– О чем же, сынок? Говори скорей, время поджимает, нам уже пора обратно.
– О, я быстро.
– Тогда поживей! Чего тебе?
– Я только хотел узнать, капитан, надо ли нам, как сегодня, разжигать костер на мысе?
– Питриан, дружок, да ты глуп как пробка.
– Спасибо, капитан. Но почему, скажите на милость?
– Разве я не говорил, что буду здесь ровно через двадцать дней, день в день, в этот самый час?
– Да, верно, капитан, говорили.
– И что, божья ты коровка, неужели тебе не понятно?
– Право, да. Признаюсь, к своему стыду.
– Голова ты садовая, не надо подавать мне никаких сигналов, потому как я буду здесь кровь из носу, так что ты уж сам пожалуй сюда в назначенный срок, ежели будет охота со мной повидаться.
– Надо же, капитан, а вы совершенно правы. Должно быть, я и впрямь глуп как пробка, ежели сразу не смекнул что к чему.
– Ну вот, и я про то. Так, значит, больше у тебя вопросов ко мне нет?
– Нет, капитан, вы очень любезны, благодарю.
– Не за что, – рассмеявшись, сказал Дрейф. – А теперь, ребята, – прибавил он, обращаясь к своим спутникам, – пора отчаливать, время не ждет. Ты с нами, Давид?
– Само собой! Чего я тут забыл?
– А ты, Питриан, уже возвращаешься?
– Пока нет, капитан. До утра еще три часа – завернусь в сарапе, прилягу у костра и сосну до рассвета.
– Ах ты, шельма! – со смехом заметил Береговой брат. – Ни в чем себе не отказываешь. Ну да бог с тобой, я на тебя не сержусь, ты славный малый. И знай, я очень тебе признателен за все, что ты сейчас для нас делаешь. Сказать по чести, твое положение в этой проклятой стране не из самых завидных.
– Полноте, не стоит об этом, капитан. От забот и кошки дохнут. Ежели все время думать об опасности, тогда уж лучше сразу сыграть в ящик…
Флибустьеры встретили его остроумную шутку дружным хохотом.
Дрейф и Давид обняли молодого флибустьера, а остальные Береговые братья горячо пожали ему руку, потом они выбрались из пещеры, сели в шлюпку, отвалили от берега и через несколько минут скрылись во мраке.
Когда плеск весел совсем стих, Питриан вернулся в пещеру и, как и обещал, растянулся у костра. И проспал как убитый до самого рассвета.
На другой день в час пополудни он уже возвратился в Веракрус.
Олоне с тревогой ждал возвращения друга. Тот в мельчайших подробностях рассказал ему обо всем, что с ним приключилось. Его рассказ доставил Олоне живейшее удовольствие и лишний раз доказал, что друг никогда не бросит его и всегда будет верен клятве, которую дал в Пор-Марго.
После плотного завтрака молодые люди набили баулы и отправились по обычным своим делам.
Здесь мы их и оставим, а сами последуем за Дрейфом, потому как главным героем нашего рассказа отныне становится он.
Когда шлюпка причалила к кораблю и матросы снова оказались на борту, они подняли ее на шлюпбалки, перебрасопили паруса и взяли курс обратно на Пор-Марго. Ветер дул благоприятный, море было спокойное – все обещало благополучный переход.
Первой заботой Дрейфа по возвращении на корабль было поделиться своей каютой с Давидом и открыть свои рундуки, дабы тот мог подобрать себе одежду, поскольку теперь это уже стало для него самой первой необходимостью. И вот на рассвете, когда Давид, выбритый да приодетый, вышел на палубу, капитана флибустьеров невозможно было узнать – все не преминули отметить его прекрасный вид.
– Черт подери, – сказал Дрейф, – жаль, у меня нет второго корабля, а то я отдал бы его под твое начало.
– Э-э, – отвечал тот, – кто знает, может, до прихода на Санто-Доминго твое желание еще исполнится.
Так прошло несколько дней. И вот как-то утром, незадолго до восхода солнца, флибустьеры, к вящему своему удивлению, обнаружили, что едва не уткнулись бушпритом в корму испанского корабля, – тот, будто «Летучий голландец», легендарный корабль-призрак, качался на волнах как бог на душу положит, с полощущимися парусами, сильно заваливаясь то на правый борт, то на левый.
Очевидно, испанцы, со свойственной им беспечностью, спали без задних ног, предоставив заботы о судне Провидению.
– Эй! – усмехнулся Давид. – Думаю, пришел мой черед, а ты как смекаешь, Дрейф?
– Ну-ну! Похоже, ты прав.
– Тогда на абордаж?
– Еще спрашиваешь!
Буканьеры прочитали молитву – по традиции, которую они соблюдали всякий раз, готовясь к бою, потом взяли оружие и застыли на месте, безмолвно воззрившись на своих командиров, готовые исполнить любой их приказ.
Как было заведено в подобных серьезных случаях, общее командование взял на себя Дрейф. Легкое флибустьерское суденышко не шло ни в какое сравнение с громадой испанского корабля; оно взмывало на гребни волн, точно перышко, и скоро поравнялось с испанцем с наветренной стороны.
Дрейф снял шляпу.
По этому сигналу, хорошо знакомому флибустьерам, были заброшены энтердреки – и оба корабля накрепко пришвартовались борт к борту.
Вслед за тем Дрейф передал руль юнге, а сам схватил топор и, встав рядом с Давидом, тоже вооруженным огромным топором, негромко обратился к Береговым братьям:
– Слушай мою команду, матросы! Нас восемьдесят человек. А у противника, если не ошибаюсь, с полтысячи. Значит, испанца надо захватить хитростью. Готовы?
– Да! – откликнулись флибустьеры.
– Тогда – на абордаж!
Половина флибустьерского экипажа во главе с Дрейфом, точно стая разъяренных тигров, рванула на верхнюю палубу испанца; а меж тем другая, сокрушив кормовые порты, проникла во внутренние отсеки неприятельского судна. В течение десяти минут кругом стоял оглушительный шум: яростные крики смешались со стонами и лязгом оружия. Береговые братья безжалостно рубили застигнутых врасплох, сонных испанцев, вопивших во все горло:
– Флибустьеры! Флибустьеры!..
Испанские моряки и представить себе не могли, откуда взялся этот легион бесов, нагрянувших и впрямь нежданно-негаданно. Они оказались поверженными скорее собственным страхом, чем истинной силой неприятеля. Дрейф не ошибся: то действительно был испанский галион, оснащенный пятьюдесятью четырьмя пушками, с экипажем в пятьсот человек. Было ясно, что, даже несмотря на внезапность, если бы испанцы дрогнули перед малым числом нападающих, они все равно смогли бы оказать им жестокое сопротивление и, наверное, рано или поздно сбросили бы их в море. Но испанцы были атакованы во сне, причем одновременно с двух сторон, и потому численность флибустьеров показалась им немалой – они решили, что противник значительно превосходит их в силе, поэтому не устояли и сдались.
Бой продолжался каких-нибудь двадцать минут, однако свыше полутора сотен испанцев пали замертво; большинство остальных были ранены либо флибустьерами, либо своими же в кромешной тьме.
Пленных вывели одного за другим на верхнюю палубу и в таком же порядке накрепко связали. Всего их было триста семьдесят пять человек. Капитана с офицерами зарубили прямо в каютах Береговые братья под командованием Давида, который повел их на абордаж; это еще больше обескуражило испанцев и ускорило их поражение: без командиров руководить боевыми действиями было некому – и они уже не могли защищаться.
Оба корабля находились тогда в проливах; Дрейф, обремененный столь большим числом пленных, решил оставить на галионе только четыре десятка самых крепких испанских матросов, чтобы они помогали управлять трофейным судном, – всех же остальных, раненых и невредимых, он разместил в трех шлюпках и высадил на видневшемся неподалеку пустынном островке, бросив там на произвол судьбы.
Следом за тем Дрейф принял на себя командование галионом, взяв с собой пятьдесят буканьеров, которые вкупе с сорока оставленными испанскими матросами составили экипаж, вполне достаточный по численности, чтобы управлять судном. А командовать своим кораблем он, с общего согласия флибустьеров, поручил капитану Давиду.
Испанский галион назывался «Тринидадом», и шел он из Кальо в Кадис с грузом кошенили, слитков золота и серебра, а также украшений и серебряных монет. Буканьерам на редкость повезло заполучить такой приз: ведь стоил он больше двух миллионов пиастров.
Поэтому, когда четыре дня спустя Дрейф бросил якорь в Пор-Марго, его радостно встречали все Береговые братья и горожане.
Прежде чем сойти на берег, Дрейф поделил добычу с товарищами; на причитавшуюся ему долю от трофеев он купил захваченный испанский корабль, оставив за собой и право им командовать, а свой бриг передал под начало Давида.
Дрейф был не из тех, кто даром теряет время, – уже на другой день по его прибытии на Санто-Доминго под неслаженные наигрыши уличных музыкантов, под бой барабанов, завывание флейт и громогласные крики «виват!» по всему городу было объявлено, что капитан Дрейф собирается в новую экспедицию, сулящую большую выгоду всякому, кто примет в ней участие. Зачисление добровольцев должно было производиться на следующий день в таверне «Сорванный якорь» – туда ровно в полдень надлежало прибыть всем Береговым братьям, желающим послужить под его командованием.
Такой же клич бросили и в Пор-де-Пэ, и на Тортуге, и в Леогане.
На другой день в означенный час в большой зале «Сорванного якоря» народу набилось битком, а поскольку таверна не могла вместить всех, кто хотел участвовать в намечаемой экспедиции, несметная толпа заполонила и подступы к ней. У пришедших, облаченных в большинстве своем в рубище, лица были суровые и решительные, каждый держал в руках ружье Гелена.
Береговых братьев прибыло отовсюду так много не случайно: прошел слух, что помимо двух своих кораблей Дрейф снарядил еще четыре, а значит, экспедиция намечалась и правда нешуточная, да и барыши она обещала немалые.
На помосте, водруженном в глубине большой залы, за длинным столом сидели: господин д’Ожерон, Дрейф, Красавец Лоран и другие знаменитые предводители флибустьерской братии.
За столом поменьше примостился слуга Дрейфа по имени Оливье Эксмелин – тот самый, который позднее написал захватывающие воспоминания о флибустьерах: он исполнял обязанности секретаря.