Король Малькольм издал указ о замене при его дворе гэльского языка англосаксонским, так что английский, вероятно, был родным языком Эдиты, что давало ей преимущество. Женитьба на Эдите в первую очередь могла помочь Генриху объединить саксов с нормандцами и сохранить хорошие отношения с Шотландией. Поэтому король, «по достоинству оценив родовитость девушки, чьим совершенством он давно восхищался, выбрал ее своей невестой»6. Вильгельм Мальмсберийский утверждал, что Генрих «с давних пор был сильно привязан к ней» и «влюбился спустя долгое время после того, как она сняла монашеский убор». Это означает, что сватовство состоялось «спустя время после» 1094 года. Влечение было взаимным7. Роберт Вас утверждает, что Генрих ревновал Эдиту к бывшему соискателю ее руки Вильгельму де Варенну, эрлу Суррея, и ненавидел соперника «до самой смерти».
Мы не знаем, когда Генрих впервые увидел Эдиту и когда зародились их чувства. Они не могли встречаться при английском дворе, поскольку Руфус не был женат и Эдите не подобало приезжать ко двору, тем более что ее дядя, Эдгар Этелинг, находился за границей, участвуя в Первом крестовом походе. Возможно, Генрих познакомился с будущей невестой благодаря своему старому наставнику, епископу Осмунду, и навещал девушку в Уилтоне8. Он «не интересовался приданым, довольствуясь тем, что сможет обладать той, кого страстно желал, ибо, невзирая на свое благородное происхождение и приходясь внучатой племянницей королю Эдуарду, [Эдита] располагала весьма скромным состоянием, будучи сиротой, лишенной обоих родителей»9. Есть свидетельства, что ее брат, король Эдгар, мог даровать ей права на некоторые северные владения10, но это мало что меняло. Помимо любви, Генриха интересовали только родословная Эдиты и тот факт, что она была «поистине несравненной женщиной»11.
Между Генрихом и Эдитой вспыхнула «особая любовь», король «пожелал взять девушку в жены» и просил ее руки у короля Эдгара, брата Эдиты. Епископы и бароны поддержали Генриха.
Саксонские летописцы утверждают, что Эдита не спешила отвечать согласием на предложение Генриха. Вероятно, это послужило поводом для необоснованного утверждения жившего в XIII веке Матвея Парижского, что Эдита предпочла бы остаться в монастыре и покинула обитель лишь затем, чтобы стать второй Есфирью и облегчить страдания саксов, чья кровь текла в ее жилах. Очевидно, нежелание Эдиты вступать в брак было всем хорошо известно, поскольку «Англосаксонская хроника» содержит обращенный к принцессе проникновенный призыв: «О благороднейшая и милостивейшая из женщин! Если бы ты пожелала, то смогла бы возвысить древнюю честь Англии; ты стала бы знаком союза и залогом примирения. Но если ты будешь упорствовать в своем отказе, вражда между саксонским и нормандским народом продлится вечно и человеческая кровь не перестанет литься». Эдита должна была осознать, если она еще не успела этого сделать, что брак с Генрихом являлся ее священным долгом, поскольку союз с нормандским королем помогал восстановить в правах древний королевский дом Уэссекса и обогатить правящую династию его кровью. Дети Генриха и Эдиты были призваны стать живым воплощением союза саксонской и нормандской монархий.
Эдита согласилась выйти замуж за Генриха при условии, что он дарует английским подданным новую хартию и пообещает управлять ими в соответствии с законами Эдуарда Исповедника. Генрих выполнил поставленное условие в том же году. Анонимный поэт восхвалял Эдиту за то, что она проявила настойчивость, и короля – за то, что, подобно Цезарю, он прислушался к жене, ответил на ее мольбу и отменил несправедливые законы12. Таким образом, помолвка состоялась.
Генриху исполнилось на тот момент тридцать два года, он был среднего роста и очень походил на своего отца, Завоевателя. Короля описывали как «молодого мужчину необыкновенной красоты»13 с «черными, редкими у лба волосами, блестящим взором, мускулистой грудью и хорошо сложенным телом». «Громоподобный» голос дополнял грозный вид монарха. «Он не уступал в мудрости ни одному королю современности». Генрих предпочитал простую пищу, ел в меру и пил лишь для утоления жажды14.
На публике он вел себя «надменно, бросал на всех угрожающие взгляды и с напускной суровостью и свирепым голосом набрасывался на тех, с кем вел разговор». Его вспыльчивый нрав внушал страх. Есть основания предполагать, что Эдита побаивалась супруга, но ей чаще доводилось видеть Генриха в повседневной жизни – добродушным, приветливым и «расположенным к веселой шутке». Когда он отдыхал за столом с друзьями, то был общительным и веселым собеседником, отпускал шутливые замечания по поводу собственных недостатков, чтобы предупредить критику в свой адрес15.
Генрих питал свойственную нормандцам любовь к порядку. Как правитель «он явно превосходил своих английских предшественников и предпочитал сражаться словом, а не мечом. Если он мог, то побеждал без кровопролития»16. Дальновидный и одаренный, он обладал тремя яркими достоинствами: великой мудростью, военными талантами и богатством17. Его советы были содержательными, проницательность – острой, а красноречие – убедительным. Генриха называли мудрым правителем и опытным дипломатом. «Его ученость помогла ему постичь науку управления государством»18.
Генрих имел «три грубых порока»: алчность, распутность и жестокость19. Он бывал расчетливым, подозрительным, изворотливым, лживым и вероломным. Король немилосердно облагал налогами подданных и сурово карал нарушителей закона, за что его многие боялись. Однажды он безжалостно столкнул мятежника по имени Конан с высокой Руанской башни, клянясь душой своей матери Матильды, что предателям не позволено жить20. В другой раз Генрих собственноручно выколол глаза одному из своих сородичей. После того как камергер попытался убить короля, Генрих приказал ослепить и кастрировать незадачливого убийцу – по мнению некоторых, слишком мягкое наказание для того, кого следовало повесить. Однажды Генрих приказал изувечить всех чеканщиков монеты в королевстве, когда те не смогли доказать, что не подделывали монет. В годы правления Генриха людей заковывали в цепи, бросали в подземелья и обрекали на голодную смерть. Конечно, такое жестокое правосудие сдерживало рост преступности. Однако не стоит забывать, что Генрих ввел выездные судебные сессии, чтобы обеспечить повсеместное торжество закона. Именно он позднее заменил наказание в виде нанесения увечий штрафами. К концу правления Генриха саксонский хронист наградил короля прозвищем Лев справедливости.
Двор Генриха походил на «вавилонскую печь»21, так как отличавшийся ненасытным сексуальным аппетитом король «привык заводить внебрачные связи»22, пребывая в «вечном плену женских соблазнов»23. У Генриха было около двадцати пяти внебрачных детей, большинство из которых родилось до женитьбы. Вильгельм Мальмсберийский, не осуждая «погоню [короля] за юбками», простодушно уверял, что Генрих потакал своей похоти из желания иметь больше детей. Всю свою жизнь король «был свободен от нечистых желаний и поддавался искушению не для того, чтобы удовлетворить свою невоздержанность, а ради продолжения рода. Король не позволял себе случайных сношений, за исключением случаев, когда они могли принести плоды. В этом отношении он был властелином своей натуры, а не рабом похоти»24. Очевидно, Генрих действительно считал, что обилие сыновей и дочерей способно обеспечить ему политическую силу. Несомненно, дети сыграли важную роль в его жизни. Кого-то он выгодно выдал замуж, а кого-то эффективно использовал для службы. Но трудно поверить, что сластолюбие не играло никакой роли ни в многочисленных любовных похождения короля, ни в его чувствах к Эдите.
После свадьбы король принял решение не «предаваться похоти, подобно лошади или мулу, лишенным разума»25; он прекратил заводить наложниц и остепенился рядом с женой26.
3Предмет споров
Казалось, браку Эдиты ничто не мешало. Но тут решила высказаться Кристина. Она заявила, что ее племянница носила монашеский убор и забирать ее из монастыря было бы кощунством1. Все знали, что Эдита с детства воспитывалась в монастыре и выросла в обители. Многие верили в то, что родители посвятили дочь Богу, поскольку видели ее в монашеском облачении. Поэтому, когда все прослышали, что король собирается «ввести Эдиту в свою опочивальню», это послужило «предметом споров»2. Когда стало очевидно, что Эдита сбросила монашеский убор, повсюду поползли сплетни. Это оказалось препятствием для свадьбы, которое не позволяло паре «заключить друг друга в объятия, как они того желали»3. Король понял, что с его стороны неразумно сочетаться браком с женщиной, которая, по общему разумению, являлась монахиней. Проблему следовало решить, чтобы спасти обоих и обеспечить законные наследственные права их потомству.
Генрих немедленно вспомнил об архиепископе Ансельме, которого Руфус отправил в изгнание. Он попросил прославленного Ансельма рассудить, вольна ли Эдита выйти замуж. Ансельм прибыл в Англию в октябре 1100 года и, не теряя времени, посоветовал королю не брать Эдиту в жены, поскольку ему достоверно известно, что девушка является монахиней. Генрих возразил, что обещал жениться на Эдите и даже поклялся в этом ее отцу4.
Должно быть, Генрих передал Эдите слова архиепископа. «Поскольку все ожидали от Ансельма решения по этому вопросу», Эдита проявила инициативу и сама отправилась из Уилтона в Солсбери, где смиренно обратилась к архиепископу за советом и помощью5.
Эдмер записал то, что произошло во время их встречи. Его рассказ послужил ответом на более позднюю критику Ансельма и его роли в этом деле. Архиепископ с самого начала дал понять Эдите, что питает серьезные сомнения в ее праве свободно выходить замуж. Он предупредил девушку, «что никакие мольбы не вынудят его забрать у Бога невесту и сочетать ее браком с земным мужем».