Но как-то Машка с тревогой сказала:
— Больше не приходи.
Он было начал выведывать, но Машка так и не открылась, лишь стояла на своем:
— Сказала: «Не приходи», значит, не приходи.
Машка словно воткнула в душу занозу. Теперь Сиксот долгими часами безделья валялся на лежаке и, накинув сверху на себя полушубок, который ему подкинула Машка, страдальчески думал о своей горемычной судьбе.
Судьба не сулила ничего хорошего. Это уже как пить дать, что барсуковцы просто так, на тормозах не спустят, а то, что подлянку подкинул он, Сиксот, было видно и простым глазом… Ну почему Мазоня послал его, а не другого? Ну почему?
У Сиксота не было на глазах слез — глаза были сухие, жесткие. «Эх ты, западло! — говорил себе он, — всегда оказываешься не к месту…»
Приснился ему сон, в котором он увидел себя совершенно нагим, идущим босиком по алому, кровяному снегу. Слыхал от людей, что сны бывают вещие, предсказательные. Сиксот мучился… Сон был явным предзнаменованием. Убьют его, это точно — убьют. Уверившись в этом, Сиксот потерял покой. Надо было что-то придумать… В голове постоянно вертелась эта мысль, но что можно придумать в лесу, в этой заброшенной землянке?..
И вдруг как-то ночью осенила мысль: тюрьма… Она могла спасти, если самому, взяв что-то на себя, сдаться ментам. Конечно, это был не лучший выход в его жизни, но куда деваться? Он вспомнил вонючую камеру, лежащих на нарах зеков… Сиксот хотя и не был «опущен», но и к касте воров в законе не принадлежал. Он всегда был на подхвате — шестерка. Но именно «шестерки» и выживали…
Сиксот готов быть «опущенным»: жизнь их не сладкая, но все же жизнь.
Его воображение быстро перенеслось в следственный изолятор. Перед глазами стоял худощавый паренек с оттопыренными заячьими ушами. Устроившись на указанной ему койке, он боязливо шарил узкими глазенками по сторонам. Камера молчала, словно он для них не существовал. Сон свалил его, но сильный удар ногой в живот заставил вскочить, зажаться в комок. Заломили руки, связали простыней. Сиксот был в числе тех, кто исполнил приговор, обрекающий в зоне на вечное унижение.
«Опущенные» не люди. В столовой за отдельным столом, только не со всеми. Питаются остатками, смывая пищу из пустых бачков. В бане моются последними и лишь из помеченных шаек. То и дело окрики: «Эй, проститутка, живо!» Чуть что, справа и слева пинки. Даже руками не трогают… Горе тому, кто перейдет незаметную границу дозволенного. Ярлык «припомоенного» несмываем.
Но ради жизни на что не пойдешь!..
Сиксот решился: пойти в ментовку и заявить о себе.
Обросший, с желтовато-опухшим лицом, он предстал перед следователем, который с некоторым недоумением выслушал его.
— Значит, с повинной? — добродушно заметил следователь и неторопливо оформил на него документы. Сиксота увели в камеру с решетчатым окошечком, пообещав разобраться. Потом следователь начальству докладывал:
— На таких улики всегда есть. Но… ясно одно, что на себя наговаривает. Парня надо подержать в милиции, возможно, отправить на следствие в другой город — иначе, черт побери, убьют же…
Мазоня и Сердюк встретились у знакомого лесника. Он им запряг лошадь, и Мазоня, взяв вожжи, как заправский возник, легко вырулил санки на лесную дорогу.
Шел лохмотьями снег; в тулупах было тепло, уютно; Мазоне страшно нравилась прогулка, и он, не сдерживая эмоций, повторял Сердюку:
— Было хорошее время. Лошадей любили. Что ни говори, а лошадь — благородное животное… порой умнее человека.
Сердюк хмурился и соглашался. Тугодум, он еще пытался переварить их разговор о сфере влияния на рынках. То, что Центральный рынок полностью переходил во власть Мазони, это его, пожалуй, не смущало, не тревожило. А вот привокзальный… Шакалы его считали своей старой вотчиной и требовали, чтобы Мазоня им уступил. Мазоня согласился сразу, что это не предмет разговора — желаете, ради бога, все равно, не сегодня — завтра рынок ваш и никто туда нос свой не сунет… Но все это было высказано так витиевато, так замысловато, что Сердюк толком так и не понял, что же решил Мазоня.
Сердюк спросил Мазоню: он за или против.
Мазоня ляпнул:
— Давай, кореш, не будем травить гусей. Пока пополам. А час придет — договоримся.
Мазоня еще не подмял Сердюка, но чувствовал себя уверенно. После прогулки на санках их ждали баня и застолье. Мазоня сам поднимал тосты и хвалил Сердюка за поддержку.
— Ну что я без тебя, кореш… ну что?
Захмелев, Сердюк больше отмалчивался, но чувствовалось, что к Мазоне он относился тепло.
— А ты веришь, читаю Лермонтова. — Мазоня в сердцах даже сплюнул. — Вот поэт! Похлеще Пушкина… «Мцыри»… Нравится. Кореша его проглядели. Хамло!
У Мазони было хорошее настроение. Водка его не брала, и глаза Мазони светились душевностью.
— В Европе страны объединяются. Сливаются, так сказать, экономически. Дай час — сольемся и мы. Все к тому идет… хотя и не сразу, — улыбнулся Мазоня, боясь, что Сердюк поймет превратно.
В комнату вошел лесник, чтобы сказать, что самовар готов.
— Вносить?
— Давай, — махнул рукой Мазоня. — Да, слыхал я твою игру на гармони…
— Балуюсь.
— А ты неси. Сыграй, а мы послушаем.
Майору Митрофанову присвоили звание. На радостях он позвонил Мазоне и заодно сообщил о том, что Сиксот сидит в предвариловке.
— Что, сам захотел? — переспросил пораженный новостью Мазоня. — Ну и дурак!
51
Павел ждал Альберта. Стоило тому появиться на факультете, как он оказался тут как тут.
— Там на кафедре раздают темы курсовых. Я уже взял. Буду писать об американской мафии. Пойдет. — И Павел доверительно взглянул на Альберта. — Возьми мафию, и будем работать вместе.
— Мафию, так мафию… Согласен.
— Между прочим, я тебя уже записал. Извини.
Второй пары не было, и ребята бестолково шлялись по городу. Павел неожиданно вспомнил:
— Понимаешь, а ведь мне надо забежать к отцу в офис… Погнали.
Они сели в оживленный автобус. Кругом обсуждали подскочившие цены. Полная женщина с горечью сказала:
— Да, цены сошли с ума…
Когда они уже были у офиса, Павел ухмыльнулся:
— Как она ловко сказала: цены сошли с ума. Образно!
— Особенно на пустой желудок, — засмеялся Альберт.
Дон Роберт был занят, и они посидели в приемной. Милая секретарша предложила кофе с пирожными. Уплетая «Наполеон», Павел лукаво смотрел на Альберта.
— А чего нам сюда почаще не заглядывать, а?
Из кабинета важно вышел дон Роберт, мельком взглянул на ребят:
— А, чубчики, я сию минуту, — и прошел в другую комнату.
Альберт отметил, что костюм у него свободного покроя, в пастельных тонах — светло-коричневого цвета. Перламутровые пуговицы были необычайно замысловатой формы. «Франт», — оценил Альберт.
Отец Павла вернулся и повел их к себе в кабинет. Альберта поразила роскошь офиса: все здесь в деталях продумано, красиво, но ненавязчиво и без лишнего…
Увидев, что ребята обратили внимание на статую голой женщины, дон Роберт, сузив глаза, улыбнулся.
— Не пяльте глаза, это не Мадонна!
Павел с иронией заметил:
— Что скажешь, Мадонна и Джордж Майкл впервые в истории России названы секс-бомбами…
— Мальчик, — и дон Роберт смазал сына по носу, — дай срок, у нас будут свои мадонны… Я вас приглашаю, господа, на презентацию новой программы. Наверняка там найдете для себя секс-бомбу.
— Ну ты в полном порядке! — резанул Павел.
— Я вас понял. — Дон Роберт усмехнулся. — Когда-то я читал о двух степенях свободы. Первая — это когда что хочу, то и делаю. А вторая — что не хочу, то не делаю. Вы сейчас ничего не хотите, потому ничего и не делаете. Гуд бай, сынок! Я очень, к сожалению, занят…
И дон Роберт с бесцеремонной вежливостью выпроводил ребят.
— Видал предка?! А я ведь, собственно, забыл — зачем он мне был нужен.
Навстречу им шла девушка в джинсах, ладно обтягивающих ляжки; через модный джемпер переброшен ремешок элегантной сумки — а-ля Пари!
Легкой играющей походкой она приближалась к ним.
— Красотка, — заметил весело Альберт. — Такую и трахнуть приятно.
— Выдра, — спокойно сказал Павел. — Трахнуть ты ее можешь в любой момент. Она слаба на передок…
— Ты в своем уме?
— Конечно, она же моя сестра. Кому знать ее, как не мне. Идет она в офис. К отцу цыганить «бабки». Издержалась малютка.
Альберт был шокирован братской характеристикой. Тем временем девушка, с симпатичным, открытым лицом, была рядом. Она цокнула по асфальту острыми каблуками заморских туфель, засмеялась:
— Господи, куда ни пойдешь, брата найдешь. А это, я понимаю, твой друг Алик?
— Альберт.
— Мне больше нравится Алик. Так лучше, по-свойски. Про меня, Паша, пожалуй, все рассказал: я — стерва, выдра, вобла… и кажется, еще ведьма.
— Обаятельная, как Анастасия Вертинская, — горячо заметил Альберт, — девочка что надо!
— Я произвела на молодого человека впечатление! Учти, Паша.
Павел высокомерно прищурился:
— Ты, кажется, шла своей дорогой. Иди же, там па приготовил «бабки».
— Господи, Алик, какой же он вредный. Не будь он моим братом, я его, наверно, полюбила бы.
— Осчастливила…
Эльмира вошла в офис, а ребята остались на дороге. Альберт сиял:
— Подождем?
— Да ты что?! — спохватился Павел. — Того, что ль! Рехнулся?
— В моем вкусе девочка.
Шли молча. Разговор не клеился.
— Ну ты что, обижаешься? — И Альберт положил руку на плечо приятелю.
— Она мне всегда дорогу переходит.
52
Дону Роберту подвернулась срочная командировка в Западную Германию. Захватив с собой Ларису, он вылетал в Кобленц. Две тысячи лет назад на вытянутом полуострове, там, где главная водная артерия Рейн присоединила к себе Мозель, вырос этот город — центр торговой и культурной жизни. И военная столица ФРГ.
Немецкая земля встретила дона Роберта с распростертыми объятиями. Два дня они наслаждались замками на крутых берегах Рейна, два дня упивались великолепием здешней природы… Но не туристом прибыл сюда дон Роберт. Потому двух дней было достаточно для осмотра. Фирма «Олимпия» рассчитывала на большой бизнес. Манфред, который представлял немецкую сторону, вежливый молодой бизнесмен нового времени, занимался не только музыкальными шоу и «конкурсами красоты»…