За обедом обстановка стала более непринужденной. Дон Роберт, вглядываясь в Альберта своим проницательным взглядом, небрежно разглагольствовал по поводу Пашки.
— Мой Пашка — поразительная личность. Вечно без ума от какого-нибудь шалопая. Один приятель тянет его в бизнес, не зная, что это такое… Другой — в школу каскадеров, третий — просто болтаться… Вот он какой, этот Пашка! От первого встречного приятеля он млеет… Будто сам без ума…
— Но, Роберт, — возразила мать, — Роберт, ну зачем же так?
— Верунчик, сущая правда.
Пашка не обращал внимания на отца и немного смущенно подбадривал Альберта:
— Ты ешь… Он всегда такой, любит подтрунивать. От предков ведь не откажешься, их не выбирают.
Они сидели за журнальным столиком. Дон Роберт только что выкурил сигарету. И добродушно смаковал разговор, который между ними завязался.
— Вы динамичны, настойчивы, предприимчивы? Или вы нуждаетесь все время в подталкивании? Или вам мозги не по карману? — Дон Роберт пытливо смотрел на ребят: что же они на это скажут?
— Почему же? — Лицо Альберта оживилось и стало еще более симпатичным. — Сейчас средний класс — наиболее молодой и мобильный слой… Однако уже конфронтация. Не со старыми структурами, которых уже, собственно, нет, а с новой элитой.
— Ну-ну… — протянул дон Роберт.
— …Сейчас все взгляды на третье сословие. Его рождение идет в муках, так как все уже схвачено и всем известно, кто есть ху.
— Не пускают, — заметил молчавший до этого Пашка.
— Раньше была во всем ясность, — продолжал Альберт. — Простая ясность. Теперь в мозгах хаос. С одной стороны, хочется экономической и социальной справедливости, чтобы все на равных, с другой — знаем же, что несколько крутых мужиков-хозяев подомнут под себя все, в том числе и русскую душу… Где же демократия?
Дон Роберт приподнял брови, лицо — совсем не ангельское, серьезное:
— Дали и укоротили вольницу?
Этот мордастенький смуглолицый и черноволосый парнишка вызывал у него симпатию. «В отличие от Пашки чего-то думает… Хотя все заимствовано, не свое».
Дон Роберт еще какое-то время поговорил с ребятами о междоусобице, когда старое и новое рядом, когда в новую жизнь почти невозможно войти без союза со старой системой, когда старое выступало в роли повивальной бабки нового капитала, помогая ему кредитами, фондами и другими кусками растаскиваемого государственного пирога.
— Мне было приятно познакомиться. — Неожиданно дон Роберт подошел к Альберту и обнял его. — Ты хваткий, мыслящий пацан, — словно оценивающе сказал он и, поцеловав Пашку, с достоинством удалился к себе в кабинет.
— Па в ударе, — удивился Пашка. — Что с ним?
41
Валерий Петрович Сомов понимал, что, какие бы катаклизмы ни потрясали общество, стабильным остается только рост криминала.
Прожив жизнь в коридорах власти, Сомов лучше других знал эти коридоры…
Потому его не удивило и даже не насторожило, когда после принятия закона о кооперации появилось указание номер десять: работникам милиции запрещалось не только проверять «сигналы» и документы, но даже заходить в помещения кооперативов. «Отмыв» теневых капиталов шел бурно, с поддержкой «верхов». Через несколько месяцев деньги, пожалуй, были легализованы. И министр внутренних дел выпускает уже другой приказ, который обязывает органы «копать», реагировать и вести четкую оперативную работу…
Чтобы родилась мафия, нужна спайка — вчерашнего века, чиновника и милиционера… Впервые в послевоенной истории на скамье подсудимых оказались партгосфункционеры республиканского уровня, многих из них Сомов знал лично. И, хотя сам Сомов был человеком осторожным, он-то лучше других чувствовал эту самую «организованность». Пока на официальном уровне робко заговорили «об отдельных проявлениях групповой преступности», пока шла борьба за термины, отечественная мафия уже давно вышла из детского возраста…
Валерий Петрович считал себя человеком в этом смысле «чистым». И свой бизнес — также вполне законным. Если приходилось что-то делать скрытно, то лишь потому, что общество, в котором он жил, еще не было приучено к свободному цивилизованному бизнесу. Но главное, в этой чехарде накопления первичного капитала Сомов боялся остаться ни с чем, уж он-то знал, никто не дремлет… Да-да, не дремлет, и когда наступит завтра, у кого будут деньги, у того и будет власть.
Сомов не скрывал, что власть ему нужна — без нее жизнь пуста и безлика. И что бы хитрецы об этом ни говорили, все вранье, потому как все жаждут только власти…
Только недавно они об этом говорили со Столыпиным. Игорь Александрович — мудрец, недаром с хорошим юридическим образованием.
Разговор шел о деньгах, которые появились на счету Сомова.
— Пока во внешбанке, в долларах, — сообщил Столыпин. — Но, как и вы, согласен, что основную сумму следует оставить за рубежом… От случайности…
— Я хотел бы швейцарский банк, — невозмутимо заметил Сомов, — по крайней мере, надежно. Иначе откуда у Сомова зелененькие?
Столыпин поправил галстук, усмехнулся:
— Все в ажуре. Консультации иностранным фирмам. Роберт Архипович и его «Олимпия» тут уж постарались.
— Раньше я о нем думал хуже. А теперь я готов переубедить нашего генерала. Все же Аркадию Сергеевичу мешает его солдатское упрямство.
— Не трать впустую время: все равно не поймет, — искренне предупредил, посмеиваясь, Столыпин.
Мэр… мэрия. Глава администрации. Еще не так давно трудно было поверить в это. Теперь — новые времена. И Сомов понимал, что в новых условиях будет сложно устоять на ногах. Даже знакомые ему «верхи» качались, словно при землетрясении.
Неожиданно его вызвали в правительство. Валерий Петрович понимал, что это неспроста. Он даже ожидал этого вызова. Владислав Иванович, к которому он приехал на прием, был старым приятелем, вместе когда-то ходили в министрах; вместе когда-то, как говорят, удили рыбу. Владислав Иванович многим был обязан «горбатому», но это было тогда; а приехал он к нему сейчас.
Владислав Иванович принял по-свойски: попили кофейку, поговорили, собственно, ни о чем, и только тогда приступили к делу.
— Как у тебя с этой, как ее, Мамой, что ли? — вдруг с любопытством поинтересовался Владислав Иванович.
«Так вон что волнует его», — подумал с горечью Сомов, с интересом разглядывая старого приятеля: как и прежде, моложавый, хорошо сохранился. Время от времени они перезванивались, но встречались редко.
— Да никак. Сидит в Лефортово на кефире, как говорят, бережет здоровье, — стараясь быть спокойным, шутливо заметил Сомов. — «Всего они сейчас боятся, даже собственной тени. Я как в капкане, а они — не дураки — это понимают».
Владислав Иванович капризно поджал губы, посмотрел пристально на Сомова.
— Вот что, Валерий Петрович, а что, если тебе поехать главой администрации? По-старому — губернатором. Пойдешь? Хлебнешь там свежего воздуха. Сейчас это модно, почетно. Сам президент назначает. А когда вернешься — много воды утечет. Глядишь, и про Маму забудут.
«Не морочь мне голову, — сказал себе Сомов. — Ты не за меня боишься, за себя — потому и отсылаешь меня подальше».
Сомов выжидательно молчал.
— Ну, что скажешь? Если согласен, то закрутим быстро. Важно твое желание.
«Главное, не пузыриться», — опять подумал Сомов.
— Хорошо, — сказал он. — Возможно, это и верный ход. Но дай еще, Владислав Иванович, подумать…
— Подумай. Я жду твоего звонка.
Они дружески распрощались, и Сомов, спустившись на лифте вниз, раздумывая по пути, сказал себе с досадой: «Тебя выгоняют, а ты не торопись…»
Уже в машине Сомов решил было поехать на дачу. Но потом быстро передумал. После того как он приватизировал дачу, начался кошмар: около дачи пикеты с лозунгами «Долой доморощенных буржуев!», в газетах лай собачий — какой черт его надоумил это сделать? Пусть там сидит жена и, запершись от мира сего, смотрит любимый ею телевизор: «Богатые ведь тоже плачут».
Куда мне поехать?
Домой — ни в какую. А не махнуть ли в пансионат?! Там на него заказан номер, и его ждет милый человек. Господи, отвлекусь и действительно подумаю о предложении… Хоть раз без женского нытья, без бабьих упреков. Он подумал, до чего же может надоесть состарившаяся жена: одни капризы… Надо же так рано выжить из ума! Черт его дернул жениться на женщине старше себя. «Но это еще не те капризы, — думал Сомов, — это еще цветочки…»
Сомов уехал в Подмосковье. В пансионате его ждали. Изысканной наружности молодой человек, когда-то референт, а теперь «хозяин» пансионата, встретил его с распростертыми объятиями. Великолепная комната со всеми удобствами, окна и балкон выходят прямо в лесопарк. Раньше этот чудесный уголок принадлежал Совмину, теперь…
Покушав и отдохнув, Сомов, еще позевывая, позвонил на службу генералу Винокурову. Его интересовало одно: улетел ли генерал в ФРГ, в войска… Дежурный отработанным голосом адъютанта доложил, что «да». Это совсем успокоило Сомова, и он включил телевизор.
На следующий день, встав рано и поговорив с женой по телефону, он пошел гулять и там встретился с нужным ему человеком. Это был помощник Владислава Ивановича.
— Надо поехать. Глава администрации придаст вес, — говорил он звонким голосом, одергивая спортивный костюм. — Ведь посмотри правде в глаза. Посты в столице блекнут, нарушена, если можно так выразиться, иерархия, номенклатурность… Пост порой только декларируется, а сам по себе ничего не значит. Зато твое возвращение «от сохи» даст возможность занять весомое место… Ты способен будешь влиять на положение дел. Думаю, Владиславу Ивановичу ты, Сомов, нужнее на будущее…
Поразмыслив, Сомов вдруг просветлел: а ведь в том, что говорил помощник, была и своя сермяжная правда…
Они вместе плотно позавтракали и молодой, изящный «хозяин» пансионата вдруг предложил показать «изюминку»: на Москве-реке, здесь недалеко, облюбовали себе местечко нудисты…
— Стоит ли? — засомневался Сомов.