но. В конце концов, Мэтью Брайт никуда из Кимберли не денется; он по-прежнему будет здесь, когда Дани вернется.
Дани упаковал седельную сумку, оседлал лошадь и направился на юг.
23 ноября, два дня спустя, как Дани покинул лагерь буров, в Кимберли пришел африканец с известием, что силы освобождения уже в пути. Его рассказ был встречен с недоверием и осторожностью — африканцы не отличались правдивостью, — но новость была хорошей, и в нее хотелось верить.
На следующее утро Мэтью вбежал в дом, размахивая номером «Даймонд Филдс Эдвертайзер».
— Послушайте это! — закричал он. — «Мы уполномочены сообщить, что крупные силы покинули окрестности реки Оранжевой и движутся вперед на освобождение Кимберли».
Схватив Миранду за руку, он выбежал на улицу. Лора с Николасом поспешили за ними. На улицах города царило радостное оживление. Всего через несколько дней войска подойдут к городу. Кимберли будет освобожден, осада будет снята! «Боже, храни королеву!» слышалось повсюду; полковника Кекуиджа превозносили до небес. Уже обещали помощь Баден-Пауэллу в Мафекинге. За освободителей поднимали тосты. Толпа не держала зла на буров, но все сходились во мнении, что в интересах военной кампании всех их надо схватить, не позволив никому ускользнуть. Но где их содержать? Тюрьма была недостаточно большой. И тогда местом заключения буров были выбраны шахты.
У Лоры к горлу подступил комок, и она усиленно старалась скрыть слезы радости, навернувшиеся ей на глаза. Она с улыбкой посмотрела на лорда Николаса, добродушное лицо которого было обращено к ней.
— Наконец-то, Лора! Счастливые дни, — сказал он в своей обычной непоследовательной манере и, к удивлению Лоры, наклонился и поцеловал ее в щеку.
Она не сразу пришла в себя от удивления, когда Мэтью, подбросив Миранду в воздух и благополучно поймав ее, прижал дочь к себе и вдруг обнял Лору за плечи.
— Да, ты молодец, Лора, и ты тоже, Миранда. Ты настоящая маленькая героиня, честное слово! — и он улыбнулся девочке. — Вы обе настоящие героини, — тихо добавил он.
Лора стояла неподвижно, ощущая его сильную руку на своем плече, и на мгновение время остановилось для нее. Это самый счастливый день в моей жизни, взволнованно подумала она.
В два часа утра 23 ноября Эдвард Харкорт-Брайт впервые принял участие в сражении. Младший офицер Девятого уланского полка, он был всего в пятидесяти милях от Кимберли и приближался к маленькой деревушке Бельмонт.
Все произошло очень быстро и не так, как он ожидал. В течение нескольких недель ему присвоили воинское звание, погрузили в Саутгемптоне на корабль, выгрузили в Кейптауне и приквартировали к эскадрону Девятого уланского полка, который входил в войска освобождения под командованием лорда Метьюена. Здесь Эдвард понял, что окончание военного колледжа не прибавило ему уважения, напротив, к его выпускникам такие же, как он, офицеры относились с иронией и недоверием. Лорд Метьюен, кажется, не придерживался никаких традиций, правил и уставов, которые Эдвард так тщательно изучал. У улан не было даже их красивой формы. Лорд Метьюен требовал, чтобы все носили хаки. Даже пуговицы на форме были цвета хаки, чтобы не блестели на солнце. Все знаки различия были сняты, так что офицера нельзя было отличить от его солдат, из-за того, что снайперы буров имели привычку сначала выводить из строя офицеров, чтобы оставить войска без командиров. Шлемы уже вышли из моды, вместо них носили мягкие фетровые шляпы.
Из Кейптауна войска поездом доставили к реке Оранжевой, где они задержались на несколько дней. Девятому уланскому полку было приказано провести рекогносцировку местности. Эдвард с ужасом смотрел на просторы огромного плато Кару. Наверняка семейная история о том, как дядя Мэтью пешком добирался до Кимберли, не более чем легенда. Никто не мог бы пешком преодолеть пустынную равнину! Здесь было хорошо скакать верхом, и на первых порах Эдвард радовался свежему воздуху и солнцу.
Задачи разведки оказались непростыми. Скоро стало ясно, что военное министерство допустило серьезные промахи в формировании войск, направленных в Южную Африку. Силы под командованием лорда Метьюена насчитывали десять тысяч человек, из которых только девятьсот было кавалерией: уланы, разведчики и часть пехоты, посаженная на лошадей. Таким образом, кавалерийские силы составляли слишком малую часть от общего состава, учитывая расстояния, которые надо было преодолеть, характер местности и поразительную мобильность противника. Уланы доложили, что силы буров численностью около двух тысяч расположились лагерем на склоне холма у Бельмонта, в девятнадцати милях от железнодорожной ветки у реки Оранжевой. В ночь на 20 ноября были поставлены палатки. Теперь это больше напоминало поход, подумал Эдвард, когда волнение стало возрастать, и у костра зазвучали песни.
Пункта в двух милях к югу от Бельмонта войска достигли к концу второго дня марша, и Метьюен, не имея хорошей карты местности, отдал приказ остановиться. Дальнейшему ведению разведки мешал огонь снайперов противника.
Наступление началось в полумраке раннего утра. Пехота двинулась направо под прикрытием разведчиков. Эдвард и его уланы стали заходить с севера и параллельно железной дороге, чтобы обойти Бельмонт и отрезать бурам пути к отступлению. Уланы двигались бесшумно, оказавшись самыми мобильными силами в этом наступлении; стук копыт лошадей заглушала высокая сухая трава. В мрачной тишине они заняли свои позиции. Небо начало светлеть, и они напрягали слух, чтобы расслышать выстрелы — атака пехоты запаздывала.
Наконец наступление началось, и вспышки огня на перевале сопровождались треском винтовочных выстрелов.
— Буры! — сказал сосед Эдварда. — Шотландские гвардейцы преследуют их.
Фактически гренадеры взяли на себя самую трудную часть наступления, но Эдвард не знал об этом. Он только слышал беспорядочные звуки артиллерийского огня и винтовочных выстрелов, сигналы горнов и даже звуки волынки. Но они побеждали. Известия, поступавшие от лорда Метьюена, были весьма вдохновляющими. Застывшие в бездействии уланы, на усталых лошадях, ждали приказа. Только в семь тридцать Метьюен приказал им немедленно вступить в бой и отрезать бурам путь к отступлению.
Наконец-то в бой! Сердце Эдварда радостно забилось, когда они пересекли железнодорожное полотно и устремились на северо-запад, преследуя бегущего противника. Но к великому его разочарованию, уланы оказались неспособны справиться со своей задачей. Их лошади были слишком утомлены после разведывательных рейдов, а численность была недостаточной. Один бур обернулся и показал англичанам нос, прежде чем бодро продолжать движение, как будто его соотечественники были победителями, тогда как Эдварду только оставалось в полном отчаянии смотреть на их удаляющиеся спины.
Однако, несмотря на то, что они не могли продолжать преследование, это тем не менее была волнующая победа. Моральный дух сразу поднялся: за три часа они выгнали буров с позиции, которую противник намеревался занимать еще три недели.
Теперь дорога на Кимберли лежала прямо перед ними.
Настроение у Эдварда поднялось.
— Держись, дядя Мэтью, — шептал он, — уже недолго ждать!
Глава третья
Дани нашел Деларея на реке Моддер, приятном местечке в двадцати милях от Кимберли, бывшем излюбленным местом отдыха горожан. По левому берегу реки, поросшему деревьями и кустарником, были разбросаны дома; тут же находилась гостиница и железнодорожная станция.
После боя, данного англичанами при Бельмонте, моральный дух буров резко упал, тем более, что двумя днями раньше аналогичная неудача произошла в Граспане. Однако, Деларей был уверен, что отступление можно остановить и готовил англичанам сюрприз. Вместо того, чтобы согласно теории, разместить силы буров на холмистом северном берегу, Деларей приказал им вырыть окопы на южном берегу реки.
Ранним утром 28 ноября Дани наблюдал, как английская пехота двинулась прямо в ловушку, приготовленную для нее. Он пожалел, что они не были одеты в красные мундиры, как прежде, вместо тусклой формы цвета хаки, которая мешала их разглядеть. Все же их было видно лучше, чем буров — Дани знал, что ни один из его соотечественников не был виден, так велико было их искусство маскировки в естественных и искусственных укрытиях. Англичане, как обычно, предприняли фронтальное наступление, продвигаясь через вельд прямо к южному берегу реки и намереваясь перейти ее вброд.
Теперь буры в любой момент могли открыть огонь.
Англичане думали, что противника вблизи нет, но он был совсем рядом. Началось! Воздух раскололи винтовочные выстрелы и разрывы снарядов мелкокалиберной пушки, стрелявшей по правому флангу англичан. Стройные ряды наступающих рассыпались, залегли и отчаянно искали укрытия.
Шум сражения гудел в ушах Эдварда. Шок от внезапного залпового огня противника был как удар в грудь, вызвавший моментальный столбняк и заставивший на секунду замереть его сердце. Тот факт, что он сам не находился на линии огня, не уменьшил силу удара. Эдвард переживал за своих соотечественников, которым был бессилен помочь.
Уланы не участвовали в сражении. Их продержали в бездействии на правом берегу вдали от хаоса и ужаса боя у реки. Солнце палило немилосердно, добавляя к томительному ожиданию еще и жажду. Все были голодны, потому что приказ выступать был отдан внезапно, и у них не было времени для завтрака. У них не было обеда в тот день, а многие останутся без ужина. Если ему так плохо, думал Эдвард, стараясь отогнать назойливых мух, то каково тем беднягам, которые сейчас оказались под обстрелом.
Нам говорили, что буры не выдерживают боя с применением холодного оружия, с горечью вспоминал он, когда день уже клонился к вечеру. Пехота должна была бежать на противника с примкнутыми штыками под прицельным огнем противника. А где кавалерийская атака, о которой я мечтал? Почему мы не несемся галопом через вельд с пиками наперевес и саблями наголо?
Но мужество английской пехоты помогло ей выстоять. Несмотря на то что это было третье сражение за неделю, ее решимость и отвага не уменьшились. На следующее утро войска Метьюена форсировали Моддер в тишине: буры ушли и забрали свои пушки с собой. Когда Эдвард в это солнечное утро продвигался вперед, его мысли были в полном смятении от тех выводов, что он сделал из событий предыдущего дня. Он решил, что самым важным уроком, который надо было усвоить после сражения у реки Моддер, было «никогда не делай то, чего ждет от тебя противник».