ал перед ним.
Генри нахмурился. Иногда он внезапно вспоминал слова, которых не знал, которым отец его не учил. Они просто всплывали в голове, он не знал откуда, – как будто он давным-давно видел картинки, которых теперь не мог вспомнить.
Он медленно взял палочку с четырьмя зубцами. У них с отцом таких не было – только ложки из дерева и ножи, но это…
– Это вилка, – выдохнул он. – Это называется вилка.
Уилфред прикрыл глаза, будто у него заболела голова.
– Правда? – заинтересованно спросил принц.
– Да. Я как будто уже видел такую где-то. – Генри поднес ее ближе к глазам, но воспоминание ускользало.
– Продолжай, – с чувством сказал принц, и Генри пошарил взглядом по столу: вдруг другие слова тоже вспомнит. Но ничего не получалось.
Он взял какую-то штуку, похожую на большую железную клешню, повертел ее в руках – ничего.
– Это какое-то оружие? – спросил он.
– Да, – кивнул принц. – Обычно этой штукой зажимают ухо гостей, которые плохо себя ведут, и выкручивают, пока оно не оторвется.
– Ясно, – кивнул Генри и отодвинулся чуть дальше. Он надеялся, что был не таким гостем.
– Это щипцы для сахара, – убитым голосом сказал Уилфред.
Генри уже открыл рот, чтобы спросить про остальные предметы на столе, но тут дверь открылась. Вошел еще один человек в золотой куртке, и все тут же повернули головы к нему.
– Начинается! – Уилфред взволнованно схватил Генри за руку, будто разом забыв все его оплошности.
– Дамы и господа, – важно сказал человек в золоте, – встречайте: юные дамы!
– Девушки приходят на завтрак отдельно, – не отводя взгляда от двери, с жаром зашептал Уилфред. – Это традиция. Так они могут показать женихам свою красоту, туфли и наряды. Самая везучая из них, самая грациозная и изящная, станет женой принца, а остальных выберут молодые люди, которых вы можете видеть вот на том конце стола. – Уилфред кивнул на пестро разодетых ребят бледного вида. – Все уверены, что сегодня будет что-то особенное. Принца несколько дней не было, и теперь все юные дамы мечтают его впечатлить.
Принц со скучающим видом подпер рукой щеку. В зал вошла первая девушка, и брови у Генри поползли вверх. Платье у нее было с пышной неудобной юбкой, плечи голые и явно замерзшие, волосы скручены в тугой узел, а талия перетянута чем-то так, будто девушку хотели задушить, но промахнулись мимо шеи. Но хуже всего была обувь: дурацкие туфли вроде тех, в которых были Генри и все остальные в зале, но только на каблуках невероятной высоты. Перед лицом бедняга держала какую-то непонятную штуку: две деревянные планки, между которыми была натянута ткань.
– Это веер, – взбудораженно прошептал Уилфред. – Незамужние девушки всегда с ним ходят. Неприлично показывать рот, когда говоришь или ешь. Впрочем, и того и другого они стараются делать поменьше, а то никто не возьмет замуж.
– С ума сойти. – Генри с облегчением выдохнул: девушка сделала несколько шагов и все-таки не упала.
Прелестно, правда? После потери Сердца это развлечение придумали, чтобы во дворце было не так скучно. Именно на этих утренних выходах король когда-то выбрал королеву, мой покойный друг, хранитель казны, – эту вредную растолстевшую Эмму, а я – мою дорогую жену.
И он кивнул на Ингрид, которая сидела наискосок от него. Генри только сейчас ее заметил. Она застыла, вытянув шею и не отрывая взгляда от двери, и Уилфред, перегнувшись через стол, успокаивающе похлопал ее по руке.
– Не волнуйся, она справится. Она у нас лучшая.
– Как же, – тихо сказала женщина в красном на ухо маленькой старушке, сидевшей через пустой стул от нее. – Раз уж моя соизволила явиться домой, она покажет этой сухой рыбине и ее костлявой дочке, кто тут главная красавица. Она, правда, вдолбила себе в голову, что не может говорить, а я думаю: ну и ладно, для невесты это же лучше всего!
Генри сглотнул. Только сейчас, приглядевшись, он понял, с кем сидел рядом: черты лица Агаты будто проступали в глубине пухлого, расплывчатого лица женщины в красном. Но, судя по взглядам, которые мать Агаты бросала на него, вряд ли стоило ждать, что они подружатся.
А девушки все продолжали заходить – появление каждой сопровождал всплеск интереса и бурные обсуждения платья, походки и высоты каблуков. Генри этих бедняг отличил бы друг от друга разве что по цвету платья. Девушки тихо садились к своим родичам и вяло накалывали на вилки кусочки еды, которыми и зайца не накормишь, а потом ловко подсовывали их под веер.
С пятой девушкой случилось то, чего Генри с ужасом ждал. В середине пути она опасно пошатнулась, нога у нее вылетела из туфли, и девушка, потеряв равновесие, едва не растянулась на полу. Какая-то женщина – очевидно, ее мать – с досадой стукнула ладонью по столу. Девушка кое-как выпрямилась и побрела к своему месту, подталкивая туфлю голой ногой. В таком платье она никак не могла за ней нагнуться, она и дышала-то еле-еле. По тому, как девушка ставила ногу, сразу было видно, что она ее сильно потянула, но никто не помог ей идти, все были заняты обсуждением ее промаха.
– Она же… она себе чуть шею не сломала! – пролепетал Генри.
– О да, кости ломали уже несколько раз на моей памяти! Вот неуклюжая корова, выбыла не меньше чем на неделю! – счастливым голосом сказал Уилфред. Генри только сейчас заметил, что он черкает что-то в записной книжке. – Отмечаю все удачные выступления. Бедной Фрезии жирный минус. Теперь старый Йонас должен мне три монеты – он на нее ставил.
– Почему ей никто не поможет? Ей же больно! – пробормотал Генри.
Девушка уныло дохромала до стола. Мать ждала ее с видом коршуна, выследившего барана.
– О, милый мой, это жизнь. Каждый сам за себя. – Уилфред хотел сказать что-то еще, но тут вошла девушка в синем платье, и женщина в красном задергалась от волнения.
– Вот она, моя детка! Ну, пусть покажет, чему научилась в большом мире!
Агату Генри узнал с трудом. Из-за белого веера он видел только верхнюю половину ее лица, но даже по глазам было ясно: это неудобное платье, ужасные туфли, тугая прическа и бессмысленный веер вызывают у нее отвращение, равно как и все собравшиеся.
– Посмуглела, но хоть не поправилась, – тоном знатока заметил Уилфред. – Но волосы у нее всегда были слишком темные. То ли дело моя – к счастью, лицом пошла не в меня!
– Не подведи мать, – угрожающе выдохнула женщина в красном, но Агата ее не слышала.
Какое-то время она стояла в дверях, а потом со щелчком сложила веер и зашагала к столу, как мрачный охотник по заснеженному лесу. Женщина в красном скрипнула зубами и, как только Агата упала на стул рядом с ней, зашипела:
– Ах ты, позорище. Лучше бы и не возвращалась. Я тебе что, зря полночи объясняла, в каком мы положении? Твой отец умер, да еще так не вовремя, а ты…
Агата потянулась к блюду с остатками курицы, которое все еще стояло перед Генри, воткнула вилку в нетронутую ногу и принялась засовывать в рот куски. По залу пронесся такой стон ужаса, что появление следующей девушки прошло незамеченным.
– Как она может! Ест без веера! – выдохнул побелевший Уилфред. Кажется, его любовь к традициям пережила слишком много потрясений за одно утро.
Агата поверх курицы мрачно улыбнулась Генри, вгрызаясь в мясо, и Генри сразу стало как-то легче. Хорошо, что Агата не изменилась. И тут он понял, что не он один об этом думает: принц с непроницаемым лицом смотрел на нее, и Генри вдруг увидел у него в углах губ улыбку. Не фальшивую, а настоящую, как будто он встретил друга, которого уже не думал увидеть.
Впрочем, больше никто в зале их хорошего настроения не разделял. Женщина в красном тщетно пыталась закрыть Агату веером, а потом схватила ее за руку и рывком подняла на ноги.
– Простите, нам пора. Моей дочери нездоровится, – быстро сказала она.
Агата до последнего цеплялась за вилку, но мать тащила ее прочь с таким напором, что доесть ей так и не удалось. В дверях они чуть не сбили новую девушку, та покачнулась, но устояла, все зашумели сильнее, и Уилфред пихнул Генри в бок:
– Это она, наша детка! Уверен, свадьба состоится еще до лета! Половина наших поставили на нее деньги! Она прекрасна, правда? Какая стать, какие золотые волосы! Мать будущих королей!
Генри, все еще думая, как Агата теперь продержится без еды, мельком взглянул на дочь Уилфреда и сразу понял, почему тот ею так гордится. Если в этом замке красивыми считались замученные, изможденные и светловолосые, то эта далеко обходила всех – руки у нее были, как ветки у скриплеров, а волосы – как золото. Сосредоточенный взгляд поверх веера из черных перьев был устремлен в никуда, а туфли…
– Ох, Ингрид, – восторженно простонал Уилфред. – Да в этих туфлях же никто, кроме твоей матери, не мог ходить! А она была и вообще, по-моему, не человек, а… волшебница. – Кажется, он хотел сказать что-то другое, но в конце поправился.
– Она сможет. Мы тренировались, – отрезала Ингрид.
Девушка неспешно пошла к столу, держа одной рукой край белого платья, чтобы все оценили туфли, созданные для того, чтобы ломать людям ноги. Принц закрыл лицо рукой. Ему, кажется, тоже было страшно. Но девушка дошла почти до самого стола, и Уилфред уже разжал кулаки, а Ингрид перевела дух, когда один из носков туфли зацепился за второй, и девушка полетела на пол.
Генри представил себе хруст костей и метнулся вперед прежде, чем успел подумать. Он, бывало, уворачивался от стрел, летевших прямо в него. Поймать одну девчонку было не так уж сложно.
Он поставил ее прямо, подобрал отлетевшую в сторону туфлю и вдел обратно ее ногу – вроде бы не пострадавшую. Все произошло так быстро, что никто даже в себя не успел прийти. В ушах у девушки, видимо, тоже стоял несостоявшийся хруст костей, и Генри крепче сжал ее ногу, чтобы подбодрить. Его ладонь обхватила ее лодыжку целиком, и почему-то от этого он вздрогнул.
– Ну ты даешь. – Он даже через перчатку чувствовал, что нога у нее ледяная и мышцы дрожат от напряжения. – В таких любой бы упал.