Когда директор таможни составлял отчет, он несколько отступил от обычных форм и даже взял на себя смелость внести предложение о том, что конфискованное судно может быть использовано для нужд правительства. Вообще, это был их первый сколько-нибудь существенный трофей за десять лет, и директор таможни не упустил случая немного похвалить свое ведомство.
Часто случается так, что правительственным чиновникам нужно отправиться по делам из одного пункта побережья в другой, а практической возможности для этого нет. Кроме того, если на шлюп набрать надежную команду, то его можно использовать и для охраны побережья, дабы воспрепятствовать столь разорительному для казны промыслу контрабанды. Директор таможни также рискнул рекомендовать человека, заботам которого можно было безопасно вверить судьбу судна, – одного юношу из Коралио, некоего Фелипе Каррера. «Нельзя сказать, что это человек особенно большого ума, – писал директор таможни, – но он верен правительству и, кроме того, это лучший моряк на всем побережье».
Это и был тот намек, на который военный министр моментально отреагировал, оценив редкую шутку, которая так оживила скуку рабочего заседания исполнительной власти.
В конституции этой маленькой банановой, но, тем не менее, вполне морской республики, была одна полузабытая статья, которая предусматривала содержание военного флота. Этот закон – как и многие другие, даже гораздо более мудрые законы – покоился в конституции совершенно без всякого употребления с момента основания республики. Анчурия никогда не имела военного флота, да он и не был ей нужен. Это было так похоже на дона Сабаса – человека одновременно веселого, образованного, эксцентричного и бесстрашного – неожиданно стереть пыль с заплесневелого спящего закона, дабы увеличить количество юмора, существующего в мире, на несколько улыбок от коллег-министров, решивших ему подыграть.
С восхитительной притворной серьезностью военный министр предложил создать военный флот. Он с таким жаром доказывал совершенную необходимость флота, так весело и остроумно описывал необыкновенную славу, которую флот может принести стране, что юмор ситуации дошел даже до самого президента Лосады.
Шампанское предательски пузырилось в венах деятельных и непредсказуемых государственных мужей. Вообще-то у степенных правителей Анчурии не было заведено разнообразить свои заседания напитком, под воздействием которого к государственным делам часто начинают относиться без должной серьезности. Но сейчас этот изысканный подарок преподнес правительству агент фруктовой компании «Везувий» в знак дружественных отношений между компанией и республикой Анчурия, а также, чтобы отметить удачное завершение некоторых сделок между страной и компанией.
Шутку довели до конца. Был подготовлен огромный официальный документ, украшенный трепещущими лентами, с цветными печатями и витиеватыми подписями всех министров. Документ гласил, что эль сеньору дону Фелипе Каррера присвоено звание флаг-адмирала республики Анчурия. Таким образом, всего за несколько минут и под воздействием всего лишь дюжины бутылок «экстра драй»[86], Анчурия стала одной из величайших морских держав мира, а Фелипе Каррера следовало теперь приветствовать салютом из девятнадцати артиллерийских залпов всякий раз, когда он прибудет в порт.
Южные расы совершенно лишены того специфического чувства юмора, когда джентльмен находит себе забаву в том, что его ближнего природа обделила здоровьем или счастьем. Вследствие этого своего недостатка они никогда не станут смеяться (как это делают их северные братья) от вида человека увечного или слабоумного.
Фелипе Каррера был послан на грешную землю всего лишь с половиной обычного человеческого разума. Поэтому жители Коралио назвали его El pobrecito loco[87] и говорили, что Бог послал на землю только половину Фелипе, а вторую половину оставил на небесах.
Фелипе был угрюмым юношей с хмурым взглядом, говорил он очень и очень редко, и его нельзя было, конечно, назвать сумасшедшим, просто он был не такой, как все. На берегу он вообще ни с кем не разговаривал. Он, казалось, знал, что на земле, где требуется понимать так много разных вещей, он человек не совсем полноценный, но зато на воде его единственный талант уравнивал его в правах с остальными людьми. Немногие из тех моряков, которых Господь изготовил тщательно и полностью, могли обращаться с парусным судном так же умело, как он. На шлюпе он мог идти на пять румбов круче к ветру, чем даже лучшие из них. Когда стихии бушевали и заставляли других съеживаться, недостатки Фелипе казались не слишком существенными.
И пусть он был несовершенным человеком, но зато он был совершенным моряком. Собственной лодки он не имел и поэтому нанимался в команды шхун и шлюпов, которые сновали вдоль побережья, торгуя чем придется, или грузили фрукты на пароходы в городах, где не было порта. Именно из-за его знаменитых мореходных талантов и бесстрашия, а также из жалости к его умственным несовершенствам директор таможни и рекомендовал его в качестве подходящего попечителя для захваченного таможенниками шлюпа.
Когда последствия милой шалости дона Сабаса прибыли в Коралио в форме официального постановления, совершенно нелепого, но тем не менее обязательного к исполнению, директор таможни улыбнулся. Он совсем не ожидал такого быстрого и, тем более, позитивного ответа на свое представление. Он сразу же отправил muchacho за будущим адмиралом.
Директор таможни ждал Фелипе в своей официальной резиденции. Таможня находилось на Калье Гранде, и в ее окна весь день дул приятный морской бриз. Директор в белом полотняном костюме и парусиновых туфлях флиртовал с бумагами на своем старинном столе. Попугай, удобно устроившийся на подставке для карандашей, время от времени нарушал казенную скуку отборными кастильскими ругательствами. В кабинет директора выходили двери двух других комнат. В первой комнате офисный планктон, состоявший из молодых людей самых разнообразных оттенков, с пышностью и блеском исполнял свои немногочисленные служебные обязанности. Через открытую дверь другой комнаты можно было видеть, как не обремененный одеждой бронзовый карапуз весело резвится на полу. На веранде, в гамаке, плетенном из лиан и пальмовых листьев, сидела стройная женщина изумительного лимонного цвета, она играла на гитаре и счастливо раскачивалась в дуновениях морского бриза. Окруженный, таким образом, с одной стороны – рутиной своих высоких служебных обязанностей, а с другой – очевидными символами приятной семейной жизни, директор был вполне счастлив, но еще счастливее стал он сейчас, когда у него появилась возможность значительно улучшить материальное положение «бедненького» Фелипе.
Фелипе прибыл и стоял сейчас перед директором таможни. Это был парень примерно двадцати лет, и хотя его нельзя было назвать некрасивым, но взгляд его был отсутствующим и не слишком осмысленным. На нем были белые хлопчатобумажные штаны, к которым по бокам он пришил красные полосы наподобие канта (вероятно, он подсознательно пытался придать своей одежде какое-то сходство с военной формой), и легкая синяя рубашка, которая была до пояса расстегнута. Ноги его были босы, а в руке он держал самую дешевую соломенную шляпу из тех, что привозят в Анчурию из Штатов.
– Сеньор Каррера, – серьезно сказал директор таможни, доставая живописный документ, – я послал за вами по приказу президента. Этим постановлением, которое я сейчас передаю в ваши руки, вам присвоено звание адмирала нашей великой республики, и под ваше командование передаются все военно-морские силы и флот нашей страны. Вы, может быть, думаете, друг мой, что у нас нет военного флота? Но он есть! Под вашу команду передается шлюп «Estrella del Noche», который мои храбрые парни отбили у дерзких контрабандистов. Это судно будет теперь служить нашей стране. Вы должны всегда быть готовы перевозить правительственных чиновников в те прибрежные города, которые им может понадобиться посетить по государственным делам. Ваше судно будет также исполнять функции береговой охраны – вы должны в меру ваших сил препятствовать контрабанде. Вы будете поддерживать честь и престиж нашей страны на море, и вы должны приложить все усилия к тому, чтобы Анчурия заняла достойное место среди гордых морских держав мира. Таковы ваши инструкции, по крайней мере, это все инструкции, какие военный министр велел мне передать вам. Рог Dios! Я не знаю, как вы сможете все это осуществить, ведь в приказе нет ни слова ни о команде, ни о финансировании для вашего флота. Может быть, о команде вы должны позаботиться самостоятельно, сеньор адмирал, – я не знаю, но я знаю, что это назначение – очень высокая честь и что она была оказана именно вам. А сейчас я вручаю вам приказ о вашем назначении. Когда вы будете готовы принять судно, я прикажу, чтобы его передали в ваше распоряжение. Вот и все, что мне поручили.
Фелипе взял в руки приказ, который протягивал ему директор таможни. Потом быстро перевел взгляд в открытое окно и несколько секунд пристально смотрел на море со своим обычным выражением глубокой, но совершенно бесполезной задумчивости. Затем повернулся и, не говоря ни слова, стремительно пошел прочь, увязая босыми пятками в горячем песке.
– Pobrecito loco! – вздохнул директор таможни, а его попугай, сидевший на подставке для карандашей, громко закричал: Loco! Loco! Loco!
На следующее утро странная процессия проследовала по улицам Коралио к зданию таможни. Процессию возглавлял сам адмирал военно-морского флота. Бог весть, где Фелипе добыл все эти вещи, из которых он соорудил себе жалкое подобие военной формы: на нем были теперь красные штаны и что-то наподобие короткой синей ливреи, обильно украшенной золотым шитьем, но уже выцветшей от времени, и еще старая полевая кепка, которую, должно быть, лет сто назад потерял или выбросил какой-нибудь солдат из британского гарнизона в Белизе и которую Фелипе подобрал во время одного из своих плаваний. Но зато Фелипе был перепоясан настоящими ножнами, в которых болталась древняя абордажная сабля. Эту важную лепту в его снаряжение внес пекарь Педро Лафит, который гордо утверждал, что сабля досталась ему от его далекого предка, знаменитого пирата. За ним по пятам следовала завербованная им команда – трое улыбающихся, голых по пояс, черных и лоснящихся карибов. Когда они шли по улице, песок весело струился между пальцев их босых ног.