Задумавшись, я едва не налетел на высокую девушку с длинными темно-каштановыми волосами, хлестнувшими меня по лицу, когда она тряхнула головой. Я рефлекторно перехватил ее за талию, не давая упасть, но девушка и сама предпринимала попытки удержаться в вертикальном положении. В итоге, получилось, что рука моя оказалась несколько ниже талии, я ощутил приятную пальцам округлую упругость, а следом — жгучую боль пощечины. А силушкой ее Господь не обделил! Из рассеченной щеки брызнула кровь.
— Да как вы смеете?! — ворвался в уши полный праведного гнева приятный голос.
Не без некоторого сожаления убрав руку, я отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть удачу, на которую столь невежливо налетел. Хм, а она весьма и весьма не дурна собой, — говорю вам как салентинец, а следовательно любитель девичьей красоты, а кое в чем, можно сказать, профессионал.
— Приношу вам нижайшие извинения, юная госпожа. — Я согнулся в глубоком поклоне, чтобы получше рассмотреть ее ножки, соблазнительно обрисованные юбкой. — Позвольте узнать, с кем меня столкнула судьба.
— Рафаэлла Адоррио, — был ответ.
Вот так-так! Встретиться с единственным отпрыском семьи Адоррио, практически полностью погибшей в вендетте с Гралло. Их многолетняя вражда была прервана решением герцога Кэрно, приговорившего к изгнанию обе семьи. После этого немногочисленные потомки Адоррио поселились в Вероне. Рафаэллу часто звали «Розой Адоррио» и не только за острый язычок, но и за тягу к фехтованию. Видимо, ей не давали покоя лавры Шарлотты де Вильо — легендарной девушки-фехтовальщицы, зачисленной даже в полк адрандской королевской гвардии.
— Вы не считаете невежливым стоять перед девушкой, которую едва не сбили с ног, а после схватили за не слишком приличное место, и думать о чем-то своем?!
Воистину роза — и красива и шипы ой какие острые! Я улыбнулся.
— Теперь еще и глупо ухмыляетесь, — добавила она. — Может быть, хоть представитесь даме. Или некий обет запрещает вам открывать имя, благородный рыцарь?
— Габриэль Эччеверриа, — снова раскланялся я, — здешний студент.
— Не отличающийся особенной галантностью в обращении с дамами, — тут же заметила Рафаэлла, — как бы не пытался это скрыть. Но, к сожалению, именно вы мне и нужны.
— Для какой цели? — Я подпустил в голос скабрезных ноток.
— Не для той, о которой вы подумали, — оборвала она меня, — синьор Габриэль.
— Так сообщите мне, синьора Рафаэлла.
— Научи меня фехтовать, — выпалила она одним махом, позабыв о напускной гордости и заносчивости и перейдя на «ты», что устраивало меня как нельзя больше.
— Я не настолько хорошо владею шпагой, чтобы кого-то учить. — Баал бы побрал мою патологическую честность! — И интересно, для чего вам это умение?
— Думаешь, женщина должна только стряпать и рукодельничать, да? — буркнула она. — А я вот, не хочу, понял! Не желаю! Мой отец, Вителодзо Адоррио, был одним из основателей Братства Шпаги, одним из Четырех шпаг, все потомки моей семьи владели шпагой, а я — последняя из нее — должна стряпать и рукодельничать. Не же-ла-ю!!!
Она раскраснелась и сжала кулачки, словно готовясь ударить меня снова, если я посмею, не приведи Господь, возразить ей.
— Но почему именно я? — спросил я, хотя в душе уже знал ответ и выражение лица Рафаэллы подсказало мне, что прав.
— Никто не хочет брать меня в ученицы, — протянула она почти шепотом.
Ну да, конечно. Салентина — одна из самых традиционных стран и для женщины здесь, действительно, уготован лишь один удел — именно стряпать и рукодельничать. И что теперь ей отвечать? Как же судьба любит ставить меня в самое идиотское положение!
— Даже не знаю, синьора Рафаэлла, — вздохнул я, потирая шею здоровой рукой. — Видите ли, я ранен в правое плечо и некоторое время не смогу взять шпагу в руки. Так что придется подождать.
— Ты ответь, Габриэль, — что это, мольба в голосе? — возьмешься или нет?
Отвечать здесь и сейчас, как я люблю такие положения, как говорил один мой друг, аж кушать не могу!
— Возьмусь, — сказал, как в омут шагнул.
Я покачнулся, вновь обхватывая ее за талию, потому что Рафаэлла буквально повисла у меня на шее, звонко чмокнув в щеку.
— Спасибо, Габриэль! — Она прижалась ко мне еще теснее. — Ты не представляешь как ты мне помог.
Хотелось бы еще знать в чем? Я и сам не заметил, как произнес это вслух.
— Обещай, что не станешь смеяться. — Рафаэлла и не думала размыкать объятий, а я и не настаивал на этом. — Я хочу войти в Братство шпаги.
Мне стоило определенных — достаточно больших — усилий, чтобы сдержать это безмолвное обещание.
— Ты всем об этом говорила, когда просила взять в ученицы? — как можно невиннее поинтересовался я.
— Я же просила не смеяться. — Рафаэлла таки отступила, укоризненно посмотрев на меня.
— Прости, Рафаэлла, я не хотел тебя обидеть.
— А я еще не решила, обижаться мне на тебя или нет. — Она притворно приложила пальчик к щеке, вроде бы раздумывая.
— Пока ты думаешь, — вспомнил я еще об одном немаловажном деле, — еще одно дело. Мне негде учить тебя. Осень уже в разгаре и очень скоро на улице фехтовать будет нельзя, не под дождем же, в конце концов, заниматься.
— Ну это смотря чем, — усмехнулась она и, клянусь, я услышал в ее голосе знакомые скабрезные нотки.
— Ай, не смущайте меня! — А я еще умею весьма удачно изображать из себя благонравную девицу из хорошего общества.
Рафаэлла не удержалась и прыснула в кулачок, затем взяв себя в руки, сказала:
— Вообще-то, это не проблема. Дома есть отличный фехтовальный зал, вот только заниматься там не кому.
— Тогда, думаю, начнем завтра, — произнес я, — ваш дом я сумею найти, ты же позаботься, чтобы меня пустили внутрь, а не выпустили собак на улицу.
— Но ты же говорил, — растерянной Рафаэлла выглядела еще симпатичнее. Баал, да я начинаю влюбляться в нее!
— Меня научили фехтовать примерно одинаково обеими руками.
— Так ты хотел отделаться от меня?! — растерянность мгновенно уступила место праведному гневу.
— Исключительно чтобы приять решение, потянуть время, что ли.
— Приходи завтра, — мгновенно заледеневшим голосом сказала Рафаэлла, — тебя пустят ко мне.
— Постой! — попытался я остановить ее, но она и не подумала поворачиваться, просто ушла, широкими шагами разбрасывая опавшие листья.
Ну и не идиот ли я после этого! Полный, нет, полнейший! Зачем было нужно, скажите на милость, говорить ей всю ту чушь, что я нес, а? Рафаэлла ведь, действительно, понравилась мне. Ну да ладно, как говориться, никогда не выпадет другая оказия произвести первое впечатление.
Высокий человек в синей униформе, не принадлежащей ни одной из армий этого мира, отбросил длинные серебристые волосы за спину и вытянул руки, ладони которых укрывали белоснежные перчатки. Сейчас ему предстояло самое важное, это был венец долгого и кропотливого — а главное, безумно опасного — труда. Приходилось колдовать в Ферраре — столице Церкви и Веры, откуда она начала распространяться по всему миру и где заполыхали первые костры ведовских и колдовских процессов. Безумие! Верно, но любовь способна толкнуть человека и не на такое. А тем более не-человека.
Собравшись с мыслями, волшебник — его звали Катан — начал медленно, нараспев, читать древние и могучие заклинания, способные потрясти самые основы мира, чем, к слову, он сейчас и занимался. Как бы в подтверждение, стены и пол заброшенной много лет назад церкви содрогнулись, как в болевом спазме, по ним побежала рябь, будто они были не сложены из камня, а состояли из воды. Покосившийся крест с обломанными «плечами» подернулся рябью, а следом прямо перед ним матерелизовался некто бесконечно прекрасный, исходящий слепящим глаза сиянием. Но оно не было помехой для Катана, увидевшего того, кого любил больше жизни, хотя и отлично зная, что для него он не более чем игрушка — маленький каприз. Ангел-бунтарь всегда любил только одного — такого же бунтаря как и он.
— Приветствую Вас, повелитель Розиэль, — опускаясь на колено произнес Катан.
— Ты отлично поработал, мой друг, — ответил названный Розиэлем. — Теперь пора вернуть моего возлюбленного братца.
Вздрогнув, немолодой человек проснулся в холодном поту. Давно, очень давно, его не мучили кошмары, он уже отвык от них, но никогда не забывал. С тех пор, как он вернулся из Брессионе они посещали его с завидной регулярностью. Немолодой человек помнил о них, считая неизбежной платой за тот почти мгновенный карьерный взлет, толчком к которому послужил как раз Брессионе с его тайнами, не разгаданными до сих пор, пускай и миновало уже… Впрочем он не хотел вспоминать сколько именно прошло лет, это каждый раз напоминало о том насколько же он немолод. Еще кое-кто, принимавший самое деятельное участие в тех событиях, не любила вспоминать о возрасте, но ей это простительно — дама все-таки.
Немолодой человек с трудом свесил ноги с кровати и поднялся, хотя все чаще ему не удавалось этого сделать без помощи юного инока, прислуживавшего ему. Однако сейчас не то время и не та обстановка, чтобы посвящать этого не в меру любознательного мальчишку во все тонкости, тут нужны исключительно верные и не раз проверенные люди и не-люди. Кстати, о не-людях, жаль, что брат Гракх вновь пропал в Брессионе, при нынешних делах он бы мог помочь лучше всего. Но нечего думать о том, чего нет, надо обращаться к той самой даме, не любящей вспоминать о возрасте.
Немолодой человек трижды постучал в резную панель на стене над кроватью. Через пару минут на пороге комнаты возник плотного телосложения человек, уважительно, но не подобострастно склонился в поклоне, готовясь выслушивать указания понтифика. Да, да, немолодой человек был именно Отцом Церкви Симоном VIII.
— Найди мне Лучию Мерлозе, — коротко бросил он, — немедленно.
Плотный коротко кивнул и вышел.
Через полчаса на его месте стояла женщина в черном платье и почти непроницаемой вуалью, закрывавшей лицо. Годы не пощадили гордую женщину, умудрявшуюся работать на несколько разведок одновременно, а также на Церковь и, что самое интересное, оставшуюся в живых, несмотря на это.