— Присылал он мне письмо, — сказал Альберт. — Здесь пасется, невезуха.
— Сходи к нему, проведай, — посоветовал Мазоня.
Альберт, конечно, послушался и пошел к Артуру. Дверь открыла мать. Белокурые волосы. Крупной вязки кофта. Шлепанцы. «Так вот в кого Артур — в мать».
— Вы к Артуру? Он еще не пришел с работы.
— Можно я подожду?
Они сидели в знакомой уютной кухне.
— Решили не рисковать. Знакомств, связей нет. Лучше получить профессию. Пока у отца, на компьютере. А вы на юридическом?
— Мучаюсь.
Пришел Артур. Сверкнул глазами, но не бросился навстречу, как раньше — сказал с прохладцей:
— Устал чертовски. Я в ванную, а ты подожди.
Альберт терпеливо сидел на диване. Длинный, худой Артур вылез из ванны; ворча на мать, вышел в полосатом свитере с горловиной, в узких домашних брюках.
— Мы теперь создаем свой кооператив, — несколько заносчиво сказал он. — Будем заниматься компьютерными программами.
«Даже года не прошло… — подумал Альберт, — а как посерел».
— Кооператив?
— Сначала кооператив. — Артур пожал плечом. — А затем фирму.
— Ну ты, конечно, со временем станешь ее боссом?
Артур нахмурился, немного подумал.
— Со временем — да. Иначе нет смысла.
«Как был Артур ребенком, там им и остался».
Альберт немного пообщался с приятелем: куда исчезла прежняя непринужденность… И заторопился домой. А в Артуре словно что-то проснулось.
— Знаешь, приходи. В воскресенье, а?
Зыбуля, хотя все давно и наладилось, иногда чувствовал себя перед Альбертом виноватым. Заметив, как киснет Альберт, он даже обрадовался:
— Хочешь, Анку-пулеметчицу приведу?
— К чему она?! Надоела.
— Чего-нибудь свеженького? Да господи, за чем дело!
Альберту было все равно, и он поехал с Зыбулей.
— Подожди, — вдруг, остановив машину, заявил Зыбуля. — Я ведь обещал куклу. — И заразительно засмеялся. Он действительно скоро вернулся с симпатичной куклой. — Ну как, пойдет?
Они затормозили в Царицыне. Отпарковали машину и поднялись на второй этаж хрущевки. Потоптавшись, Зыбуля позвонил. Там, за дверью, кто-то не очень охотно зашевелился, зашаркал ногами; вскоре за открытой дверью на пороге показалась не то заспанная, не то пьяненькая, но еще молодая женщина с лицом испитым, истертым, с горящими опухшими глазами.
— Это ты? — вскинув подбородок, молвила она. — Родненький, кормилец наш, да мы уж тебя забыли.
— Дела, Манюня, дела. — И Зыбуля спокойно протолкнулся в коридор. Сбросив кожаное полупальто, весело подзадорил:
— Раздевайся, дружище, и чувствуй себя, как дома.
Они прошли в запущенную, бедно обставленную комнату. На грязной тахте сидела, поджав ноги, тоненькая, русая девочка в ситцевом платьице и что-то напряженно рисовала… Рядом стоял старенький приемник «Россия», из которого доносился голос Юры Шатунова.
Альберт прикинул возраст девочки: лет десять-одиннадцать, не больше, совсем ребенок.
— Соскучилась? — ласково обнял ее Зыбуля.
Девочка подняла большие грустноватые глаза.
— Врун ты. Обещал, да не привез…
Он взял из рук Альберта коробку, перевязанную синими тесемками.
— Смотри, какая красавица… Это тебе вот этот парень подарил… Правда, он тоже красивый?
Девочка жадно и недоверчиво посмотрела на смущенного Альберта, который сел на тахту, рядом с ней.
— Красивый…
— Поцелуй его, да хорошенько, так, как я тебя учил — он же тебе роскошную куклу подарил…
Девочка, забыв про рисование, нежными ручонками обхватила Альберта за шею: она поцеловала прямо в губы с язычком, и Альберт, ощутив ее горячее, раздражающее прикосновение, вдруг почувствовал, как вскипела кровь. Он стал тискать и целовать ее — она покраснела и чуть-чуть взмокла, издавая ароматный, молочный запах…
— Я так люблю, — прошептала она.
— А раз любишь, так его надо за куклу отблагодарить, — качнув головой, подсказал Зыбуля.
Девочка быстренько скинула с себя платьице.
— Трусики не надо, — заметил Зыбуля. — Их снимет он сам…
Альберт медленно потянул трусики, боясь оторваться от нежного смуглого тела девочки.
— Стройняшка! — радостно воскликнул Зыбуля и, не удержавшись, поцеловал это поразительно притягательное личико.
Девочка доверчивыми глазами посмотрела на Зыбулю.
— Как, вафлю или…
— Покажи ему все свои способности.
Альберт лежал на спине и наслаждался. На его удивление, девочка обслуживала весьма профессионально… При этом раскрепощение ее было чисто детским, и кайф, естественно, обалденный…
Как заметил Альберт, за все время их удовольствия, мать ни разу не заглянула в комнату, видимо, полностью положившись на Зыбулю.
Голенькая усталая девочка мило лежала на тахте. Альберт нагнулся и сладко поцеловал ее. Глазенки девочки заискрились:
— Ты хороший. Приходи еще.
— Приду, если не забудешь.
— Приходи. У меня еще таких не было. Ты хорошенький дядечка.
Полупьяная, полусонная женщина, тяжело хлопая башмаками, проводила их до двери. Альберт любопытно взглянул на это жалкое существо. Достал из джинсов деньги.
— На, здесь двадцать долларов… Купишь что-нибудь сладкого. Да не пропей только, стерва!
— Господи, прости меня, рабу божью. Виновата, скажу честно, виновата…
— Их, одиноких мам-алкоголичек, теперь пруд пруди, — задумчиво пробурчал в машине Зыбуля. — Пьют беспробудно.
Альберт лениво заметил:
— Вся страна пьет беспробудно. Так что с нее взять? Большая зона…
Зыбуля пятерней причесал взлохматившиеся волосы.
Раньше как-то не случалось, чтобы Альберт разговаривал с Мазоней на серьезные темы. Не то воспринимался мальчишкой, не то не хватало зрелости. А тут, выждав подходящую минуту, Альберт сам завел разговор:
— Вот один американский профессор из Стэнфордского университета, советник нашего Высшего экономического совета, недавно на вопрос — долго ли будет у нас период нестабильности, ответил: ждет нищета, и у молодых не будет никакого будущего…
Мазоня пронзил его глубоким взглядом.
— Он профессор. Возможно, и прав. Куда покатит страна, меня меньше всего волнует. Ясно одно, идет власть богатых. И сейчас все, кто может, рвутся в дамки. Ну а безнадеги, само собой… вымрут, как динозавры…
И Мазоня неожиданно заговорил о себе, словно давно ждал этой минуты.
— Мы с тобою из уголовного мира. Одним словом — блатари. Но и блатная малина ой как меняется. Вот я, Черная лошадка в теневой экономике. Назло фраерам собираю по крупицам грязный капитал… Ты уже как мой наследник окончательно отмоешь его. А твои наследники станут светскими бизнесменами, они будут владеть правилами игры и полностью отмажутся от блатного мира. Чего там, уже ты, как отмоешься, будешь тяготиться уголовным прошлым… Потому-то блатная элита расслоится. Правда, паханы останутся паханами… и как жили, так и будут жить по старым воровским законам. Это нижняя часть большого айсберга. А вот верхняя — эти уже станут богатыми. На советском языке — буржуа…
Альберт слушал с некоторым удивлением. Никогда так открыто Мазоня не посвящал его в свою философию, тем более в такие прогнозы.
— Мы все игроки в этой жизни, — вздохнул Мазоня и закусил губу. — Ты будешь большим игроком. Это я знаю. Только, паря, не зарывайся.
Альберт покраснел:
— А разве я зарываюсь?
Мазоня толкнул его в плечо и пошел на кухню.
В этот же день Альберт был в школе на встрече класса. Конечно, «народ» поредел и, как всегда, пришли одни девки. Но потом возле школы он наткнулся на отплясывающего круги Артура.
— А ты что здесь, боишься, что ль?
Артур повернулся к нему бледным лицом, усмехнулся:
— А что мне там делать? Меня в классе не любили. Особенно девки. Я так, в проруби котях…
И смело взглянув на Альберта, с иронией добавил:
— Девки меня не любят. А я о них думаю. Все время думаю о них. Странно как-то…
От Артура попахивало водкой.
— Ладно, пошли. — Альберт кисло скривил губы, как это обычно делал Мазоня, и, взяв старого приятеля под руку, пошел с ним вдоль школьной аллеи…
50
Сиксот на рынках больше не появлялся. Да и делать там было нечего: городские рынки теперь поделены между мазоновцами и шакалами. На центральном рынке, где была основная малина Барсука, стало непривычно тихо; к тому же, как узнал Сиксот от своей Машки, ему надо убираться восвояси, то есть куда глаза глядят, только бы подальше… А куда деться Сиксоту, если кругом, чудится ему, он обложен и поджидает его нож в спину или отвертка в живот…
После того злополучного разгрома в «Бриллианте» Сиксот еще перебивался у Машки, прячась в подвале…
Машка — баба ладная, терпеливая… Она могла прятать и дальше, но он чувствовал и сам, что этому убежищу скоро придет конец. Чмокнув раздавшуюся, словно на сносях, Машку в мокрые губы, Сиксот канул в темную ночь, ушел в лес, как когда-то уходили дезертиры… Была у него на примете одна старая замшелая землянка — может, в ней прятались еще в годы войны партизаны. Теперь Сиксот облюбовал ее для себя. Давно в ней никто не бывал, развалилась, осела крыша, подгнили столбы…
И все-таки это было убежище. Сиксот смастерил себе лежак, восстановил печку. Дверь, хоть и покосилась, была добротная, на совесть, из чистого дуба. Вокруг навалом рыхлые сугробы снега. За ночь, бывало, так нанесет, что утром едва выберешься на свет божий… Но Сиксота такая заброшенность устраивала. Как он думал, переждать придется недельку-другую, а там уж он найдет выход: в крайнем случае на товарняк, да и в другой город… Не впервой колесить по стране-матушке. А поскольку у Сиксота с собой были хлеб, картошка и сигареты, то духом он не падал…
Сиксот быстро освоился в лесном массиве. Правда, был осторожен: днем отсиживался в землянке, а если и выходил «размяться», то лишь ночью, когда лесная тишина без обмана, хрупкая и прозрачная, когда каждый шаг слышен за версту.
Через какое-то время Сиксот осмелел и иногда наведывался в малину, к Машке. Та встречала испуганно, но не отказывала. Сексуальная потребность больше всех и мучила Сиксота — без бабы, как без хлеба…