Через пять минут в песок с шуршанием уперся нос шлюпки и на берег выскочили вооруженные люди.
– Кто здесь? – послышался резкий окрик Дрейфа.
– Питриан! – тут же бросил в ответ молодой человек, устремляясь ему навстречу.
Дрейф пожал ему руку.
– Здравствуй, брат, – сказал он. – С тобой и мой матрос? Это он тушит костер?
В самом деле, Давид, у которого мигом пробудилось буканьерское чутье, уже успел взбежать на вершину холмистого мыса и погасить огонь, чтобы его отсветы ненароком не привлекли ненужного внимания со стороны суши, – предосторожность, о которой молодой человек не подумал и которую Дрейф с товарищами не преминули одобрить.
– Нет, – улыбнувшись, отвечал Питриан, – это не Олоне, а один из наших, которого вы уж, верно, похоронили, а теперь вот имеете счастье снова лицезреть.
– Один из наших? – удивленно воскликнул Дрейф. – И как же его зовут, сынок?
– Пьер Давид.
– Пьер Давид?! Один из достойнейших наших братьев! Наш друг, чью смерть мы так горько оплакивали! О, слава богу! Я хочу скорей его обнять.
– Я здесь, брат! Здесь! – крикнул флибустьер, подбегая к нему.
– Это он! Это его голос! Ах, боже всемогущий, как же я рад снова видеть тебя, брат!
Двое Береговых братьев слились в объятиях и долго стояли так, не в силах расцепиться.
Давид плакал от радости; он едва не потерял рассудок от счастья.
Его тотчас окружили другие флибустьеры – и принялись по-всякому выказывать ему знаки дружбы. Бравый капитан преобразился на глазах, он стал совсем другим человеком – все прошлые мытарства разом были забыты, и единственное, о чем он помышлял, так это о настоящем, которым были наполнены все его самые сокровенные чаяния: ведь отныне он был свободен и вернулся к своим друзьям.
Глава XКак Дрейф затеял новую экспедицию
Когда первое волнение улеглось и к флибустьерам вернулась сдержанность, они стали упрашивать Давида, чтобы он поведал им свою историю, то есть рассказал о приключениях, выпавших на его долю с того самого дня, когда он вышел в море последний раз.
Общую просьбу горячо поддержал и Дрейф, поскольку ему тоже не терпелось узнать о приключениях своего друга.
– Я с удовольствием готов удовлетворить ваше любопытство, – отвечал капитан Давид, – только вот, думаю, здесь не самое подходящее место для исповеди. Если не возражаете, давайте прогуляемся до моей пещеры, моего прибежища, которое я устроил себе тут неподалеку. Там спокойно обо всем и поговорим.
– Хорошая мысль, – согласился Дрейф. – Твоя пещера сгодится вполне, а то здесь, на голом берегу, нас могут невзначай заприметить.
– Ну ладно, тогда садитесь в шлюпку да заберите с собой Питриана, и плывите вдоль берега бухты, держа на оконечность мыса. Там увидите вход в пещеру – она выходит на море.
– А ты почему не с нами? – спросил Дрейф.
– Потому что Питриан оставил в лесу лошадь, а она кое-чего да стоит, и ее мог умыкнуть какой-нибудь бродяга, пока нас не было. Но хуже всего – если бы он заподозрил, что здесь творится что-то неладное.
– Дело говоришь, но сам-то ты как доберешься до своей пещеры?
– Не беспокойтесь, я вас нагоню.
Флибустьеры погрузились в шлюпку и отвалили от берега.
А Давид меж тем направился вглубь суши и скрылся в лесной чаще.
Дрейф без труда отыскал вход в пещеру; однако, чтобы заметить ее, нужно было знать, что она действительно существует. Три или четыре гранитные глыбы, рухнувшие с вершины холмистого мыса, который в этом месте представлял собой остроконечный утес высотой больше восьмидесяти футов, беспорядочно теснились перед входом в пещеру, полностью скрывая его.
Дрейф с матросами высадился на берег, после чего флибустьеры накрепко ошвартовали шлюпку и проникли в пещеру.
Давид сказал правду: эта природная пещера была достаточно просторная, с высокими стенами, пол в ней был устлан мелким песком; к тому же она была разделена на несколько крыльев, где могло укрыться одновременно несколько сотен человек.
Давид подоспел почти сразу; он привел под уздцы лошадь, груженную объемистой вязанкой хвороста.
Чтобы добраться до пещеры, флибустьеру пришлось одолеть часть пути по колено в воде. Лошадь поместили в отдельном крыле, разгрузили, освободили от узды и заправили ей охапку лесного гороха, которого предусмотрительно нарвал и прихватил с собой Давид, и голодное животное накинулось на него с невиданной жадностью.
В жарких областях Мексики, то есть в тех, что большей частью граничат с морским побережьем, днем стоит изнуряющий зной, а ночью – нестерпимая стужа.
Флибустьеры поблагодарили Давида за то, что он не забыл принести хвороста, и не мешкая взялись разводить большой костер, потом распаковали корзины с провиантом, захваченные с корабля, высыпали их содержимое на песок, и по сигналу Дрейфа каждый отобрал себе из общей кучи свою долю снеди, вина и прочих горячительных напитков.
Наспех приготовленная закуска пришлась как нельзя кстати – особенно для Питриана с Давидом, поскольку за неимением провианта они оба ничего не ели с самого завтрака, к тому же капитан поглотил его почти весь в одиночку.
Покончив с ужином и раскурив трубки, флибустьеры напомнили Давиду о том, что тот им обещал. Капитан Давид не заставил просить себя дважды и тотчас начал рассказывать о своих приключениях – впрочем, мы не станем приводить его рассказ здесь еще раз.
Когда же капитан смолк, Береговые братья принялись наперебой осыпать его поздравлениями, благо он заслужил их с лихвой за мужество и решимость, которые проявил за время своей долгой и смертельно опасной одиссеи.
– А сейчас, – сказал Дрейф, – давайте-ка вернемся к тому, что привело нас сюда. Так что там творится в Веракрусе, Питриан?
Теперь настал черед Питриана рассказывать, притом в мельчайших подробностях, обо всех событиях, что произошли с тех пор, как они на пару с Олоне покинули корабль.
Рассказ Питриана, который мы тоже здесь опустим, продолжался довольно долго, и флибустьеры выслушали его очень внимательно.
– Стало быть, – проговорил Дрейф, когда Питриан умолк, – этот змееныш Онцилла с гадиной Босуэллом в Веракрусе? Что ж, дело и впрямь серьезное. Эти мерзавцы наверняка опять затевают какую-нибудь пакость.
– Это уж как пить дать, – подхватил Питриан.
– О, я знаю, что говорю. Злодеи такой масти способны на любые мерзости, самые гнусные и самые отвратительные. Но что меня больше всего огорчает, так это нарочитая беспечность герцога де Ла Торре. А я-то считал его человеком решительным и предприимчивым. Но теперь вижу, что ошибался.
– Все верно, так оно и есть, – согласился Питриан. – Натура у него уж больно мягкая, нерешительная. Он и сам не знает, чего хочет.
– Слава богу, – воскликнул старый флибустьер, – если дело было бы только в нем, клянусь, я не стал бы его уговаривать, но с ним две женщины, и я хочу их спасти во что бы то ни стало! Потом, – прибавил он, с горькой усмешкой обведя взглядом флибустьеров, – Веракрус городок небедный, там есть чем поживиться.
– Тогда что нам мешает его захватить? – бросил Давид.
– Ты собрался его захватить? – рассмеявшись, спросил Дрейф.
– Ну да, и захвачу. Не один, конечно. Но будь со мной сотни три-четыре добрых товарищей, дело было бы в шляпе.
– В конце концов, поживем – увидим, – задумчиво проговорил Дрейф.
– Вы же не оставите в беде двух дам? – сказал Питриан.
– Ни за что на свете, сынок! Только сперва надо все как следует обдумать. Уж больно неохота переть на рожон.
– Знаете, – продолжал Питриан, – ваш брат Олоне велел дать ему точные указания и определенный ответ, как быть дальше.
– Не беспокойся, сынок, ответ мой такой: мы захватим Веракрус. Как? Пока не знаю, но верно говорю – я захвачу город, будь там этих гавачо хоть целый миллион! Давид, по его словам, знает город и округу как свои пять пальцев, ну а с ним на пару мы что-нибудь придумаем. Да, черт возьми, я буду не я, если мы не подстроим какую-нибудь каверзу этим растреклятым гавачо!
– Хорошо, – усмехнувшись, сказал Питриан. – Вы собираетесь захватить Веракрус, пусть так, и когда же?
– Дьявол! Тебе что, точный день и час подавай?
– Я же говорю, мне было велено разузнать все про все.
– Уж конечно, Олоне не из тех, кто кормится пустыми обещаниями. Ладно, передай ему так: через двадцать дней, день в день, ровно в этот самый час здесь высадится большой отряд, и расположится он в этой пещере. На следующий день, если угодно вам с Олоне, мы нападем на город. Теперь ты доволен? Все четко? Я точно обрисовал картину?
– Точнее не придумаешь, капитан. Я знал – на вас всегда можно положиться, так что теперь я спокоен.
– Вот и славно!
– Да, но это еще не все.
– Так, что там еще?
– Вы забыли про указания. Что нам-то делать все эти двадцать дней?
– Сидеть тише воды ниже травы и по возможности не играть с огнем, держать ухо востро, и главное, заруби себе на носу, Питриан…
– Хорошо-хорошо, капитан, я весь внимание.
– И главное, – продолжал Дрейф, делая упор на каждом слове, – ни под каким предлогом не раскрывать наши планы герцогу де Ла Торре: прежде всего потому, что он испанец и любит свою родину, и, несмотря на тайные козни, которые плетутся против него, может проникнуться чувством патриотизма и ненароком нас выдать, переметнувшись в самую решительную минуту на сторону врагов.
– Хорошо, капитан, я ничего не забуду. А как же дамы?
– Ах да, дамы! Это другое дело. Пусть ими займется Олоне. Он сам должен знать, насколько можно доверять герцогине с дочерью. Только, прежде чем их во что-то посвящать, пускай он основательно прощупает почву, чтоб действовать наверняка. Малейший неосторожный шаг – и нам крышка. Ты хорошо меня понял, Питриан?
– Даже более чем, капитан. Клянусь, я запомнил каждое ваше слово. У меня все вот здесь, – сказал он, постучав себя по лбу правым указательным пальцем. – Но мне хотелось спросить вас еще кое о чем.