Генри и сам это почувствовал: как только они вошли во дворец, ему будто дышать стало тяжелее, да и Джетт заметно побледнел. Значит, сердце тьмы именно здесь, и они должны… Тут Генри очнулся от размышлений и понял, что Уилфред все еще продолжает говорить.
– Словом, если вы будете со слугами почтительны и станете за них усердно трудиться, они не будут против. По сравнению с тьмой, бунтом и прочим эта новость их даже обрадует. Единственный вопрос: вы умеете мыть полы, колоть дрова и все такое?
– А то, – хором сказали оба.
Генри всю жизнь провел с отцом в лесу, и тот всему его научил, да и у Джетта слуг никогда не было.
– Замечательно! – обрадовался Уилфред. – Итак, во время своих походов за стену я встретил двух бедных сироток, брата и сестру, которые, в отличие от других бездельников, готовы честно трудиться за скромную плату.
– О, так у нас в плане еще и девчонка будет! – оживился Джетт. – Здорово! А я что буду делать?
Уилфред и Генри посмотрели на него – и улыбка медленно сползла с его лица.
– Что? Нет, да вы что! Вы шутите? Вы же не серьезно, да?
– Либо так, либо ничем не могу помочь. Генри, вот это для вас, – как ни в чем не бывало произнес Уилфред. – Одевайтесь. Нам повезло, что со светом во дворце сейчас худо. В темноте любой маскарад удается куда лучше.
Генри послушно натянул все, что ему дали, и сразу понял: дар разбираться в нарядах отлично помогает создавать не только красивую, но и, если надо, уродливую одежду. В шерстяных носках лодыжки казались толще, пышные штаны до колена Уилфред закрепил булавками так, что в них ноги казались еще и кривыми, рубашка с высоким воротником укорачивала шею, а в подкладку на спине куртки Уилфред набил каких-то тряпок, так что Генри в ней казался невероятно сутулым. Он заглянул в отражающее стекло на стене и присвистнул. Он уже второй раз за неделю убеждался, что одежда может изменить человека до неузнаваемости.
– Теперь закрасим синяк. К счастью, я знаю, где младшая из прачек хранит свои белила. Она их подкрашивает отваром луковой шелухи, так что оттенок подходящий, – пояснил Уилфред, водя по лицу Генри чем-то, что и правда пахло, как смесь лука с известкой. – Она, бедняжка, очень страдает от прыщей и вечно маскирует их этой смесью. Правда, к концу дня смоется, так что я вам положил немного в баночку, берите. Так, теперь последний штрих.
Он ушел в гардеробную и вернулся с простым деревянным ящичком, из которого извлек что-то похожее на большой клок черной шерсти.
– Этот парик уже триста лет служит всем придворным, которых настигает облысение, – любовно расправляя темные завитки, сказал Уилфред. – Его уже давно никто не носил, так что вряд ли кто-то узнает. Давайте-ка поменяем вам цвет волос.
Он натянул Генри на голову пугающее нечто, которое держал в руках, потом долго подпихивал под него выбившиеся волосы и наконец повернул Генри к отражающему стеклу. Синяк теперь был почти незаметен, а странная шапка, которую Уилфред на него надел, и правда выглядела как настоящие волосы, пусть и довольно лохматые. Глядя на типа в зеркале, Генри и сам себя едва узнал.
А потом он повернулся к Джетту, который тем временем молча одевался в то, что ему дали, – и второй раз в жизни засмеялся в голос. Первый раз с Розой – это было прекрасное чувство, будто твои легкие раскрываются шире, и длилось оно недолго. Но тут Генри просто сел на ближайший стул и хохотал, пока у него глаза не заслезились.
– Рад, что хоть кому-то здесь весело, – буркнул Джетт, неловко переступая с ноги на ногу.
Платье и чепчик с оборками настолько не сочетались с его угрюмо выпяченной челюстью, что Уилфред цокнул языком и потрепал Джетта по обеим щекам.
– Ну же, у вас миленькое свежее личико. Сделайте его приветливым, и никто не усомнится, что перед ним девушка.
– Я так и не понял, обидел он меня сейчас или похвалил, – проворчал Джетт, но послушно улыбнулся.
Уилфред хлопнул в ладоши:
– Да, вот так! Отлично! Не хочу хвастаться, но платье я вам подобрал очень удачно. Не выходите из роли, не снимайте чепец и говорите поменьше – голос у вас не слишком подходящий для девушки.
Джетт застонал. Видимо, последнее требование его добило.
– Если кто-нибудь однажды решит записать наше приключение, я буду настаивать, чтобы эту часть убрали, – пробормотал он. – Ладно, пошли. Мне рядом с зеркалом даже стоять неловко.
Уилфред выдал им обоим по паре вполне удобных стоптанных ботинок – к счастью, без каблуков – и повел за собой.
– Одежку мою сохраните, любезный господин, – попросил Джетт. – Вы что, думаете, я всю жизнь так буду ходить?
Уилфред так посмотрел на их одежду, которую уносил с собой, что сразу стало ясно: он собирается сжечь эти грязные тряпки немедленно.
– Если вы и правда окажетесь полезны, молодой человек, обещаю: в благодарность я подберу одежду, которая вам пойдет, – спокойно сказал Уилфред. – С вашими волосами прекрасно сочетаются горчичный, шоколадный и песочный цвета. Будет у вас подарок на память об этом, как вы говорите, приключении.
– Ух ты! Одежда из дворца! – мечтательно протянул Джетт, почесывая грудь. – У меня последний раз новая одежда была, когда… Так, подождите, сейчас вспомню.
– Не нужно, – мягко перебил его Уилфред. – Есть вещи, о которых я, пожалуй, не хотел бы знать.
Как выяснилось, слуг во дворце множество, и им отведено немало места: на том этаже, куда их привел Уилфред, был целый лабиринт просторных комнат и коридоров. Генри здесь понравилось даже больше, чем там, где жили придворные. Никакого золота, все вокруг из камня или дерева, кое-где с резьбой в виде цветов и веток. Несколько раз по коридорам пробежали дети, тоже одетые в темное, как положено слугам.
Уилфред проводил их в помещение, так ярко освещенное факелами, что Генри испугался разоблачения и опустил голову пониже. Здесь сидели человек двадцать в черно-серой одежде. При виде Уилфреда они тут же вскочили, но он жестом разрешил им сесть обратно.
– А вот это наша кухня. Работа здесь всегда найдется, – громко сказал он, повернувшись к Генри и Джетту. Те мелко закивали.
– Это кто такие, ваша милость? – подозрительно спросил толстый мужчина.
Уилфред принялся терпеливо объяснять, и с каждым его словом лица присутствующих вытягивались от удивления все сильнее.
– …Девушка, правда, ушибла ногу и теперь немного прихрамывает, но, уверен, это быстро пройдет, – закончил Уилфред. – Можете нагружать обоих любой работой. Думаю, скоро вы все оцените мою предусмотрительность, вы ведь уже и сами заметили, что в темноте работать куда тяжелее. Покормите бедняжек и можете давать им поручения. А теперь прошу меня извинить, дела ждут.
С этими словами он успокаивающе кивнул всем и вышел. Генри растерялся: он думал, Уилфред все время будет с ними. А что, если здесь есть кто-то из тех, кто разносил еду в тот день, когда он завтракал вместе с придворными? Что, если его узнают?
Генри втянул голову в плечи, но вид у всех, кто их обступил, был скорее любопытный, чем злой.
– Где это видано, чтобы во дворец кого попало брали, – проворчал один старик.
Но остальные тут же загалдели:
– Да ладно, дед! Они нам хоть расскажут, что снаружи все эти дни творится! Садитесь, ребятки! Ишь, худые! Сейчас поесть что-нибудь соберем.
Генри забормотал слова благодарности, кланяясь во все стороны. До него только сейчас дошло, что этот роскошный зал с высокими потолками на самом деле огромная кухня с несколькими очагами, заставленная башнями из котлов и заваленная мешками с какой-то провизией. Их с Джеттом усадили за стол и поставили перед ними миски с кашей, дали по ломтю хлеба. Генри без устали благодарил, а Джетт жался у него за плечом. Он, кажется, боялся рот открыть.
– Милочка, да ты просто кожа да кости! Ешь хорошо, а то замуж никто такую не возьмет! – жалостливо сказала кудрявая женщина в переднике и потрепала Джетта по щеке. Тот сжался и прошелестел:
– Да я, в общем, и не стремлюсь.
К счастью, никто, кроме Генри, его не услышал.
Когда они поели и им вручили кружки с чаем, Генри начал рассказывать, что видел на площади. Слуги ахали, прижимали ладони к щекам, наперебой обсуждали, как это все ужасно, и Генри решил воспользоваться их хорошим отношением, чтобы кое-что выяснить.
– А у вас во дворце такой темноты раньше не бывало? Ну, такой… страшной?
Все переглянулись.
– Была, – наконец проскрипел старик, который вначале ворчал на них, а теперь с интересом слушал новости. – Говорят, еще во времена короля Моргана, сына благородного Ингвара, ночная тьма во дворце стала гуще, чем в других местах, будто бы в наказание за то, что он был плохим королем. Так мне мой дед рассказывал.
– Может, и наврал твой дед, – встрял какой-то мужчина. – Сказок-то в те времена уже не писали, точно никто не знает.
– Деду его дед рассказывал, а при нем все это и было! – с жаром возразил старик. – Словом, слушайте-ка меня, ребятки. Когда корону потеряли, первая тьма во дворце и появилась – кто ее знает почему, да только крепла она потом с каждым годом, но тихонько, незаметно. А сильнее всего на моей памяти она в последние десять лет стала.
– Вот это правда! – загалдели отовсюду. – Ночью и раньше страшновато было выходить, но с тех пор стало совсем невмоготу, как будто в темноте прячется кто-то! Ну да мы привыкли уже. Король сказал, что нет там никого и бояться нечего.
– А что такого десять лет назад случилось? – спросил Генри. Он вдруг вспомнил, что почти все, с кем он говорил во дворце, упоминали про какое-то ужасное событие десятилетней давности, но он впервые слышал, что тьма усилилась именно после него.
Слуги не ответили, только неловко переглянулись. Наконец кудрявая женщина сказала:
– Про это нам даже между собой говорить не положено.
– Какая разница, когда началось? Главное, что тут в последние дни творится, – перебил старик. – Тьма все гуще становится и будто силы из нас вытягивает. Король, говорят, уже и с кровати не встает, да и мы еле ноги таскаем. Работать вообще не хочется.