Эта парфянская стрела[85], пущенная судьей наудачу, не попала в цель и не произвела должного впечатления на тех, для кого предназначалась, на что рассчитывал досточтимый магистрат.
– Сеньор, – ответствовал Олоне, – поскольку я никогда не выезжал из Мексики, мне трудно судить о том, каково правосудие в других странах. Что же до испанского, а мне довелось столкнуться с ним впервой, то, как я успел заметить, оно проявляет благородство, уважение и беспристрастность к несчастным, что вынуждены иметь с ним дело.
Это последнее похвальное слово пришлось явно по душе досточтимому магистрату – он вызвал альгвазила и, улыбнувшись молодым людям, сказал ему так:
– Эти кабальеро свободны и могут идти, куда им вздумается. А вы и иже с вами, – прибавил он, нахмурившись, что ввергло бедного служаку в дрожь, – потрудитесь впредь не допускать оплошностей, как нынче, если вам будет что мне докладывать. На сей раз вы дорого за это заплатите. Ступайте.
Бедолага смиренно поклонился, украдкой бросил мрачный взгляд на молодых людей и смущенно ретировался.
Засим Олоне и Питриан распрощались с судьей – тот любезно улыбнулся обоим и проводил их до дверей своего кабинета.
В приемной Олоне столкнулся с альгвазилом и, выразив бедняге сочувствие, сунул ему в руку золотую унцию. Для несчастного то было самым лучшим утешением, подтверждением чему послужила широкая довольная улыбка, сверкнувшая на его отталкивающем лице. Олоне не хотел вызывать к себе чувство ненависти у жалкого полицейского, который и впрямь уже готов был его возненавидеть. Наш герой поступил мудро: благодаря золотому, подаренному от щедрот своих, он заручился союзником в лице этого пройдохи, иначе в дальнейшем тот вполне мог бы ему насолить, и немало.
От городского судьи молодые люди отправились прямиком к себе в трактир. Трактирщик, встревоженный утренним появлением полицейского, который столь бесцеремонно увел его постояльцев, несказанно обрадовался, снова увидев обоих, поскольку ему вовсе не улыбалось их потерять.
– Ну как, все уладилось? – радостно осведомился он. – Вас отпустили?
– Это какая-то ошибка, но все быстро выяснилось, – отвечал Олоне. – Нас даже не задержали. В конце концов, надобно признать, что обращались с нами в высшей степени учтиво.
Удовлетворив таким образом вполне законное любопытство трактирщика, молодые люди поднялись к себе в комнату, прихватили кое-какого товара и, переодевшись для верховой езды, не мешкая ушли из трактира.
За все это время наши друзья не обмолвились ни словом.
Они отправились прямиком в конюшню, где отдавали лошадей внаем, заплатили за двух, которых взяли на неделю из расчета четыре пиастра в день. И, сказав, что хотят отправиться торговать по окрестным деревням, распорядились, чтобы лошадей доставили им ровно в два часа пополудни к таверне, где они обычно обедали. После этого молодые люди ушли.
В назначенный час они сели на лошадей и уехали из города. К их разъездам с товарами все уже давно привыкли, и потому ворота открыли им без лишних вопросов.
С тех пор как молодые люди покинули здание суда, они так и не объяснились меж собой и почти не разговаривали. Питриан давно свыкся с малообщительностью друга и не особо переживал по поводу его замкнутости. Он думал, что у Олоне есть на то серьезные причины и что позже тот ему все объяснит. А посему он чисто машинально выполнял его распоряжения, даже не пытаясь вникнуть в их суть.
Целый час наши друзья ехали молча бок о бок, и Питриан заметил только, что они держат путь в сторону Медельина.
Наконец они приблизились к лесу, расположенному неподалеку от деревни, и двинулись вглубь чащи. Выехав на своеобразное распутье, где сходилось несколько тропинок, Олоне осадил лошадь и спешился.
– О, – заметил Питриан с довольной улыбкой, – похоже, здесь мы и приземлимся?
– Да, временно, – с хитрой усмешкой отвечал Олоне.
– Ну и ну! Неужто нас ждет долгое путешествие?
– Кто знает…
Молодые люди с удовольствием растянулись на траве, укрывшись под широкой сенью деревьев от зноя, который были вынуждены терпеть во время длительного перехода под палящим солнцем.
– Тебя не удивляет, почему я так долго молчал? – спросил Олоне.
– Меня? Нисколько. Да и чему, скажи на милость, мне удивляться? Я так рассудил: раз ты молчишь, значит тебе просто нечего сказать или не нашлось подходящего места для задушевного разговора.
– Ты попал в самое яблочко: подходящего места и правда не находилось. Вот я и решил увести тебя подальше от города. Здесь, по крайней мере, мы можем наговориться всласть, не опасаясь соглядатаев.
– Одному богу известно, сколько их шастает по этой благословенной небом земле! – рассмеялся Питриан.
– Да уж, их тут хватает, – продолжал Олоне. – Ты и представить себе не можешь, дружище, как я теперь боюсь трактирных комнат. Мне все время чудится, что за дверью кто-то подслушивает и подглядывает в замочную скважину.
– О черт! А ты чего хочешь, ведь мы на земле, где все друг за дружкой следят.
– Да, верно. Но, что ни говори, это уж слишком. Нынче утром мы получили хороший урок, и впредь его не стоит забывать. Главное – глядеть в оба и больше не связываться с полицией. В следующий раз нам вряд ли удастся выпутаться так легко, как сегодня.
– Да, но разве от них убережешься?
– Вот-вот, как раз за этим я и заманил тебя сюда – чтобы обо всем договориться.
– Гм! Сказать по чести, я затрудняюсь с ответом. И даже не знаю, что тут может помочь. Ясно одно: за нами следят, шпионят, да так, что теперь нам и шага не ступить без пригляда какого-нибудь филера.
– Это уж как пить дать, тут и спору нет. К тому же дело осложняется тем, что нам приходится следить не только за собой, но и за герцогом де Ла Торре.
– О, герцогу нечего бояться, пока он в Веракрусе.
– Не обманывай себя, дружище. Давеча я узнал от дона Педро Гарсиаса, нашего благодетеля, то, чего совсем не ожидал и что лишний раз доказывает, сколь велика ненависть врагов герцога. Знаешь, что происходит?
– Надеюсь, ты меня просветишь.
– Ладно, тогда слушай. Сегодня часа в четыре или в пять пополудни в Веракрус прибывает курьер от вице-короля Новой Испании. Ты, верно, слыхал от самого герцога, что он испрашивал у вице-короля разрешения перебраться до отбытия в Перу в какой-нибудь город, где климат помягче, чтобы уберечь своих домочадцев от желтой лихорадки?
– Да, и ежели мне не изменяет память, герцог нам подтвердил, что такое разрешение было милостиво ему предоставлено вице-королем.
– Так вот, дружище, это разрешение, столь милостиво ему предоставленное, как ты говоришь, было всего лишь приманкой, чтобы усыпить подозрения герцога и заставить его выехать из города, что он, вероятнее всего, и сделал бы. Поверил ли герцог моим веским доводам? Или, может, его удержало что-то еще? Не знаю. Только его враги, прознав, что он все никак не покинет город, и отчаявшись принудить его к отъезду, решили действовать в открытую. Нарочный, что нынче вечером прибывает в Веракрус, везет приказ арестовать герцога и спровадить его обратно в Испанию по обвинению в государственной измене за то, что он какое-то время пробыл на Санто-Доминго, в логове буканьеров, ну и так далее и тому подобное… остальное я опускаю.
– Но это же клевета! – с негодованием воскликнул Питриан.
– Притом чистой воды, дружище. Вот что я и собирался тебе рассказать. Надеюсь, ты понимаешь всю серьезность сложившегося положения? И почему было так важно, чтобы нас никто не подслушал.
– Конечно. Выходит, ради этого ты и завлек меня в эту глушь?
– Да, хотя есть и другая причина.
– Интересно, какая же?
– Я тут вот о чем подумал. Нам осталось ждать всего лишь пару дней сам знаешь чего…
– Верно, ну и что?
– Дорога из Веракруса в Мехико ужасная. В общем, индейцу, хорошему ходоку, нужна неделя, чтобы ее одолеть.
– Может, и так, но к чему ты клонишь?
– Сейчас узнаешь. Я же говорил – нарочный должен проехать где-то здесь неподалеку.
– Ах, ну да, кажется, я смекаю.
– И что же ты смекаешь?
– Черт возьми! Для этого не нужно быть ясновидцем. Мы устраиваем засаду и, когда нарочный проезжает мимо, отбираем у него депеши, его самого кончаем и закапываем где-нибудь здесь, в чаще, так?
– Почти угадал, дружище.
– Значит, мы его не кончаем?
– Зачем проливать кровь бедняги?
– Да будет тебе! Это ж гавачо!
– В конце концов, он тоже человек.
– Думаешь? Впрочем, мне все равно, как знаешь. Так что будем делать?
– Устроим засаду, отберем у него депеши, потом свяжем, завяжем ему глаза и дотемна спрячем в лесу. А когда зайдет солнце, перевезем в пещеру. Там накрепко привяжем его, дадим поесть и оставим наедине со своими мыслями. Ему и голодать-то придется всего лишь пару дней. Да и потом, чего ты хочешь, придется ему малость потерпеть. Ничего, не умрет.
– В конце концов, если даже и умрет, – философски заметил Питриан, – тем хуже для него. Будем считать, что ему не повезло.
И друзья рассмеялись такой шутке.
– А ты точно знаешь, что нарочный проедет именно здесь? – спросил Питриан.
– Более чем. Нам и с места не придется сдвигаться – увидим его прямо здесь, на перепутье. Потому-то я и притащил тебя сюда.
– А герцог? С ним-то что думаешь делать?
– Честно признаться, ума не приложу. Я дважды удостоился чести быть принятым госпожой герцогиней. Мне дважды удалось скрытно проникнуть к ним в особняк и так же незаметно выбраться оттуда. Так вот, герцогиня считает, что ее мужа ни в коем разе нельзя посвящать в события, которые готовятся. Когда все случится, он, волей обстоятельств конечно, будет принужден делать то, что ему велят.
– Дрейф тоже так думает? Похоже, герцогиня неплохо знает своего мужа…
В следующее мгновение кусты резко раздвинулись и на перепутье выскочил человек – он был весь в пыли, по его лицу градом струился пот.