Я отпрыгнул, делая защитные движения шпагой, в которых, впрочем, не было надобности. Атаковать мой противник не решился, выждав пока я буду готов к обороне. Так ведь можно ненароком и убить, а до смерти мы никогда не дрались. Еще несколько коротких сшибок не закончились ничем. Мы были примерно равными противниками, к тому же старались избежать серьезных ранений, дабы не допустить увечий или, не приведи Господь, смерти. Да что это я все о Костлявой заговорил!
Как-то так вышло, что мы одновременно прыгнули друг другу навстречу, вытягиваясь в выпадах, стараясь достать клинками плечо или корпус противника. Звона не было, только звук рвущейся ткани и боль, рванувшая бицепс, на предплечье и запястье потекла кровь. Проиграл! Ну да, вот и удивленные крики собравшихся студентов. Никто не ожидал, что кто-то сумеет победить меня в поединке.
Оказалось, я был несколько не прав. Случилось то, чего никто не ожидал, хоть и были мы незнакомцем (я так и не узнал имени среброволосого) фехтовальщиками примерно одинакового класса, ну да я об этом уже говорил. Так вот, мы умудрились ранить друг друга одновременно. Моя шпага скользнула по его ребрам, как тогда, когда его — прошлась по моей руке. Выходит, ничья. Исход редкий, но не небывалый. Тем более, что продолжать поединок не было желания ни у меня, ни у среброволосого, картинно спрятавшего шпагу в ножны.
Я уж было хотел поинтересоваться именем моего противника, но тут тишину, воцарившуюся, когда все поняли, что произошло, разорвал возглас Паоло:
— ЭТО ВСЁ ИЗ-ЗА МЕНЯ!
Я обернулся на звук его голоса и увидел его, сжимающего в руках ту самую злосчастную картинку. Похоже, я выронил ее или отшвырнул в сердцах, направляясь к месту дуэли. Выругавшись про себя последними словами, я двинулся к Паоло, выдернул из ослабевших пальцев юноши картинку и разорвал ее на части.
— Это все чушь, — сказал я ему, — идиотская чушь. Не принимай ее так близко к сердцу.
И тут Паоло вдруг весь как-то поник и мне пришлось даже удерживать его за плечи, чтобы он не осел на землю.
— Нет, Габриэль, — едва слышно прошептал он, — все так и есть. Я на самом деле люблю свою сестру Изабеллу. Именно поэтому я живу здесь, а не матерью и сестрой. Мать узнала о моей темной страсти и устроила в университет, просто выгнала из дому… — Он разрыдался, прижавшись к моему плечу.
— Как и в ангельской жизни Алексиэля тянет к родным, чаще к братьям или сестрам. Так было на протяжении всего Изгнания. Вот и сейчас он возжелал свою очаровательную сестричку Изабеллу, — вспомнились мне безмолвные слова странного учителя энеанского, неравнодушного к моему другу, а на смену им пришли другие: — Убить ее — и в тихом мальчике по имени Паоло Капри проснется Алексиэль. И тогда, берегитесь смертные…
Отличный план, ангел-бунтарь, но кое-кого ты не учел в своих расчетах. Кто бы я ни был, человек ли, меч — не важно, этот мальчишка мой друг и я не дам тебе, Розиэль, сломать его судьбу, как бы ты того не хотел.
— О-о-о, — раздался в моей голове голос лжеучителя, я повернулся и увидел его, стоящего рядом со среброволосым воином, — какие слова, сколько патетики. Не слишком ли сильно сказано для меча, обычного, в сущности, оружия, да еще и оживленного моей кровью, пролившейся на твой клинок. Не становись у меня на пути, Айнланзер, или я уничтожу тебя!
— А, может быть, тебе стоило бы поостеречься, Розиэль, — так же безмолвно возразил я.
Он в ответ лишь покачал головой и растворился в толпе студентов вместе со своим среброволосым приятелем-херувимом, теперь я наконец смог понять, кто только что противостоял мне.
Листок, прошелестев, опустилось на землю, я не обратил внимания на это, но когда начался форменный бумажный дождь и студенты, вроде бы разошедшиеся, начали останавливаться и поднимать эти листки с земли, сопровождая их знакомыми комментариями относительно Паоло и его сестры, я медленно отстранил от себя успокоившегося юношу и поднял глаза. Прямо с неба сыпались картинки с целующимися Паоло и Изабеллой. Паоло также увидел это и я не успел на сей раз удержать его. Он осел на землю, прижимая ладони к лицу и вновь разрыдался.
— И знаешь, что самое страшное, — вдруг поднял он на меня заплаканное лицо, из глаз его все еще лились слезы, — Изабелла тоже любит меня. Она сказала мне об этом, когда я привел ее домой после сражения в складах. Мать все слышала и открыто велела мне убираться из дома и еще она сказала, что уезжает из Вероны и увозит Изабеллу с собой. Навсегда, понимаешь?!
Может быть, стоило сказать что-нибудь донельзя умное, вроде: «Оно и к лучшему, вдали он сестры ты не будешь столь подвержен этому Баалову Искушению»; и это было бы правильно, если бы я не знал, что на самом деле кроется за этой страстью к сестре. Такое искушение не под силу преодолеть простому смертному. Поэтому я просто молчал, стоя над моим другом под этим отвратительным бумажным дождем.
Громадный молот раз за разом опускается мне то на спину, то на живот или грудь, щипцы переворачивают меня на раскаленной добела наковальне. Нет, это не бааловы муки — эти удары для меня приятней самого искусного массажа, они удаляют с моего тела все неровности и неправильности, делая тем, кем я начинаю себя осознавать. А осознаю я себя мечом и только мечом. Не секирой, не кинжалом, не наконечником копья или стрелы, только мечом.
Меня опускают в ледяную воду, вновь кладут на наковальню и обратно в воду, закаливая, делая крепче, хотя и так материал мог бы поспорить с алмазом в прочности.
Соединение с рукояткой было сродни вхождению в тело женщины, вершина наслаждения, смешанного с болью, но я слился с ней, стал единым целым, хотя наслаждение и как-то само собой сошло на нет.
Да, теперь я — меч и имя мой Айнланзер!
Беда в том, что выковали меня слишком поздно. Дракон и его дети безнадежно проигрывали новой силе, которой я не знал, но опасался. Не раз меня омывала вражья кровь, закалявшая меня еще сильнее, делавшая крепче и острее прежнего и лучшей ванны для себя я придумать не мог. Но однажды меня залила кровь того, чьи пальцы сжимали мою рукоять, но их тут же сменили другие. Тонкие пальцы, которые, казалось, не смогли бы удержать меня, но нет, они были куда сильнее, чем могло показаться.
Тогда я узнал своих бывших врагов, теперь я проливал кровь для них. Моего нового хозяина звали Алексиэль.
Кровь демонов Геенны была не слишком приятной, она была похожа на кислоту, хотя и не могла причинить мне боли и уж тем более повредить. Само же поле боя отчетливо напоминало мне родную кузницу, правда температура вокруг была куда выше и воздух отдавал нездоровой гарью подземелья и лавой вулканов, курящихся на поверхности и кипящих лавой здесь.
Меня обожгло, заставив взвыть всю мою сущность, завибрировав всей поверхностью. Кровь такого же ангела, как и мой новый хозяин пролилась на меня, оставив темный след на моей стали.
Не знаю, что именно навеяло мне этот сон-воспоминание, но проснулся я посреди ночи, стирая со лба холодный пот. Спустив с кровати ноги, я встал и глянул в окно. До рассвета еще несколько часов, а спать не хочется совершенно. Навещать Рафаэллу в столь поздний (или ранний) час не стоит, она может неверно истолковать этот поступок и спустить собак. «Чернильница» тоже отпадает, она уже закрыта, у ее хозяина договор с ректором, после полуночи его заведение не работает и, более того, всех посетителей вежливо, но твердо выставляют вот.
Одевшись, я вышел из комнаты прогуляться в нашем саду, подышать свежим воздухом, обычно, мне это помогало уснуть. Спустившись, я первым делом направился почему-то именно к месту недавней дуэли, там не было ни единой картинки. Все разобрали. Я усмехнулся и двинулся было прочь, но тут вдруг услышал голоса, один принадлежал моему учителю Данте Фьеско, а второй — нашему ректору Франку де Ливарро. Они о чем-то спорили, не особенно смущаясь тем, что вокруг стояла ночь. Нельзя сказать, что я подслушивал, говорили они достаточно громко, чтобы мог их слышать, оставаясь при этом незамеченным. Хотя насчет последнего я явно погорячился.
— Иди сюда, Габриэль! — окликнул меня де Ливарро. — Тут речь идет и о тебе.
Я подошел к ним, раздумывая как это ректор сумел понять, что я здесь, если они так громко разговаривали с Данте.
— Я хотел бы подробнее узнать о том, что произошло вчера здесь между тобой и студентами и что это за картинки, падавшие с неба?
— Синьор ректор, — совершенно искренне изумился я, — я ведь не богопротивный маг, чтобы разбираться в подобных вещах. В тот раз я возносил искренние молитвы Господу…
— Хватит, — оборвал меня де Ливарро, — нечего лицедействовать. А то нам только баалоборцев не хватало. Я и так уверен, что Чиллини отослал весточку к Пресвятому престолу.
— Но ведь тут, похоже, без Баала не обошлось, — встрял мой учитель.
— Ты то хоть не встревай! — в отчаянье вскричал ректор. — В такой час поминать Врага рода людского. И за что ты караешь меня, Господи. — Он возвел очи горе и, походе, притворством тут и не пахло, он был полностью искренен.
— Успокойся, Франк, — положил ему руку на плечо Данте, — нечего думать о дурном заранее, когда оно придет тогда и станешь сокрушаться.
И как он умудряется утешать людей такими словами!
Однако подействовало! Ректор рассмеялся, хлопнув его в ответ.
— Вот за это я тебя и люблю, Данте! Убил бы, если б не любил так.
Хм, а я и не подозревал ректора университета в страсти к своему полу, впредь стоит быть осторожней.
— Ладно, — отсмеявшись сказал де Ливарро, — хватит тут околачиваться. Нас всех ждут дела с утра.
Не успел он договорить, как из тени какого-то дерева выступил тощий тип с черном и шагнул к нам. По одной его походке я определил, что передо мной — профессиональный фехтовальщик и бретер, вроде Галиаццо Маро. Уж эту-то науку я освоил быстро, тем более, что Данте преподал мне ее в первую очередь. Еще этот субъект был достаточно красив (только, ради Господа, не подумайте, что большой любитель мужской красоты), что позволяло определить его скорее как полуэльфа, нежели человека, и волосы его были абсолютно седыми.