С помощью ремня для связывания лошадей они опутали труп Босуэлла, как тюк табачных листьев; потом привязали к шее камень, и, после того как перебросили его через круп лошади, которая привезла разбойника к месту, где он нашел свою смерть, селянин сел в седло, выбрался из пещеры и направил лошадь прямиком в море. Та ступала по дну до тех пор, покуда оно не ушло у нее из-под ног, после чего животное двинулось вперед вплавь. Минут через десять, когда она отплыла подальше, мексиканец свалил труп в воду и повернул обратно к берегу, где его дожидался Питриан. Там он спешился.
– А что будем делать с лошадью? – спросил селянин.
– Бедная животина, она-то ни в чем не виновата! Расседлайте ее, разнуздайте и отпустите на волю – уж свою-то конюшню она как-нибудь найдет.
– Правда ваша, сеньор, мне, как и вам, не хватило бы смелости убить бедную животину. Отпустим же лошадку на волю. Найдут ли ее или нет, наше положение и того хуже, так что дальше некуда. А что до этого разбойника, кто будет беспокоиться о судьбе негодяя, канувшего в море? Никто.
Рассуждая таким образом, добрый селянин расседлал лошадь и, сильно хлопнув ее по крупу, крикнул:
– Ну же, давай! Вольному воля!
Лошадь радостно заржала, два-три раза мотнула головой, будто в знак признательности, подалась сперва вправо, потом влево, навострила уши и вслед за тем рванула галопом по направлению к Веракрусу.
– Вот и ускакала, – сказал селянин. – Завтра, когда будут открывать городские ворота, ее поймают. А у вас-то есть лошадь?
– Да, спрятана тут, неподалеку, в лесу.
– Тогда давайте за ней, да поскорее, надобно уходить отсюда. Да уж, черт возьми, не приди мне в голову здравая мысль заглянуть к куму на стаканчик тепаче, я бы нипочем вас не отыскал.
Через полчаса они вдвоем уже въезжали в Медельин, не повстречав по дороге ни одной живой души. Добрый селянин провел Питриана к себе в дом, а потом – в потайную комнату, о которой, кроме него, больше никто не знал. К тому же она была так скрыта среди других помещений, что обнаружить ее было невозможно.
Глава XVВ которой Майская Фиалка решает действовать
На другое утро добрый селянин уехал на весь день и вернулся обратно в Медельин только на заходе солнца. По возвращении же он направился прямиком в потайную комнату, где запер Питриана.
– Ну как? – с тревогой спросил хозяина дома молодой человек, едва тот объявился на пороге.
– Все хорошо, – отвечал мексиканец. – Я прямиком из Веракруса. Там пока не хватились разбойника, которого вы давеча так лихо отправили на тот свет. А ежели кто и хватился, то вида не показал, что, в общем, одно и то же, потому как никто даже не заикнулся о нем. Я подъехал к Веракрусу, когда отпирали ворота. Лошадь того бедняги была уже там. Так, не успели открыть ворота, как она рванула в город и помчалась по улицам прочь. Напрасно за нею пустились вдогонку, ее и след простыл: наша славная лошадка оказалась до того прыткой, что за нею было не угнаться. Таким манером она благополучно добралась до своего хозяина, и тот наверняка будет держать язык за зубами – из страха, ведь иначе ему грозит штраф за то, что выпустил лошадь в город без присмотра.
– Но вы ничего не сказали о моем друге. Как он там? Что с ним?
– Бежать ваш друг не желает.
– Что вы хотите этим сказать?
– Правду, и ничего больше. Госпожа герцогиня де Ла Торре с дочерью, уж незнамо как, проникли в тюрьму. Лично я подозреваю, что тюремщик поддался на подкуп. Я-то знаю его как облупленного, ведь он мой кум. Короче говоря, обе дамы просили, заклинали вашего друга бежать и передали ему платье, которое одна из них пронесла тайком. Но все без толку – он и слышать ничего не хотел. А поскольку, несмотря ни на что, дамы стояли на своем, он кликнул тюремщика и велел спровадить обеих восвояси, да вдобавок пригрозил пожаловаться на него коменданту крепости, ежели он еще раз вздумает совать нос не в свое дело. Можете себе представить лицо тюремщика!
– О, узнаю своего друга! – восхищенно воскликнул Питриан. – Его уже судили?
– Ничего определенного на сей счет не знаю. Но трибунал вроде как должен собраться нынче вечером. Больше ничего сказать не могу. А вы, что вы-то собираетесь делать?
– Надо выбираться отсюда, да поскорей, – живо проговорил молодой человек.
– Нет ничего проще. Хотите, провожу вас до окраины деревни?
Питриан как будто задумался, но ненадолго, потом вдруг мягко положил руку на плечо мексиканцу.
– Дорогой мой дон Педро, – по-дружески проникновенным голосом сказал он, чему селянин чрезвычайно удивился, – вы славный и достойный малый и оказали нам с другом неоценимые услуги. Но есть предел, переступать который запрещает мне честь. Хоть вы и притворяетесь, будто ничего не знаете, на самом же деле вам уже давно известно, кто мы такие. И быть с нами рядом и дальше означало бы для вас гибель, совершенно бесполезную для нас. Через некоторое время жизнь моя опять будет под угрозой, и мне ни под каким предлогом не хотелось бы подвергать опасности вашу. Надеюсь, вы меня понимаете, дон Педро? Значит, мне нет надобности повторять это дважды. Выпустите меня, и все. Не следите за мной, забудьте меня, если можете. И главное, ежели кто спросит вас обо мне, смело отвечайте так: мы с другом, мол, злоупотребили вашим гостеприимством, которое вы оказали нам от всей души, и постыдно обманули вас…
– О сеньор!
– И не будем больше об этом, дон Педро. Мы же понимаем друг друга? Так обнимите меня и давайте прощаться.
И они заключили друг друга в объятия.
– Ну так прощайте, дон Педро! Кто знает, свидимся ли мы с вами снова и как скоро. Во всяком случае, помните: что бы там ни случилось, у вас есть два друга и вы можете во всем на них положиться. Прощайте же еще раз!
Молодой человек вскочил на лошадь, которую селянин держал наготове, плотнее закутался в плащ, чтобы его ненароком не узнал ни один встречный, и крупной рысью поскакал прочь от Медельина в сторону моря.
Было часов семь вечера, когда Питриан распрощался с добрым селянином, а чтобы добраться до скалы, ему было нужно больше часа.
Ночь выдалась безлунная, небо было хмурое, затянутое тучами. В воздухе – ни малейшего дуновения; зато море горбилось громадными валами, с грохотом разбивавшимися о песчаный берег. Стояла изнуряющая духота; временами темноту вспарывали зеленоватые зигзаги молнии, придавая окружающему ландшафту фантастический вид: местность вокруг освещалась лишь на короткое мгновение, а потом вдруг всякий раз как будто еще глубже погружалась во мрак.
– Ну и ночка, для высадки самая что ни на есть подходящая! – невольно проговорил Питриан. – Боженька явно на нашей стороне.
Он бросил лошадь без присмотра, а сам осторожно прокрался в пещеру. Первым делом ему предстояло разжечь костер, так, чтобы его было видно только с моря и чтобы он служил флибустьерам маяком, указующим верное направление.
Часов в десять вечера острый слух Питриана уловил глухой, размеренный шум, возвестивший о том, что его товарищи уже близко. Шум быстро нарастал, и вот из темноты показалось несколько шлюпок – они вошли в круг света, отбрасываемого костром. И скоро началась высадка. Не прошло и получаса, как в пещере собралось шесть сотен человек с оружием и кладью.
Дрейф с остальными начальниками экспедиции прибыл в последней шлюпке. Береговые братья радостно приветствовали и обнимали Питриана.
Узнав же об аресте Олоне, они пришли в ярость и поклялись разрушить город до основания, если хоть один волос упадет с головы их товарища. Однако мало-помалу все угомонились, и предводители стали держать совет.
Дрейф от имени всех спросил Питриана, как было бы лучше поступить. Дело в том, что флотилия не могла оставаться на временной якорной стоянке: корабли находились на открытом рейде – там было легко не только их атаковать, но и потопить. А значит, перво-наперво флотилию следовало отвести в безопасное место.
– Нет ничего проще, – отвечал Питриан, когда ему сообщили название и тоннаж судов в составе флибустьерской флотилии. – На рейде Сан-Хуан-де-Луса сейчас стоят шесть испанских военных кораблей: два собственно корабля, один фрегат и три корвета. Их адмирал ожидает со дня на день подкрепление – еще три корабля. Так что на рассвете «Тринидад», «Психея» и «Бдительный» могут спокойно подойти к Веракрусу под испанским флагом: поскольку мы захватили эту троицу у гавачо совсем недавно, а испанцы об этом ни сном ни духом, их адмирал ничего не заподозрит. Наши нападут на флагман внезапно и запросто его одолеют, а два других наших корабля пока будут крейсировать в нескольких кабельтовых от берега. После первого пушечного залпа они пройдут через фарватер и вступят в бой. Ну, что скажете, братья?
– Прекрасный план, – сказал Дрейф. – Монтобан, сделай одолжение, возвращайся-ка на борт и прими командование флотилией. Да, и пришли мне еще сотню человек. Тебе же и пяти сотен хватит, чтоб разбить испанскую эскадру и в случае надобности захватить Сан-Хуан-де-Лус. Я рассчитываю на тебя!
– Решено, брат, все будет сделано, как ты пожелаешь. Но ведь пока не горит, так что позволь, я останусь до конца совета. Хотелось бы знать, что вы собираетесь делать дальше.
– Воля твоя, – отвечал Дрейф и, повысив голос, продолжал: – Подите-ка сюда, братья. То, что я сейчас скажу, касается всех.
Флибустьеры с любопытством подошли ближе. Дрейф велел поставить бочку и вслед за тем взгромоздился на нее.
Они являли собой довольно необычное, поразительное зрелище – все эти люди в изорванной в клочья одежде, запятнанные кровью и жиром, вооруженные до зубов: с суровыми лицами, озаренными пламенем костра и оттого казавшимися еще более странными, с широко раскрытыми глазами, исполненными тревоги, они, подавшись вперед, жадно внимали каждому слову своего гривастого предводителя, который держал перед ними речь, стоя на бочке и опершись обеими руками на ствол ружья.
– Братья, – возгласил Дрейф своим зычным, резким голосом, – вы все меня знаете и любите, потому что я вас тоже люблю, и вам это хорошо известно. Сколько раз ходили вы со мной в опасные походы! Я никогда вас не обманывал и всегда считал своим долгом говорить вам всю правду. Так выслушайте меня с предельным вниманием, на какое только способны.