На следующий день висел приказ: «Артистка Малкина в исполнении своей роли рассмешила труппу театра. Замечание». Любимов даже не понял, что это был розыгрыш и что я сыграла не свою роль.
– А в жизни вы часто разыгрываете кого-нибудь?
– Раньше это бывало чаще. В молодости мы с актрисой с Таганки Татьяной Лукьяновой заходили в метро и начинали изображать глухонемых. Весь вагон наблюдал за нами, а мы самозабвенно размахивали руками и корчили рожи, естественно, утрируя все движения.
Однажды разыграли Готлиба Ронинсона. Он считал себя целителем, всегда интересовался, не болен ли кто, и стремился оказать посильную медицинскую помощь. Мы были на гастролях в Киеве, жили в гостинице «Украина», и я прикинулась больной. Татьяна побежала к Гоше и закричала: «Скорее, Лилька умирает!» Он со всех ног бросился в мой номер, а я тем временем разделась догола, легла на живот, а в зад вставила розу. Гоша влетел и застыл на месте. Мы с Татьяной захохотали, а он, бедолага, как же нас материл! Но в долгу не остался.
Через несколько дней в мой номер постучали, и вошел целый пионерский отряд. Ронинсон знал, как я отношусь ко всей советской символике и как ненавижу формальные встречи с пионерами. Так вот, дети вошли, салютовали и отрапортовали: «Рады приветствовать знаменитую бабушку из кинофильма “Внимание, черепаха!”». А Гошка выглядывал из-за двери и самодовольно улыбался.
Там же, на Украине, во время долгих гастролей я всё никак не получала известий от своей подруги Лены Маркиной. Наконец узнала, что она с мужем в Евпатории. Мы с артистом Мишей Островским нашли огромный булыжник, килограммов на десять – нам даже плотник сколотил специальный ящик для него, так как ни в какую посылочную тару он не влезал. И отправили эту посылку Лене в Евпаторию с такой запиской: «Когда я узнала, что ты жива, этот камень свалился у меня с души!» Как мы хохотали, представляя ее реакцию! Потом узнали, что, получив извещение на посылку, Лена сказала мужу: «Лиля мне, наверное, фрукты прислала». И они отправились через весь город на почту. Получив этот неподъемный ящик, муж проворчал: «Камни она тебе прислала, что ли?»
– Сколько вас знаю, вы всё время смешите окружающих, рассказываете анекдоты и сами любите от души посмеяться. И сразу невольно привлекаете внимание к вашей фирменной щели между верхними зубами…
– Это у меня от отца. Все в его родне имели такую щелку. Благодаря ей я зарабатывала художественным свистом. А еще было удобно вставлять в эту щель сигареты, и руки становились свободны. Сейчас в связи с возрастом расщелина стала больше, ничего с этим уже не поделаешь. Да и сигареты я курю теперь тонкие…
– Вы часто рассказываете о Фаине Раневской, Татьяне Окуневской, с которыми дружили. Как вы умудрялись находить общий язык с такими, в общем-то, непростыми и недоверчивыми людьми?
– Не знаю. В разные годы у меня были разные «духовные родители». После Раневской в моей жизни появилась Анна Григорьевна Лисянская, замечательная характерная актриса кино и ленинградской сцены. Я страстно любила ее и даже не подозревала, что когда-нибудь с ней познакомлюсь. В ее дом я попала случайно и… задержалась там на целых четыре года. Она и ее муж заменили мне родителей. Когда Анна Григорьевна осталась одна и тяжело заболела, я помогла ей перебраться к родственникам в Израиль. Навещала каждый год до самой ее смерти.
Татьяна Кирилловна Окуневская вошла в мою жизнь в ту памятную ночь, когда театр «Скоморох» выступал в Москве. После спектакля она пригласила всю нашу труппу к себе домой. Причем ни продуктов, ни посуды у нее не было, и она бегала по своим друзьям и знакомым, чтобы принести водку и закуску. А наутро ей надо было ехать с какими-то концертами в провинцию, и мы отправились вместе с ней.
С Окуневской в конце 60-х мы исколесили с концертами половину Советского Союза. Три месяца были только в одной Средней Азии, проехали все кишлаки и аулы по сорокаградусной жаре. То и дело падали в обморок. Однажды нашу бригаду отправили в пустыню Каракумы, где шло строительство газопровода. Вертолет выбросил нас куда-то мордами в песок, где нас никто не встретил. Лежим с чемоданами, радиоаппаратурой, музыканты уже в стельку пьяные! А я – бригадир, должна держать всё под контролем! Повела всех наугад, по колено в песке, с инструментами и туалетами Окуневской, пока нас не подобрал джип. Чего только не было в этой поездке!
Тата часто мне помогала и материально, и морально. Практически все годы, которые я жила в Москве, я жила у нее. Человек она сложный, но чрезвычайно интересный и умный.
Так что вся моя творческая жизнь в России – это периоды: Раневская – Лисянская – Окуневская.
– Переходя из театра в театр, вы хорошо расставались с коллегами, с главными режиссерами? Или скандалили?
– Везде по-разному. Со многими актерами я до сих пор дружу – и с московскими, и с питерскими. И уходила из театров по разным причинам. Например, в ленинградском Театре комедии я сыграла пятнадцать главных ролей, но открыто выступила против того, чтобы главным режиссером стал Петр Фоменко. «Ты – гений, но руководить труппой тебе не надо», – так и сказала ему в лицо. И тут же была уволена.
Кстати, тут я хотела бы вспомнить важный эпизод. Когда я еще работала в Театре комедии, один актер погадал мне по руке. Он в этом разбирался и всем что-то предсказывал. Так вот что он мне сообщил: «Твоя жизнь круто изменится после пятидесяти лет. Ты будешь жить в другой стране, в окружении других людей, будешь много работать, станешь очень известным человеком…» Какая тут началась ржа! Все вокруг попадали, а я хохотала громче всех. Мы с ним даже поспорили на ящик коньяка. Когда всё это свершилось, я этот ящик ему привезла.
– Ваш последний театр в Петербурге назывался «Эксперимент». Сегодня в этом здании, которое является архитектурной достопримечательностью города, расположилась «Русская антреприза» имени Андрея Миронова…
– Я не подхожу к этому зданию.
– Почему?
– Я прослужила там десять лет. Театр «Эксперимент» был создан нашими руками под руководством моего друга Виктора Харитонова. Но однажды появился новый хозяин, наглый, как танк. Он провернул какие-то дела, с кем-то договорился, что-то выкупил, заполучил в союзники Марию Владимировну Миронову, и нам всем пришлось уйти. Я дала слово, что моя нога не ступит туда, таким страшным и бессовестным способом он выгнал всех, включая даже пожарных.
Кстати, именно в «Эксперимент» Виктор Харитонов пригласил чешский коллектив и режиссера Лиду Энгелову, мы сделали несколько совместных спектаклей. Слово «Чехия» стало для меня много значить. Я там побывала несколько раз и осталась навсегда. Лида Энгелова предложила свою помощь: ее семье возвратили недвижимость в Праге, и она стала владелицей нескольких квартир. Так что жилищный вопрос – главнейший при переезде в другую страну – был решен.
Это был 1992 год. К тому моменту моя семья уехала в Израиль, мне надоел антисемитизм, надоело ходить за визами, даже надоело играть.
– Странно от вас слышать, что вам надоело играть. Мне казалось, что артисты готовы выходить на сцену, даже когда отказывают ноги.
– Я как-то себя исчерпала. А сейчас – тем более, в моем возрасте в Чехии уже никто не играет. Я не понимаю, почему меня до сих пор зовут. Я уже всё свое отыграла. Если бы не жажда путешествий и не дорогое медицинское обслуживание, давно всё бы бросила.
– А роль-мечта осталась?
– Уже нет. Но из несыгранных ролей, точно знаю, есть одна. Так никто меня и не пригласил на мамашу Кураж. Думаю, что это моя роль.
– У вас большая семья?
– Я человек разведенный, была замужем за Александром Векслиным – заведующим постановочной частью в театре «Эксперимент». Детей у меня нет. Моя семья – это сестра с племянником, двоюродные – все находятся в Израиле. Друзей у меня масса. Но в России. И таких друзей, как в России, больше не может быть нигде. Когда тебе за шестьдесят, заводить новых друзей смешно. В Чехии – очень близких два-три человека. Но, конечно, всё мое осталось здесь. Каждый год я приезжаю сюда, и почти все мои друзья были у меня в гостях в Праге.
– Уезжая, вы думали, что расстаетесь со сценой?
– Да. В Чехию я ехала в абсолютном убеждении, что никогда не буду заниматься искусством. Была уверена, что получу пенсию, пойду билетером в театр. Но получилось так, что я сразу попала в актерское агентство и вскоре меня утвердили на небольшую роль во французском фильме «Джорджино». Главной героиней была французская певица Милен Фармер, из-за которой весь проект и затеяли. Там снималось одиннадцать чешских актрис, восемь английских и одна американка – Луиза Флетчер, с которой мы до сих пор переписываемся. Пришлось учить роль на английском языке, до этого я ни на каком языке не говорила. И вот таких фильмов у меня накопилось более двадцати. Роли, конечно, маленькие, но иногда интересные.
Кстати, на съемках «Джорджино» режиссер спросил меня: «Как вы отнесетесь к тому, что вам придется раздеться и мы вас, обнаженную, снимем сзади?» На это я ответила: «Ну, если всей Франции нужна моя голая жопа, я согласна!» Фильм получился интересный. Это история о Первой мировой войне во Франции, о женщинах – жительницах одной деревеньки.
– Давайте поговорим о кино. Я с удовольствием каждый раз пересматриваю очаровательный, тонкий, ироничный фильм Ролана Быкова «Внимание, черепаха!», и меня всегда восхищает боевая спортивная бабушка в вашем исполнении. Не обидно было начинать кинокарьеру с возрастной роли?
– Да что ты! Быков очень интересный режиссер. Мы с ним встретились в Москве, когда распался «Скоморох». Полтруппы поехали в Ленинград показываться в театры, полтруппы – в Москву. Мы выступили в учебном театре одного из институтов, и после спектакля ко мне подошел Быков: «Можешь спеть “Орлята учатся летать!”?» Я говорю: «Могу. Ор-р-рля-та учатся летать!» Он помолчал, потом спросил: «А громче можешь?» Спела громче. «Всё, будешь у меня сниматься в роли учительницы пения». Я знала, что режиссеры всегда врут, и вдруг мне в Таллин пришла телеграмма с вызовом на фильм «Внимание, черепаха!». Правда, на другую роль – бабушки. Это был мой первый фильм, который, кстати, в 1971 году получил золото на Московском кинофестивале как лучшая картина для детей.