Нина Федоровна не раз жалела, что в свое время не ушла в оперетту. Она, человек одной привязанности, осталась драматической актрисой. Может, это и не очень хорошо, может, однажды надо было всё в жизни круто изменить. Но Агапова не такая. Она ранимый, нерешительный, вечно сомневающийся в себе художник, но художник крепкий, тонкий, думающий. Режиссеры ценят и любят таких мастеров, поэтому на покой ее не отпускали.
И случались совершенно неожиданные вещи.
В августе 2006 года Нина Федоровна прочла в гороскопе, что в сентябре ее ждет проверка на профессионализм. В восемьдесят-то лет! А еще ждут материальная выгода и дальние путешествия… Газету она бросила в мусорное ведро. На сцену Агапова выходить почти перестала, в кино больше не снималась. Голос к тому времени стал совсем хриплым и натужным. Так что мечтать было не о чем. Но тут позвонил Павел Тихомиров: «Не уверен, но кажется, ты можешь получить роль в театре». Нина Федоровна ехидно уточнила: «В театре теней?» – «Нет, в Большом…»
Актриса рассмеялась. И напрасно. Режиссер спектакля-оперы «Евгений Онегин», лауреат многочисленных премий Дмитрий Черняков искал драматическую актрису на роль старой барыни, гостьи на именинах Татьяны Лариной. Все персонажи давно были распределены, а на этот образ никак не получалось найти актрису. Нину Федоровну пригласили на встречу, чтобы «оценить внутреннюю пластику». Отправилась она с одной мыслью: «Не пройду, конечно, но хоть развлекусь!»
Черняков поставил задачу так: «В сцене, где Ленский уже вызвал Онегина на дуэль и звучит его знаменитая ария “Куда, куда вы удалились…”, вам предстоит, используя только мимику, перейти от кокетства, которое вызовет смех в зале, к осознанию грядущей трагедии – в финале у зрителя в глазах должны стоять слезы, а в горле – ком».
Это была самая трудная задача за всю ее актерскую жизнь. Семь минут пантомимы без перемещения по сцене, без партнера (Ленский поет, лишь изредка бросая взгляд в сторону старой барыни) и строго следуя рисунку музыки Чайковского. Сцена получилась практически с первого раза! «Евгения Онегина» ждал триумф и в России, и за рубежом. Спектакль показали в Гранд-опера в Париже, в Ковент-Гарден в Лондоне, в Ла Скала в Милане, в Королевском театре в Мадриде. Потом были Китай, Словения, Греция, Израиль… За семь лет Нина Агапова объездила полсвета. В одном из аэропортов на таможне актриса оказалась позади режиссера и заговорщически прошептала: «Молодой человек, вы не боитесь, что вас арестуют?» Дмитрий с удивлением посмотрел на Нину Федоровну: «За что?» – «Вы перевозите предмет старины…» – пояснила она и указала на себя.
Вот вам и предсказанные «материальная выгода и дальние путешествия»!
Уже на премьере актриса приобрела верного поклонника. Один из монтировщиков сцены всякий раз за кулисами вручал ей букет роз. Агапова переживала: «Ну что ж он так тратится?! Ведь ползарплаты за цветы отдает!» А потом узнала, что розы монтировщик таскает из корзины, которую выносят на сцену для бала в доме Лариных.
Конечно, похвалы коллег и положительные отзывы в прессе были приятны, но Нина Федоровна ко всему относилась с присущей ей иронией. Когда спрашивали, что она делает в опере «Евгений Онегин», смеялась: «Мешаю Ленскому петь!»
Несколько раз актриса просилась в отставку, но режиссер не отпускал. Ближе к девяноста годам, когда дальние гастроли стали трудны, Нина Федоровна сказала как отрезала: «Ухожу». Но и потом от Дмитрия Чернякова звонили еще не раз: «Режиссер так и не нашел вам замены… Может, выручите? Хотя бы в Москве!..»
– Нина Федоровна, здравствуйте!
– Сережа, здравствуй! Я сегодня всё утро о тебе думала. И должна признаться, что я давно за собой такое замечаю: если я о ком-то много думаю, то этот человек обязательно мне позвонит.
Или от него позвонят. На днях я одного режиссера вспоминала, и меня вдруг пригласили от его имени на съемки. Я, конечно, отказалась.
А на прошлой неделе думала о Володе Меньшове, у которого однажды снималась. Включила телевизор, а он там интервью дает. Сколько раз убеждалась в своих способностях экстрасенса! Или как это правильно назвать? Придумаешь – позвони!..
Татьяна Панкова
Татьяна Петровна Панкова была человеком удивительной преданности театру. Причем одному – Малому, со всеми его многолетними традициями и устоями. Получив благословение от выдающихся «старух» Пашенной, Рыжовой, Турчаниновой, она тянула в наше время невидимую нить их отношения к искусству, их благоговения перед сценой, нить таинства актерского мастерства. Татьяна Петровна не уставала благодарить судьбу, потому что, придя в 1943 году из Школы Малого театра в сам театр, она никогда не оставалась без ролей. Как бы ни менялись режиссеры, директора, она всегда была в работе. И всегда играла… старух. С юных лет. Наверное, нет ни одной классической старухи, которую Панкова не сыграла на сцене: Ефросинья Старицкая, Мерчуткина, Кукушкина, Кабаниха, Пошлепкина, Епишкина, Анфуса Тихоновна, княгиня Тугоуховская… Персонажи разные – от простодушных добрячек до темных натур, источников зла.
С возрастом Панкова всё чаще играла роли комедийные, озорные. В восемьдесят лет она с радостью взялась за Атуеву в мюзикле «Свадьба Кречинского», хотя раньше никогда не пела, и с колоссальным юмором изображала влюбленность в исполнителя главной роли Виталия Соломина. Роль Анфусы Тихоновны в «Волках и овцах» актриса построила на заразительном смехе, который заводил весь зал. А в телесериале «Пан или пропал» по детективу Иоанны Хмелевской она вообще не произнесла ни слова. Ее безумная старуха, на которую, как и на всех остальных героев фильма, покушается неизвестный преступник, все свои эмоции выражала только лицом и странными звуками. И это было очень смешно.
Татьяна Панкова прожила почти девяносто пять лет, оставаясь в репертуаре до последнего года, с удовольствием ездила на гастроли и не пропускала ни одного собрания. Она старалась не отставать от жизни, и в этом видела причину своего долголетия. Ей всё было интересно, она не боялась экспериментировать, выходить за рамки любимых классических форм, никогда не занималась нравоучениями. Во всем, что она делала, чувствовался огромный опыт, вековое мастерство ее великих предшественников, высокая русская культура.
С Татьяной Петровной всегда было интересно общаться. Любые ее рассказы – о себе, о коллегах, о друзьях, о театре – не оставляли равнодушными никого…
– Татьяна Петровна, Школа при Малом театре была выбрана не случайно?
– Не случайно. Я жила в Ленинграде, где была знаменитая Александринка, где тогда звучал театр Акимова, расцветал БДТ, и, казалось бы, работай и живи в своей квартире! Но я грезила только Малым театром. Дело в том, что я увидела спектакль «Дети Ванюшина», где Николай Николаевич Рыбников – Ванюшин – так плакал, кладя под ковер деньги для Леночки, опозоренной его сыном, что я сказала: «Хочу играть только так! Это великий театр!» И, как дитя за цыганской скрипкой, поехала в Москву.
– А что представляла собой ваша семья?
– Мой отец был очень крупным инженером, мать преподавала математику в институте, у нее даже свой задачник был. По линии отца мы были уже четвертым или пятым поколением, жившим в Петербурге. Причем отец был продолжателем династии – еще его дед был главным инженером Металлического завода. А мы, дети, эту традицию нарушили. Нас было четверо, и все четверо стали актерами.
– Я знаю только Павла Панкова…
– Наш старший брат Василий погиб на войне. Он был призван на службу в театр Балтийского флота. И однажды, возвращаясь в гавань, корабль налетел на мину. Из артистов выжили двое: актер Деранков и мой брат. Десять часов они держались на воде, спасая детей и женщин, сажали их в лодки и отправляли на берег. А когда сами сели в последнюю лодку, их смяли идущие на бреющем полете немецкие самолеты. Деранков чудом остался жив и впоследствии всё нам рассказал. Это произошло 28 августа 1941 года, и Гитлер тогда написал, что разделался с Балтийским флотом.
Моя младшая сестра Нина тоже оставалась в Ленинграде. У нее было очень тяжелое ранение, она почти год пролежала в госпитале, а потом поступила на один курс вместе с Павлом. Они учились при БДТ, и оба были приняты в этот театр. Сестра довольно долго там играла – и Татьяну в «Разломе», и Антонину в «Достигаеве», а потом увлеклась педагогической работой, ушла и почти тридцать лет работала в ГИТИСе. Ее очень любили. Но на нас всё и закончилось, потому что все мои племянники пошли в науку. Будут ли их дети продолжать традиции нашей четверки – не знаю.
– А всё-таки, почему так получилось, что вы все увлеклись театром? Сейчас, спустя годы, вы можете это объяснить?
– Видите ли, наш старший брат был очень талантливым человеком, и его стремление к сцене было непобедимо. Отец горячо протестовал. Но тем не менее Василий пошел в театр и заразил нас всех. А задатки, по-моему, лежали в центре сопротивления – в самом отце. Он изумительно читал стихи. И писал, кстати. Все книжечки сказок, которые нам покупали, отец перекладывал на стихи. Он любил что-то изображать в лицах, всех разыгрывать и мог бы, на мой взгляд, стать неплохим актером. Так что он в какой-то степени и стал виновником нашего увлечения. Но когда я собралась поступать в театральный, отец сказал: «Сначала положи нормальный диплом на стол, а потом иди куда хочешь». Так я и сделала – окончила Ленинградский университет.
– А какую специальность вы получили? Кем бы могли стать?
– Я окончила физико-математический факультет. Да-да, это было серьезно! В тридцать девятом я уехала в Москву, никому не сказав зачем. И только когда поступила в Малый театр и собиралась об этом написать родным или даже поехать в Ленинград всё рассказать, как получила гневное письмо от отца. Дело в том, что в это время в «Советской культуре» была напечатана фотография: четыре человека, в числе которых и я, рапортовали об успешном поступлении в Школу Малого театра.