от-вот должно было взойти солнце и вернуть к жизни спящую природу, разбудив ее своим скорым появлением.
Теперь путники шли по широкой саванне и могли обозревать даль со всех сторон света.
– Далеко еще? – осведомился Босуэлл.
– Через полчаса будем на месте. Что, притомились, капитан?
– Я? Нисколько.
– Тогда вперед?
– Без вопросов.
И они двинулись дальше, остановившись перед тем на мгновение под предлогом перевести дух, а на самом деле, чтобы полюбоваться сквозь широко расставленные ветви редких деревьев величественным восходом солнца над обширной саванной. В конце концов они добрались до опушки редколесья; еще несколько минут – и они должны были выйти на открытое пространство и оказаться на условленном месте встречи.
Действительно, не успев выйти на простор саванны, они заметили в сотне шагов от того места, где находились, группу Береговых братьев – те разговаривали, прогуливаясь вдоль берега неширокой речушки.
– А вот и они, – проговорил Босуэлл.
– Не будем заставлять их ждать, – сказал Дэникан.
И они прибавили шагу. Флибустьеры тоже их увидели и направились им навстречу. Это были Монбар, Мигель Баск, Красавец Лоран, Филипп д’Ожерон и Олоне.
Еще двое их товарищей остались стоять в стороне. Они, видно, решили просто понаблюдать за тем, что должно было скоро произойти. Это были Дрейф и Питриан.
– Господа, – сказал Босуэлл с некоторым высокомерием после взаимного обмена приветствиями, – я не опоздал: солнце только восходит.
– Мы пришли пораньше, сударь, – любезно ответствовал Монбар. – К тому же нам было ближе до места встречи, чем вам, да и местность, кроме того, мы знаем лучше.
Босуэлл поклонился:
– Я к вашим услугам, господа. Единственно, позволю себе заметить, что нас слишком много для дела, которое привело нас сюда.
– Да, действительно, сударь, но наши друзья оказались здесь по поводу, не имеющему ни малейшего отношения к вашей ссоре, и вмешиваться в нее они вовсе не намерены. Так что представьте себе, что нас четверо: вы, Дэникан, ваш секундант, Олоне, ваш противник, и я, призванный защищать интересы моего юного друга.
– Хорошо, сударь, в таком случае соблаговолите перейти к делу, пожалуйста.
– Место, где мы сейчас стоим, вас устраивает?
– Вполне.
– Тогда здесь и останемся. Вы, конечно, ввели Дэникана в курс дела?
– Да, сударь, можете оговорить с ним все условия.
Босуэлл и в самом деле предложил буканьеру посодействовать ему; у того не было никаких причин отказывать флибустьеру в такой услуге; он согласился с тем большей охотой, что Босуэлл был чужак и к тому же рядом с ним не оказалось никого из друзей.
Монбар приветствовал капитана, подал Дэникану знак следовать за ним, и они вдвоем, отойдя в сторонку, принялись обсуждать условия поединка.
Поединки между буканьерами не имели ничего общего с дуэлями в наши дни, исполненными изящества, слащавости, когда противники едва наносят друг дружке легкие уколы, а потом иные парижские борзописцы и иже с ними смакуют подробности происшедшего в своих газетенках, делая себе саморекламу, что называется, для дураков.
Буканьеры же были большей частью натуры невежественные, почти дикие, горячие и решительные, доводящие все до крайности, как ненависть, так и дружбу; отвага у них, что немаловажно, была сродни жестокости. Они не шли ни на какие уступки, полагая их ребячеством, и отвергали всякие изысканности, кроме того, что имело прямое касательство к храбрости; они сражались только на самых серьезных основаниях; и уж если дрались, то делали это по-настоящему – без устали и пощады, с неукротимой яростью хищников, на которых походили во всех отношениях.
Существовало два вида поединков – поединки простые и серьезные.
Простые поединки происходили, когда двое Береговых братьев вздорили, после того как напивались, и в злобе, впрочем бессознательной, оскорбляли друг друга, требуя в конце концов удовлетворения. В этом случае противники становились в сотне шагов друг от друга с ружьем в руке у каждого – и по сигналу одновременно стреляли друг в друга.
О ловкости буканьеров ходили легенды. Они запросто перешибали с одного выстрела плодоножку у висящего на ветке апельсина; ружья, которые специально для них изготавливали двое искусных ружейников из Нанта и Дьепа – Браши и Гелен, обладали невероятной дальнобойностью и поразительной прицельной точностью, к тому же при стрельбе из них использовался превосходный, так называемый флибустьерский, порох, который только у них и был; поэтому в восьми случаях из десяти простые поединки почти всегда заканчивались смертью одного из соперников.
Серьезные дуэли были посложнее: после обмена выстрелами, если оба противника оставались на ногах, они брали в руки абордажные топоры и рубились не на жизнь, а на смерть; и почти всегда в подобных случаях на поле брани оставались лежать оба противника.
Рассказывали, как о настоящем чуде, об одном поединке, из которого Красавец Лоран вышел без единой царапины, проломив топором череп своему сопернику.
В этот раз речь тоже шла о серьезном поединке: Босуэлл заявил, что иначе и быть не может.
Монбар и Дэникан вели переговоры довольно долго: двум секундантам все никак не удавалось договориться. Наконец после продолжительных споров они пришли-таки к соглашению.
Монбар принес пару абордажных топоров – их внимательно осмотрели, после чего передали соперникам, чьи ружья были заряжены с неменьшим тщанием. В конце концов договорились, что по сигналу Монбара противники одновременно вскидывают ружья и открывают огонь, не целясь.
Соперники разошлись на восемьдесят шагов друг от друга. Босуэлл был бледен и хмур, Олоне улыбался; ни тот ни другой не проронили ни слова.
Монбар и Дэникан встали справа и слева от противников, в десяти шагах от них. Олоне и Босуэлл держались прямо и твердо – ружье к ноге.
– Огонь! – рявкающим голосом скомандовал Монбар.
Два выстрела слились в один.
Пуля Олоне перебила ружье Босуэлла, когда тот держал его навскидку, и в сжатых пальцах флибустьера остался только приклад. Олоне был бледен как полотно и покачивался; он уронил ружье и крепко прижал руки к груди, словно задыхаясь.
Все произошло в считаные мгновения.
Красавец Лоран, Мигель Баск и остальные флибустьеры, как и было оговорено, держались в стороне; перипетии поединка, казалось, их нисколько не занимали, хотя на самом деле они наблюдали за происходящим самым пристальным образом, поскольку питали живейшую симпатию к Олоне.
– Вперед! – прокричал Монбар.
Босуэлл вздрогнул, губы его искривились в зловещей усмешке, он издал сдавленный возглас, больше похожий на тигриный рык, и, потрясая топором, полусогнувшись, с ошалелым видом кинулся опрометью на соперника.
И тут Олоне выпрямился, глаза его вспыхнули; он схватил топор и ринулся навстречу противнику.
Послышался резкий, металлический скрежет топоров, ударившихся друг о друга несколько раз подряд; вдруг Олоне вскрикнул, обхватил противника своими крепкими руками, сбил его с ног, и они вдвоем покатились по земле.
Но уже через мгновение было видно, как Босуэлл растянулся на траве, а Олоне продолжал удерживать его, упершись коленом ему в грудь, левой рукой схватив его за горло и занеся правую, с топором, у него над головой.
– Сдавайся, презренный негодяй! И покайся! – вскричал молодой человек.
Босуэлл только яростно крикнул в ответ, предприняв отчаянное усилие, чтобы вырваться из железной хватки противника, но безуспешно.
– Что ж, тогда сдохни как собака! – не унимался Олоне.
И тут же почувствовал, как кто-то держит его за руку.
Он невольно обернулся – и воскликнул от удивления и восхищения.
Слегка склонясь над ним, едва придерживая своей тонкой ручкой огромную рукоятку топора, Майская Фиалка, бледная точно призрак, но улыбающаяся, взывала к нему своим чарующим взглядом, лучащимся из-под полуприкрытых век. Против трогательно-умилительного выражения ее глаз никак нельзя было устоять.
– Чего тебе? – изумленно проговорил молодой человек, не понимая, по причине своего простодушия, кто перед ним – то ли девушка во плоти и крови, то ли неземное существо, неподвластное человеческой природе.
Монбар, Дэникан и остальные Береговые братья, удивленные, помимо своей воли, столь необычной сценой, незаметно подошли ближе и окружили ее участников.
– Ты одолел его, – отвечала девушка мелодичным голосом, дивные нотки которого мягко проникли в самое сердце флибустьера. – Будь же милосерден, отдай мне его жизнь.
Олоне было вскинул руку в знак протеста, но девушка тут же остановила его.
– Сам Господь удержал тебя от искушения поразить смертью злодея, – продолжала она с дивной улыбкой. – Так не будь же неблагодарным, ибо пролитая кровь, – прибавила она со вздохом, – оставляет несмываемое пятно.
Олоне, почти зачарованный ее трогательными словами, с тревогой и недоумением огляделся по сторонам. Береговые братья кивнули в знак согласия.
– Ты не отвечаешь мне? – промолвила девушка таким восхитительно-певучим голосом, что юношу насквозь пронизала дрожь.
– Ладно! – смягчив свой грубоватый голос, выдохнул он. – Раз ты просишь, пусть живет. Но только тебе одной я вверяю его жизнь.
– Спасибо, друг, – тепло поблагодарила девушка. – Скажи, как тебя зовут, и я сохраню твое имя в памяти, – прибавила она с пленительной грустью. – Я, Майская Фиалка, дитя Господне и дочь Береговых братьев.
– Меня, Майская Фиалка, – нетвердым голосом ответствовал молодой человек, – зовут Олоне.
– Хорошо, – продолжала она, всплеснув руками, точно безрассудный ребенок, пока еще не сознающий своих действий. – Ты добрый, Олоне, и благородный, и я тебя люблю!
Заслышав эти слова, такие простые, идущие от сердца, молодой человек вздрогнул, лоб его омрачился, но он сумел совладать с собой.
– Я тоже люблю тебя как брат, – сказал он.
– Хорошо, друг, – отвечала девушка, подавшись чуть назад.