Этот слабохарактерный человек, которому никогда не доставало смелости принять твердое решение, вдруг как будто преобразился. Менее чем за пять минут он раздал челяди распоряжения, облачился в парадный костюм, повязал на шею ленту с орденом Золотого руна и, ни слова не сказав ни герцогине, ни дочери и даже не повидавшись с ними, оставил особняк на попечение двум верным слугам, вскочил на лошадь и в сопровождении всей своей свиты, числом сорок человек, среди которых было несколько именитых дворян, пустился вскачь к губернаторскому дому.
Граф де Ла Сорга-Кабальос, возможно, и был ушлым политиком и хитрым дипломатом, но до воина, исполненного отваги и рассудительности, ему было далеко. Застигнутый врасплох высадкой флибустьеров, окруженный всеми солдатами гарнизона, самопроизвольно стянувшимися под его начало, он колебался и метался, не зная, за что взяться и что отвечать на вопросы, которые ему задавали; он даже не мог найти свою шпагу. Солдаты и офицеры, храбрецы, в большинстве своем с честью сражавшиеся во Фландрии, в недоумении и отчаянии переглядывались, не понимая, почему не хватает решимости человеку, которому пристало показывать им пример.
Вдруг откуда-то послышались громкие крики. Шумная, разношерстная толпа, заполонившая улицы, что вели к губернаторскому дворцу, резко расступилась, и во двор ворвались четыре десятка всадников во главе с герцогом де Ла Торре, гордо вскинувшим голову и с блеском в глазах потрясавшим шпагой, которую он крепко сжимал в руке.
– Офицеры, солдаты, люди! – вскричал он громовым голосом. – Я герцог де Ла Торре, вице-король Перу! Тот, кого тщетно пытались обесчестить. Пришел час доказать вам мою любовь к королю и родине. Флибустьеры напали на город. И я здесь, чтобы возглавить вас и повести против ладронов! Они торжествуют, думая, будто мы испугались. Так покажем им всю нашу доблесть, как тогда – во Фландрии! Вперед, за мной!
– Ура! – в один голос воскликнули солдаты. – Да здравствует герцог де Ла Торре!
– Нет, друзья мои, да здравствует король!
– Да здравствует король! – в восторженном порыве подхватили все, кто при этом присутствовал.
Если благодаря несообразному поведению графа де Ла Сорга-Кабальоса флибустьерам пока еще не удалось завладеть важными позициями в городе, то бравые испанские солдаты, похоже, сделали все возможное, чтобы обратить свою вполне вероятную победу в поражение; но, по крайней мере, героическое вмешательство герцога де Ла Торре могло снять с их поражения печать позора, которой оно было отмечено. Ничего другого герцогу не хотелось: он понимал – победить теперь уже невозможно.
Как оно всегда случается в городах, подвергнутых разграблению, многие горожане, нагруженные своим добром, инстинктивно потянулись к губернаторскому особняку, как к некоему святилищу, последнему прибежищу.
Герцог де Ла Торре велел раздать оружие горожанам, пожелавшим участвовать в обороне; потом, разместив женщин, детей и стариков во дворе губернаторского особняка под защитой хорошо вооруженного отделения солдат под командованием решительного офицера, он построил свое войско в плотную колонну и, прихватив две пушки на сцепке, выдвинулся во главе этой наспех собранной армии к площади Дароносицы. Там он занял крепкую позицию для круговой обороны.
В герцогском войске насчитывалось с полторы тысячи человек – из них тысяча двести были старые, закаленные солдаты, на которых можно было положиться; остальные три-четыре сотни были горожане, в основном молодые и горячие парни-добровольцы, впрочем совершенно не умевшие обращаться с оружием, тем более потому, что обучение военному искусству по тем временам было делом многотрудным. Так что они скорее создавали видимость численности и могли пригодиться разве только в рукопашной схватке.
Перед тем как покинуть дом губернатора, оставленного там переживать всю тяжесть своего позора, герцог де Ла Торре отрядил нескольких офицеров в разных направлениях, чтобы оценить истинное положение вещей, а заодно проверить, насколько прочно флибустьеры удерживают городские ворота и потерны и можно ли через них прорваться за пределы города.
Офицеры возвратились один за другим через довольно долгие промежутки времени, добросовестно выполнив поставленную перед ними задачу. Их доклады коротко сводились к тому, что ворота заколочены толстыми досками, что в городе тут и там громоздятся баррикады и каждую охраняет многочисленный отряд Береговых братьев.
Все пути к отступлению оказались отрезаны; к тому же вот-вот должен был снова завязаться бой. Флибустьеры наступали большим числом одновременно с четырех сторон, намереваясь сломить сопротивление испанцев одним решительным натиском.
Герцог спешно приказал понадежнее перегородить улицы мебелью, деревьями – словом, всем, что только подвернется под руку. Потом он разместил самых метких стрелков в домах, располагавшихся по углам улиц. И, приняв все необходимые меры, стал бесстрастно ждать со шпагой в руке появления Береговых братьев.
Те не заставили себя ждать, но их тут же «горячо» встретили стрелки, засевшие в домах и за баррикадами. Завязался нешуточный бой – он длился несколько минут, хотя и безрезультатно для обеих сторон. В то же время герцог велел укрепить три баррикады, возведенные с фронта и флангов его войска, а потом приказал стрелкам с четвертой баррикады оставить ее и отступать строго в колонне. Такой маневр, трудно выполнимый под огнем неприятеля, был, однако же, проделан с завидным хладнокровием и поразительной точностью. Эта баррикада возвышалась над главной городской магистралью, и штурмовать площадь с этой стороны готовился самый многочисленный отряд флибустьеров.
Береговые братья, удивленные тем, что испанцы внезапно прекратили огонь, решились на очередной штурм и, отчаянно кинувшись на баррикады, захватили их меньше чем за минуту. Но тут вдруг ряды испанцев разомкнулись, и обе их пушки осыпали флибустьеров градом картечи. Застигнутые врасплох столь жестоким отпором, те на миг оторопели, но живо перестроились и с яростными криками устремились вперед. Однако тут же были встречены новым залпом картечи, который на сей раз не только их остановил, но и, ввергнув в полное замешательство, принудил отступить. Ярость флибустьеров достигла предела: гавачо, которых они презирали всей душой, дерзнули явить им свою отвагу и не дрогнули перед ними.
Другие атаки Береговых братьев также закончились ничем: испанские стрелки, затаившиеся в домах и за баррикадами, наносили им значительные потери, и выкурить их оттуда не было никакой возможности. Так что, не поостерегись флибустьеры впредь, первая их неудача вскоре могла бы обернуться постыдным поражением.
Вдруг из рядов Береговых братьев выступил какой-то человек и решительно направился к испанцам, размахивая белым флагом.
Огонь мгновенно прекратился; из рядов испанцев вышел офицер и двинулся навстречу парламентеру.
– Что вам угодно? – спросил у него он.
– Я требую начать переговоры о капитуляции с вашим главнокомандующим.
– А у вас есть полномочия говорить от имени тех, кого вы вызвались представлять?
– Я капитан Дрейф. Передайте вашему главнокомандующему, что он может совершенно спокойно, честь по чести, вести переговоры со мной.
– Этого довольно, сеньор, – любезно отвечал офицер, – мы знаем капитана Дрейфа и готовы вступить с ним в переговоры на следующих условиях: каждый сохраняет за собой занимаемую позицию; никаких враждебных действий не будет предпринято до тех пор, пока парламентеры не вернутся каждый на свою сторону; встреча состоится на этом самом месте и будет продолжаться не больше часа; каждая воюющая сторона назначает трех парламентеров. Вы согласны с такими условиями?
– Согласен.
Учтиво отсалютовав друг другу, они распрощались. Через десять минут герцог де Ла Торре с двумя офицерами, самыми старшими после него по рангу, покинули свою позицию и под звуки трубы с парламентерским флагом выдвинулись к условленному месту переговоров, расположенному совсем неподалеку и уже занятому Береговыми братьями, которые удобно расположились в специально принесенных креслах – для себя и, отдадим должное их любезности, для испанских парламентеров.
Дрейф не мог скрыть неприятного удивления при виде герцога де Ла Торре.
– Неужели господин герцог! – воскликнул он. – Так это вы командуете войском, оказавшим мне столь нелюбезный прием?
– Да, сударь. Я глубоко сожалею, что теперь мы с вами противники. Но мое имя оказалось замешано в настолько неприятную историю, что всякие недоброжелатели осмелились обвинять меня в измене. И я жду, что еще до того, как мы начнем переговоры, вы окажете мне любезность и открыто расскажете о том, какие отношения связывали нас с вами в то время, когда мне пришлось остановиться на Санто-Доминго. Кроме того, мне бы хотелось, чтобы вы объявили во всеуслышание, правда ли то, что это я надоумил вас снарядить вашу экспедицию и что так или иначе вы признались мне в своих намерениях напасть на этот злосчастный город.
– Ваша просьба, господин герцог, вполне справедлива, и я постараюсь ее удовлетворить, взяв в свидетели двух офицеров, которые вас сопровождают. И я попрошу их хорошенько запомнить все, что я скажу.
– Сударь, – отвечал самый пожилой офицер, – мы искренне благодарны его превосходительству герцогу де Ла Торре за то, что в сложившихся обстоятельствах он выбрал именно нас. Мы постараемся оправдать столь высокое доверие и обязуемся подробно запротоколировать ваши слова, после чего попросим вас подписаться под ними, а потом подпишемся сами.
– Золотые слова, господа! Ваши пожелания будут исполнены. Не только я поставлю свою подпись, но и капитан Мигель Баск, и капитан Давид, которых я имею честь вам представить, подпишутся под моими словами.
Принесли стол, бумагу, перья и чернила. Один из испанских офицеров вызвался исполнять обязанности секретаря. Когда же со всеми формальностями было покончено, слово взял Дрейф.
– Хорошенько выслушайте меня, господа, – сказал он. – Когда два месяца тому я захватил корабль «Сантьяго», он сопровождал французский трофей. И трофей этот, в некотором смысле ценный, был судном, принадлежавшим французской Вест-Индской компании. Мне стало известно, что на его борту находится господин герцог де Ла Торре с домочадцами и прислугой, но я с ним тогда не виделся. По прибытии в Пор-Марго я представил отчет об экспедиции господину д’Ожерону, губернатору французской территории острова Санто-Доминго, и, как должно, передал ему французское судно. Господин герцог де Ла Торре тоже высадился в Пор-Марго и остановился на месяц или около того в доме, который предоставил ему губернатор. Я не имел чести быть представленным господину герцогу де Ла Торре. Я даже старался не встречаться с ним. Сказать по чести, только прошу простить меня за слова, которые могут показаться вам неприятными, мне не хотелось иметь никаких отношений с господином герцогом де Ла Торре, ни прямых, ни косвенных. Я не имел ни малейшего желания и быть представленным ему, потому что господин герцог – испанец, а я, по справедливости или нет, питаю неумолимую ненависть к его соплеменникам. Так вот, за два-три дня до отбытия господина герцога, пока я охотился с моим другом и работниками в глубине острова, близ Артибониты, где-то неподалеку послышалась ожесточенная пальба. Я поспешил на шум и увидел, как на группу достопочтенных французов, среди которых был губернатор, господин д’Ожерон, откуда ни возьмись напали испанские головорезы – человек тридцать. Французы, а вместе с ними был и господин герцог де Ла Торре, защищались отчаянно. Я был очень рад, что помог им отбиться. Тогда-то мне первый раз и случилось увидеть герцога де Ла Торре, хотя я едва успел его разглядеть. А через три дня, когда я вернулся в Пор-Марго, мне сказали, что господин герцог де Ла Торре уже отплыл в Веракрус на борту французского корабля… Такие вот отношения, господа, и были у меня с господином герцогом де Ла Торре. Мы почти не виделись с ним и никогда не разговаривали. Что же до моего похода на Веракрус, он ничего не знал о нем, да и не мог знать. У меня уже несколько месяцев зрел этот план – я заду