Дяде Ване», играла Соню, а Бибиков – Астрова.
– Вы помните свой первый выход на съемочную площадку?
– До войны я снялась в «Маскараде» у Герасимова – он всех студентов привлекал к массовкам. Но прежде была работа у Эйсымонта во «Фронтовых подругах» по сценарию Сергея Михалкова. Мне было восемнадцать лет, и всё на съемочной площадке было мне непонятно. Как-то Михалков спел частушку: «Копейку бросил в автомат, а оттуда слышу мат: “Что же ты, ядрена мать, автомат обманывать?!”» Все засмеялись, а меня пулей вынесло из павильона. Я была провинциалкой, и всё это мне показалось очень неприличным. Я бежала по Кировскому и плакала.
Этим поступком я сорвала съемки, и вместо меня пригласили другую актрису. Поэтому моим настоящим кинодебютом стала роль Варвары в картине «Повесть о настоящем человеке» в 1948 году. На съемках я познакомилась с Павлом Кадочниковым. Помню, как он в унты накладывал шишки, чтобы труднее было передвигаться. Я им восхищалась!
Как-то мы разговорились, и он признался, что верит в Бога, даже показал мне иконку. А тогда это было предосудительно. В ответ я поведала случай, который произошел со мной.
1941 год, 31 июля. Стоим мы со свекровью на остановке – решили поехать в Девяткино добыть что-нибудь поесть. Вдруг подходит ко мне мужчина в кепочке, с усиками и бородкой и говорит: «Ты будешь есть по столько (показывает), но будешь жива и счастлива». Свекровь ему: «Какой вы ей подарок преподнесли – у нее сегодня день рождения!» – «Вот и хорошо. Только заучи молитву “Отче наш”. А зовут меня дядя Николай. Если тебе что-нибудь будет нужно, тебе меня каждый укажет». Сказал еще фразу на немецком и ушел в пролом забора.
Свекровь шепчет: «К тебе Николай-угодник спустился». Я – к забору, а за ним поле – земля с небом сходится. И никого.
Под Ленинградом жили немцы, поселившиеся здесь еще при царе. И когда наступил страшный голод, я ходила к ним. Скажу по-немецки фразу, что тогда услыхала, они мне лопату дадут, и я копаю – то картофелину, то морковку найду.
Как-то поздней осенью завела свекровь нас с мужем в церковь. Я увидела огромную икону. А на ней – знакомое лицо. Он, Николай-чудотворец! И сына своего я Николаем назвала.
– Коля тоже хотел связать свою жизнь с кино?
– Да, в первый раз он снялся со мной в фильме «Тридцать три», который поставил Колин папа Георгий Данелия. Потом он поступил во ВГИК, снял курсовую работу «Моментальные снимки», а после окончания института – фильм «Эй, Семен!», о котором было сказано много хороших слов. Он был талантливый мальчик, увлекался поэзией, живописью…
Когда-то кино было для меня загадкой, а теперь это моя жизнь. Это всё, что у меня осталось. Я живу ролью, переживаю с героиней, от всего отключаюсь. В фильме «Доживем до понедельника» у меня было всего две фразы: «Он и головку до трех лет не держал. У него отец – потомственный алкоголик». Так я потом два дня больная ходила.
А уж когда играла Лизавету Ивановну в «Преступлении и наказании», то несколько дней была сама не своя: даже дверь дома на палку закрывала. С Тараторкиным – Раскольниковым общаться перестала (он же убийца!). Думала, а вдруг он меня этим топором ляпнет? Три дня перед съемками никого к себе не подпускала: эта аура романа, этот ритм повествования не должны были разрушаться. На съемках под платок мне засунули дренажи, чтобы пустить якобы кровь по лицу. Профессор Склянский, который был ассистентом на фильме, залез ко мне под юбку и стал качать специальную густую сладкую жидкость. Я лизала эту сладость и медленно падала…
Когда после съемок я вернулась домой, моя свекровь Меричка Анджапаридзе открыла дверь и вздохнула с облегчением: «Ну наконец-то тебя убили!» Я после «убийства» снова стала такой, какая есть, «ожила».
…Я могу бесконечно говорить о кино, вспоминать прежние фильмы. А сейчас что ни фильм, то какие-то страсти, преступления. Но я снимаюсь. «Кровь за кровь», «Место убийцы вакантно», «Затерянный в Сибири»… Тяжелые роли. Сыграла недавно в одном таком фильме, в эпизоде, а когда посмотрела ленту целиком – столько откровенных сцен, насилия, – не смогла выйти на сцену во время презентации. Мне было стыдно.
– Почему вы никогда не играете отрицательные роли?
– Мы все не святые, не без недостатков. У меня в жизни было столько отрицательных эмоций, что я не хочу их демонстрировать с экрана. Мне это тяжело выискивать в себе. Я смотрю на актеров и думаю: какие же в себе надо найти силы, чтобы играть такие роли?! Я преклоняюсь перед ними, но сама сыграть не могу.
В фильме Хейфица «Единственная» я снялась в роли, где моя героиня совершает неправильный поступок. Она не разобралась, поддалась порыву: рассказала сыну, что, пока его не было, сноха увлеклась музыкальной группой и ее симпатичным руководителем. За этим последовала цепь драматических событий, виновницей которых и стала мать. Мне было интересно понять свою героиню. Я даже хотела что-то переделать в этой роли, но Хейфиц не позволил. И получилось хорошо.
– А выглядеть смешной, нелепой вы не боялись?
– Нет, этого я не боялась. Но, к сожалению, у меня таких ролей тоже почти не было. А вообще-то я смешливая. Хохотушка. Помню, даже один раз спектакль сорвала. В «Софье Ковалевской» я играла девушку из Омска, а Лидия Павловна Сухаревская – главную роль. И вот на одном из премьерных показов она надела очки без стекол, и ресницы высунулись наружу. Мой партнер Сева Санаев стал так смешно их разглядывать, что я упала ему в ноги и не смогла подняться. Какой уж там текст! Я так хохотала, что дали занавес.
Очень любили розыгрыши на сцене Миша Глузский и Володя Балашов. В «Старых друзьях» я даже боялась с ними играть, могла просто завалить сцену, убежать прочь.