х экипажей.
Несмотря на все это исход сражения долгое время был не определен. Лучшая морская подготовка экипажей и маневренность кораблей позволили все же Демохару вывести из строя несколько кораблей Агриппы. Со своей стороны, тяжелые пентеры отгоняли метательными снарядами от своих бортов неприятельские корабли. В ход шло все: камни, бревна, стрелы и копья. Обезопасив, таким образом, свои борта и весла, пентеры стали все чаще и чаще сами таранить противника. Последствия этих таранов были для трирем печальными. Тяжелые римские тараны пронзали их насквозь, круша корабельный набор. Огромные пробоины были, как правило, смертельными.
Сам Агриппа сражался в центре боевых порядков своего флота, как и его противник Демохар. Оба флотоводца искали личной встречи, и она произошла. Противники были достойны друг друга. Бой шел на истребление, и все же в этом противоборстве верх держала пентера Агриппы. Таранив своего «визави», он пустил неприятельский флагман ко дну. Однако полного успеха добиться ему не удалось, Демохар вместе с большей частью команды вовремя успел перебраться на соседний корабль и вновь возглавить сражение своего флота. Видя, что общая ситуация складывается не в его пользу, Демохар велел трубить отступление. Флот Помпея начал медленный отход, отбивая все наскоки противника. Впрочем, Агриппа и не собирался решительно преследовать отступающих. Демохар потерял около тридцати судов, Агриппа всего лишь пять.
Победитель, казалось бы, мог торжествовать, но торжества не получилось. Дело в том, что как раз в это время при мысе Миле произошел еще один бой между второй эскадрой Помпея и частью римского флота, возглавляемой непосредственно самим Октавианом. Здесь результаты оказались совершенно иными.
Начало операции, казалось, не предвещало ничего плохого. Октавиан успешно переправил свои легионы морем на Сицилию неподалеку от городка Тавромениум, что к югу от Мессины. Однако на обратном пути транспортная эскадра была перехвачена кораблями Помпея и почти полностью уничтожена. Дым от догоравших октавиановских кораблей был виден за десятки миль. Сам Октавиан чудом спасся в шлюпке. Наблюдая издали, как противник добивает его последние транспорты, Октавиан сказал в сердцах:
— Наверное, это рок, что мне поразительно везет в сухопутных делах, но столь же поразительно не везет в морских. Впрочем, отчаиваться рано, ведь у меня есть Агриппа, чей жребий, быть может, будет счастливее моего!
В тот момент Октавиан еще не знал об успехе своего друга, когда же узнал, то еще более укрепился в уверенности правильности своего выбора.
— Пусть я несчастлив на море! — заявил он, добравшись до Рима. — Зато у меня есть верный друг, которого любит Нептун, а это, поверьте мне, уже немало!
Однако общая ситуация была критической. Доставленные на Сицилию легионы Конифиция оказались отрезанными от метрополии. Потерпев, вдобавок ко всему, тяжелое поражение от войск Помпея, они были на грани разгрома. Вся надежда была теперь только на Агриппу. И он не подвел.
Стремительным ударом римский флотоводец захватил стратегически важные приморские сицилийские города Тиндар и Миле. А затем выслал в поддержку Конифицию три своих легиона. Общими усилиями римские войска отбились от наседавших помпеевцев отошли к захваченным городам. Этим Агриппа обеспечил Октавиану плацдарм для будущей высадки основных сил римской армии на Сицилию. Вскоре Октавиан осуществил переправу своей армии на Сицилию. За все время переправы противник даже не пытался ей решительно противодействовать. Все пути к десантному флоту были перекрыты кораблями Агриппы.
Потерпев несколько поражений на суше, Помпей вновь решился атаковать римский флот. Это был, безусловно, сильный ход. Победа обеспечивала ему блокаду октавиановцев на острове и их неминуемое последующее истребление. Для генеральной битвы за море Помпей стянул все свои наличные силы более 300 кораблей. В помощь многоопытному Демохару был придан вольноотпущенник грек Аполлофан, проведший в морях всю свою жизнь. Сильной стороной флота Помпея было и качество постройки кораблей, которые в отличие от наскоро сработанных октавиановских отличала большая скорость хода и лучшая поворотливость, качества в бою далеко не последние, если только их правильно использовать.
Разумеется, что морские приготовления не остались без ответа со стороны Октавиана и Агриппы. Понимая, что генеральное морское сражение за Сицилию неизбежно, Агриппа также усиленно готовил свой флот к битве. На корабли, которых было также около 300, было посажено 120 тысяч гребцов и солдат. Историки считают, что по численности людей перевес был на стороне Агриппы, что в определенной мере и предопределило избранную им тактику.
Враг всякой рутины и сторонник нестандартных решений римский флотоводец и на этот раз приготовил для неприятеля неприятный сюрприз. Все свои корабли он оснастил самыми совершенными на тот момент метательными машинами, а также совершенно новым оружием, честь изобретения которого историки дружно отдают самому Агриппе. Новым оружием стал так называемый абордажный снаряд, который состоял из бревна длиной в три метра, обитого железом, чтобы его нельзя было перерубить, и снабженного на обоих концах крепкими кольцами. К переднему концу был прикреплен абордажный якорь, а к заднему несколько канатов. Окованное железом бревно выбрасывалось на неприятельский корабль с помощью метательной машины и цеплялось за него якорем. Затем, подтягивая канат, атакующие должны были подтянуться к «заарканенному» кораблю и решить исход боя в рукопашной схватке. Разумеется, что дальность броска абордажного снаряда была не слишком велика, однако все же она была значительно больше той, на которую можно было бросить руками обычный абордажный крюк. Уже перед самым сражениям Агриппа провел перед всеми начальниками кораблей показательное ученье с применением нового оружия, результаты которого были признаны положительными. Помимо главного секретного оружия Агриппа предполагал использовать и такие новинки, как зажигательные копья и стрелы, которые заранее обматывались пропитанной дегтем паклей и должны были зажигаться непосредственно перед самым выстрелом.
Итак, грандиознейшее из морских сражений, которые до этого знало человечество, должно было вот-вот разразиться. В мировую историю оно вошло как битва при Навлохе, небольшом местечке неподалеку от города и мыса Миле.
Историк А. А. Хлевов в своей работе «Морские войны Рима» пишет: «Октавиан, узнав об уходе Помпея из Мессины в Милы на битву с Агриппой, вышел из Скилакия в Левкопетру — также на италийском берегу пролива. Он предполагал следующей ночью переправиться с войсками через пролив в сторону Тавромения, но вскоре пришло известие о победе на море, и Октавиан передумал — считая, что Помпей все еще в Милах, он решил плыть не тайком, а вполне открыто, днем, во главе конвоя, везущего победоносное и бодро настроенное войско. Осмотрев утром море с высокой горы, Октавиан нашел его свободным от противника и решил плыть немедленно. Суда вместили большую часть войска, но далеко не все — необходим был еще один рейс. Мессала остался с этим арьергардом в Италии. Без всякого противодействия кораблей Помпея Октавиан благополучно перешел пролив и вдоль берега двинулся к Тавромению. Появление флота с войсками, однако, не произвело на горожан должного впечатления: сдаться они категорически отказались. Тогда Октавиан десантировал войско на некотором отдалении, близ святилища Аполлона, где произошло явно дурное предзнаменование — при сходе на берег главком упал, и, хотя самостоятельно поднялся, все сочли это дурным знаком. Так оно и вышло.
Совершенно неожиданно, в самый разгар строительства лагеря, появился Помпей, а также Демохар и Аполлофан со своими кораблями. Причем этот пренеприятнейший сюрприз поджидал цезарианцев не только на море: с двух сторон к лагерю подошли пехота и конница Помпея. Пассивность Помпея опять не дала ему насладиться полной победой. Напади он всеми силами одновременно — быть может, мир так и не узнал бы об императоре Октавиане Августе. Однако напала только конница Помпея, разогнав легионеров, строивших лагерь. Неопытность помпеянских полководцев поражала: приближалась ночь, и пехота, боясь располагаться рядом с противником, ушла в соседний город Фенику, а флот стоял на некотором отдалении у Коккинского мыса. Так что цезарианцы все-таки закончили сооружение своего лагеря, в котором было три легиона, 500 всадников без лошадей (они должны были прибыть со вторым конвоем), две тысячи ветеранов-добровольцев, тысяча вспомогательных войск и отряд флотского экипажа с кораблей.
Оставив командовать в лагере Корнифиция, Октавиан еще затемно на кораблях вышел в море. Флот он организовал в два отряда правым крылом командовал Луций Титиний Сульпициан, а левым — Публий Каризий. Сам Октавиан поднялся на борт своей либурны и объехал свой флот, подбадривая людей. После этого он снял с корабля собственный штандарт, как во время величайшей опасности. За этим последовала битва, которая неизвестна нам во всех подробностях, но результат ее, напротив, отлично известен и говорит сам за себя. С перерывом последовали два сражения между флотами, которые длились весь световой день и закончились только следующей ночью. Флот Октавиана нанес серьезный ущерб противнику, однако сам просто прекратил существование. Почти все корабли Октавиана были захвачены либо сожжены, только немногие, не получив к тому приказа, вышли из боя и, подняв носовые паруса, ушли в Италию. Их пытались преследовать, но безуспешно. Спасшихся вплавь убивали помпеянцы уже на берегу, но некоторым удалось добраться до лагеря Корнифиция.
Чудом спасшийся на своей либурне Октавиан причалил в Абальском заливе и был настолько подавлен, что, как говорят, даже подумывал о самоубийстве. Однако вскоре его нашли свои и, переправляя с лодки на лодку, доставили в расположение Мессалы. Октавиану упорно не везло на море. Быть может, причиной тому было то, что после первой бури, разметавшей его корабли, он заявил, что и наперекор Нептуну одолеет море, и даже приказал во время очередных празднеств в цирке удалить из процессии статую этого бога.