Джоанна еще раз повернула нож, а потом оттолкнула Генри от себя, и он завалился назад, ударившись спиной о каменный пол.
– Он устроил неплохое представление, но сам знаешь, его судьба – умереть здесь, – легким голосом сказала Освальду Джоанна. – Ты это видел много раз. Пойдем, дорогой. Нам пора.
Генри будто издалека слышал отрывистые звуки, звериные, мокрые, он даже поверить не мог, что издает их сам, а лицо Джоанны, невозмутимое и бледное, висело над ним, как луна. Все ее платье, аккуратное голубое платье придворной дамы, было некрасиво измазано его кровью.
И он закрыл глаза. Мимо простучали сначала легкие шаги Джоанны, потом тяжелые – отца. А потом все стихло. Он остался один.
Глава 15Дарители
Потолок в этом зале был таким же золотистым и светящимся, как стены, а в центре его был нарисован Барс – снежно-белый зверь в зеленом лесу. Генри заметил рисунок только потому, что лежал прямо под этой неподвижной, суровой мордой, и отвернулся, чтобы не смотреть. Он знал, что Барс не придет ему на помощь, да и никто не придет. Освальд, может быть, прямо сейчас берет в руки корону, и они с Джоанной будут править вечно. Настоящий король наверняка погиб, духи вражды не дали бы ему продержаться так долго, да и Джетту тоже. Дворец рухнет, похоронив Агату, Розу и принца. Генри закусил губу, чтобы унять подвывающие звуки, рвущиеся изо рта. Кровь, густо текущая из раны, пахла железом и смертью. Он никого не спас. Все закончилось.
«Не смей, – шептали голоса в его голове, его собственный, отца, Джетта, Розы, Тиса. – Не смей сдаваться».
Нарисованный Барс по-прежнему нависал сверху, он смотрел так, будто спрашивал: «Ну и что ты теперь будешь делать?» – и Генри хрипло вдохнул. Он снова вспомнил, что сказал ему Пал, прежде чем из дворца налетел черный ветер: «Настоящий герой – тот, кто может сделать героями других».
Герои этого королевства умирают, но всегда приходят другие. История не заканчивается, просто действующие лица меняются. Сивард просил Барса дать шанс такому же, как он, и подарил Генри лучшие на свете три недели, которые сейчас казались ему длиннее, чем вся его жизнь. А теперь его очередь поверить в того, кому это нужно больше всех. В того, от кого никто, кажется, давно ничего не ждет.
Разговаривать с рисунком было глупо, но Генри за последнее время твердо усвоил, что в волшебном королевстве тебя постоянно кто-нибудь да слышит.
– Спаси принца, – без голоса выдохнул Генри. У него так онемело лицо, что он едва шевелил губами. – Помоги ему все исправить.
Боль грызла его так, словно зверь пытался вырвать у него кусок мяса, но она не имела значения, будто Генри был больше ее, больше себя самого, больше всего, что он когда-либо знал. Внутри у него все разрывалось от тоски, надежды и страха, это чувство горело всеми возможными несочетаемыми оттенками, и Генри казалось, что сердце распухло у него в груди, потому что не могло всего этого вместить.
А потом он услышал торопливые шаги, но не оттуда, где скрылись Освальд с Джоанной, а с другой стороны, с лестницы, ведущей вниз. Они стихли рядом с ним, и Генри с трудом повернул голову.
«Страж правосудия держит человека, пока тот не будет готов жить дальше» – вот что сказал отец, и сейчас, глядя на принца, Генри видел, что это правда. Раньше с лица принца не сходило напряженное выражение, будто ему свело мышцы так давно, что он уже и сам этого не замечал, – а теперь оно исчезло. Одну руку он прижимал к животу, и Генри вспомнил: ну конечно, он же чувствует отголоски боли всех вокруг.
– Все-таки Уилфред, – выдавил принц. Он смотрел на живот Генри так, что сразу было ясно: он никогда не видел серьезных ран. – Лицемерный старый урод. Все кончено, да? Он взял корону, а мы с тобой оба проиграли. Даже смешно.
Генри из последних сил приоткрыл рот и заговорил таким жалким, свистящим шепотом, что принц нагнулся к нему:
– Не Уилфред. Освальд. И волшебница. Вместе.
– Они наверху? – звонким, отрывистым голосом спросил принц. – Я пошел.
– У тебя оружия нет, – прохрипел Генри.
Месяц назад он верил, что умирать лучше всего в одиночестве, как делают звери, но встреча с миром людей определенно не прошла даром. Ему хотелось, чтобы принц остался, пока он не перестанет дышать, – вдвоем не так страшно. И Генри, собрав остаток воли в кулак, зацепился пальцами за его штанину.
– Сердце в озере, – пробормотал он. – Чудовище отдаст тебе. Ничего не потеряно. У всех есть дары.
Он мучительно закашлялся, переоценив свою способность говорить, и выражение на лице принца изменилось снова, будто ему в голову пришла огромная, невероятная мысль, затопившая его целиком.
– Дары, – медленно проговорил он, глядя на руку Генри, слабо цепляющуюся за него.
Потом тряхнул головой и, переступив через Генри, зашагал к двери наверх. Генри с тоской ждал шагов на лестнице, после которых наступит полная тишина, но так их и не услышал и, кое-как повернув голову, обнаружил, что принц так и стоит у подножия лестницы.
– Я теперь могу стать героем, да? – не поворачиваясь, сказал принц. – Сразиться с Освальдом. Все, как я хотел.
Он опустил голову и посмотрел на свои руки так, будто видел их в первый раз. А потом развернулся, подошел к Генри и опустился на пол. Лицо у него было отсутствующее, будто принц видел что-то дальше этой комнаты, дальше того, что могут увидеть человеческие глаза, – так Олдус смотрел в свою книгу, так Агата смотрела на свои огни.
Принц вытянул руку и с хлюпающим звуком положил ее Генри на живот. Генри прошиб холодный пот: он почувствовал, как под ладонью принца срастаются мышцы и сосуды, сходится все разорванное, и почему-то это было еще больнее, чем удар ножом, но скоро боль исчезла без следа. Генри, захлебываясь воздухом, какое-то время смотрел в потолок, на Барса, и наслаждался работой собственных легких. Пять минут назад ему казалось, что они превратились в сухие, сморщенные тряпки, а теперь воздух наполнял их свободно, до краев. А потом он услышал над ухом сдавленные ругательства и сел. Крови вокруг больше не было, только на рубашке осталась дыра. Принц, согнувшись, упирался головой в пол, его ногти царапали каменные плиты, и Генри наконец вспомнил, отчего тот после случая с Агатой сказал, что такой дар ему не нужен. Чтобы кого-то вылечить, он отдавал ему свои силы и забирал боль себе. И если от порезов на руке Агаты он еле встал, то сейчас…
Генри в панике оттащил его к стене и прислонил к ней спиной. Принц был куда крупнее его, но Генри чувствовал себя так, будто может поднять каменный валун, упавшее дерево, хоть весь дворец целиком.
– В этот раз успел, – еле ворочая языком, сказал принц с детской, неуместной гордостью.
И Генри обнял его. Он помнил: это жест дружбы и благодарности.
– Спасибо, – тихо сказал он.
Принц слабо толкнул его кулаком в плечо, отстраняясь. Он был весь белый, словно из него вытянули всю кровь, но определенно выглядел более живым, чем когда-либо раньше.
И тут сверху раздался крик, полный такого гнева, такой бешеной, дикой ярости, что оба вздрогнули.
– Кажется, там все не особо хорошо прошло, – без большого сожаления сказал Генри.
– Так разберись. Иди, звереныш. Я не умру, не надейся, – еле шевеля серыми от боли губами, выдавил принц и усмехнулся шире.
Генри встал. Он чувствовал такую силу, какой не было у него, даже когда дар огня твердил, что его могущество ни с кем не сравнится, и эта сила звенела в нем, требовала выхода. Генри подошел к двери, ведущей наверх, двери, до которой уже не надеялся добраться, и, не оглядываясь, пошел вверх по ступеням.
Он был так уверен, что верхний зал окажется крошечной комнатой с лежащей посередине короной, что на пороге от неожиданности едва не споткнулся о край ковра. Огромный зал был уставлен столами и шкафами с предметами, о назначении которых Генри не имел ни малейшего понятия, а на столе у дальней стены лежала вовсе не корона, а невероятных размеров книга. Джоанна и Освальд расшвыривали сложенные всюду вещи – может, упрямо пытались отыскать корону, а может, просто от разочарования крушили все вокруг.
То, что короны тут нет, было настолько ясно, что Генри едва не засмеялся. Он не представлял, как теперь быть, но все еще чувствовал себя таким счастливым, что даже не мог по-настоящему расстроиться.
– Похоже, Алфорд всех провел, – сказал он.
Услышав его голос, оба подскочили и обернулись к нему. Отец медленно выдохнул, у Джоанны приоткрылся рот. Генри даже не знал, что она может выглядеть такой испуганной, а отец – таким удивленным.
– Я тебя убила, – пробормотала Джоанна и взглянула на Освальда так, будто это он виноват.
– Он… Кажется, он изменил будущее. Что почти невозможно, – выдохнул Освальд, потирая висок. – Генри, как ты это сделал?
– А это не я, – спокойно ответил Генри. Он шагнул к Джоанне, и она попятилась, глядя ему в лицо так, будто видела там что-то новое. Что-то опасное.
– Я могу убить тебя снова, – процедила Джоанна, сжимая кулаки. – Барс не будет спасать тебя каждый раз.
– Ну, попробуй, – пожал плечами Генри. Ему казалось, что смерть отодвинулась от него невозможно далеко, и он готов был поспорить: Джоанна тоже это чувствовала. – Только до тебя кое-что не доходит. Даже если тебе это удастся, в королевстве теперь тысячи будущих мастеров. Убьешь меня – придут другие. Ты не можешь уничтожить нас всех.
И, только договорив, Генри понял: он впервые в жизни сказал про людей «мы», а не «они».
– А твое видение разве тебе не говорило, что тут нет короны? – спросил он у отца.
– Нет, – скривился Освальд. – Оно заканчивалось на том, что мы с моей дорогой подругой поднимаемся в этот зал.
– Думаю, вам тут больше нечего делать, – сказал Генри. – Похоже, королем будущего тебе не бывать, уж прости.
Отец коротко, нервно рассмеялся:
– Что, и убить нас не попытаешься? Взять в плен? Хотя бы подраться?
– Вы можете исчезнуть в любую секунду, а у меня нет оружия. Я же не тупой. Сам знаешь, папа.