— Ладно, проходь — седня мы добрые.
Вадька схватил Алика за руку, и они быстро побежали к трамваю. Даже расхрабрились по дороге. Но стоило только спрыгнуть с подножки, как… Опять тусовка — опять пацаны. Эти не были сегодня столь добры. Не найдя ни копейки, они переглянулись и твердо заявили:
— Пойдете с нами.
Их привели в подвал, и высокий худощавый парень Вадьке сказал:
— Ну, узнаешь, кореш? Детприемник помнишь?
Алик постепенно огляделся. Стены сплошь оклеены порнухой из журналов. На столе, покрытом клеенкой, переносной затертый магнитофон в таких же наклейках, справа, у стены — вереница матрасов, с прожженным одеялом. В углу гири, штанга, даже что-то наподобие турника.
— Что, нравится? — бросил рыжий в спортивном костюме. — Детдом — дыра. Будете с нами мотаться. Как, пацаны, нужна им прописка?
Высокий и худощавый кого-то послал во двор. Оттуда пришла тонкая девчонка. Светленькая кудряшка — с улыбчивыми глазенками и ямочками на сдобном личике. Алик настороженно смотрел на нее. Тем временем зажгли настольную лампу — и в подвале воцарился голубой свет. Не обращая внимания на ребят, девчонка свободно, без стеснительности, разделась, в глаза брызнуло свежестью подросткового тела…
Она засмеялась и легла. Стояла обычная атмосфера деловитости. Темпераментного рыжего подбадривали криками и свистом, словно это происходило на футбольном матче. Потом по приказу худощавого разделся Вадька. Девчонка обняла его за ноги и припала к его жесткому телу. Вадька в этом деле оказался мастак, и пацаны одобрительно зашумели.
Потом, когда шли в детдом, Алик спросил дружка:
— Интересно?
— Дурак, не интересно, а кайф! Видал, какая краля, пальчики оближешь!
Авторитет Вадьки в детдоме вырос. Теперь Алик знал, что Вадька часто бывает в подвале и твердо прописан в «конторе». Он чувствовал зависть. Правда, Алик понимал, что «конторе» нужны не все, что там свой отбор: «прописывался» определенный тип — с криминальным уклоном, и не все детдомовцы, которыми верховодил Вадька, способны были влиться в эту систему. «Контора» отторгала хлюпиков, по душевной конституции не способных бить малышам морды за медяки и балдеть не столько от денег, сколько от насилия…
Теперь Вадька с Аликом свободно шлялись по микрорайону, и Алик, для шика мусоля в зубах сигарету, думал о том, что со временем займет в детдоме достойное место и будет «авторитетом».
Вадька водил Алика на дискотеку. У стоптанной лестницы, уходившей в грохочущий подвал, скучал верзила-пэтэушник и рвал пополам зеленые билеты. Подвал назывался громко: «Диско-бар».
«Рваная», кое-как записанная музыка больше раздражала, но Вадька и Алик быстро вошли в ее ритм, уловив смутное удовольствие от конвульсивных толчков множества тел. Здесь не танцевали, а дергались в куче, прыгая и извиваясь, словно шаманы.
Впрочем, дергались не все. Иногда к Вадьке приближались знакомые подростки из «конторы». Разговор, пересыпанный матом, шел на каких-то только им понятных междометиях, но Вадька и Алик по интонации и выражению лица свободно схватывали все.
Вскоре в дергающейся толпе появился рыжий парень в спортивном костюме. Он поманил к себе Вадьку. Алик остался с Кудряшкой — знакомой, тонкой, как тростинка, девчонкой из подвала. Явно кому-то подражая, она выдавливала что-то сквозь зубы, Алик мог лишь догадываться, хотя в этом накуренном и шумном до пьяна подвале понимать, собственно, было нечего… Потом Кудряшка исчезла, вернулся Вадик. От него попахивало вином, и он горделиво сказал Алику, что они смываются «на дело»…
В тот вечер Алик стоял на стреме. Операция была проста, как дважды два: потрошили ларек… Так, ничего особого — плитки шоколада, какие-то малоинтересные для Алика шмотки.
Рыжий парень в спортивном костюме, по-видимому, был весьма недоволен, но долго говорил о «конторе» как о сообществе равных возможностей, где каждый пацан при желании может стать величиной, иметь кожаную куртку, джинсы, вес и положение, в отличие от глупых работяг.
Вадька несколько раз исчезал из детдома ночью. Теперь он был с деньгами и курил дорогие импортные сигареты. Однажды он затащил Алика в сарай, в котором хранились дрова, и, вытащив из нычки бутылку «Агдама», властно сказал:
— Пей…
Алик отхлебнул, но терпкое, неприятное вино не шло, зато Вадька легко давил бутылку пересохшим ртом.
— Все, капут, немчура, — заявил он. — Мы с тобой срываемся…
— Куда? — заплетающимся языком спросил Алик.
— Куда-нибудь, — махнул рукой Вадька. — Белый свет большой, а здесь нам хана. Не сегодня — так завтра возьмут мильтоны. Понял, кореш? — И передал Алику бутылку. Тот отхлебнул и поперхнулся. Вадька постучал по спине. Алик расстался с дружком, так как тому было некогда, но к вечеру он обещал вернуться. Подташнивало и страшно хотелось курить. Он встретил пацана из старшего класса. Димон, понятливо оглядев Алика, засмеялся: да ты того… заяц!
Алик попросил сигарету. Но Димон вдруг прижал его к себе и стал смачно целовать бледное лицо, предлагая сразу две — сейчас и на потом… Алик чувствовал, как теряет самообладание, голова кружилась и болела, — ему было все равно, что там хочет Димон, важно сделать хотя бы одну затяжку.
Он лежал на койке, когда кто-то сильно тряхнул его. Алик испугался, подумав, что это воспитатель: у того была привычка обходить спальни. Он резко повернулся и увидел почему-то красные глаза Вадьки.
— Собирайся, хмырь. Нам тут больше делать нечего…
В детдоме объявился Мазоня. Он был похож на респектабельного мужчину. Директорша, дородная, грубоватая женщина, чем-то напоминающая торгового работника, на вопрос об Алике с ухмылкой развела руками.
— Сбежал ваш племянник…
Заметив, между прочим, что яблоко от яблони далеко не катится, директорша прочла Мазоне мораль о том, что все же надо думать не только об удовольствиях…
Мазоня, выкурив сигарету, разочарованно стоял на крыльце детдома. К нему подошла девочка с косичками и сказала звонким голоском:
— Вы приехали к Алику? Все говорят, что он сбежал. Но вы на него не обижайтесь. Он очень красивый и добрый мальчик. Вот увидите, он вернется, честное слово, вернется.
Мазоня жесткой ладонью погладил девочку по голове. Ему ничего не оставалось, как выругать себя, что он и сделал с большим удовольствием.
В это время Алик и Вадька были уже далеко. У Вадьки были деньги и еще сообразительность. Они плыли по Волге, вниз по течению, наслаждаясь с палубы теплохода красивыми берегами русской реки.
Вадька транжирил деньги, не заботясь о будущем. Деньги скоро кончились, и пацаны высадились на берег. Ночевали в подъездах и на чердаках. Вадька умел выворачиваться, и они, перебиваясь случайными кусками, на что-то еще надеялись. Однажды на базаре, куда манили зрелые сочные арбузы, Вадька исчез. Ушел «на дело» и не вернулся. Алик с ног сбился в его поисках.
Для Алика начались скитания. Он мучился и голодал, не зная что же ему делать. Тут-то и подвернулась сердобольная женщина — миловидная, располагающая к себе. Она привела мальчишку к себе домой. Оценивающе покрутила его перед собой и, неодобрительно покачав головой, отправила в душистую ванну. После ванны напялила на худое тело пижаму и посадила за стол. На столе было все, и он, естественно, наелся до отвалу. Ночью… ночью он был в ее постели. Теперь-то он знал, что женщине нужно от него, и потому сильно не сопротивлялся… Он делал все, что она хотела, а хотела она многое, и Алик, не выдержав всех испытаний, на четвертый день сбежал…
В Средней Азии, попав к наркомафии, он продавал маленькие пакетики с зельем. Потом его отправили на плантации, откуда он быстро сбежал… Потом украл первый кошелек… И, как ни было сложно, сумел доехать до города на Волге и вернуться в детский дом.
Ребята встретили так, словно он и не пропадал.
— А к тебе отец приезжал.
Бритые головы, «телеги», на глазах — спортивные шапочки. У каждой «конторы» — свой цвет и свои «авторы». На одних они наводили ужас, других соблазняла романтика. Пацаны лопались от зависти, только бы вписаться.
Алик жил сам по себе, пока его не встретили старые приятели Вадьки. Теперь и он стал пропадать в знакомом подвале, беситься на дискотеке, «мотаться» с рыжим парнем в спортивном костюме. Уже не раз его брали «на дело», где он показал недюжинные способности. «Контора» приняла его целиком.
Алик становился мускулистым, быстро взрослел. К тому же «морда» хорошела и притягивала девчонок. Конторская Кудряшка — тонкая, как тростинка, восьмиклассница, — его баловала, говорила, что в нем есть что-то такое, чего нет в других — «изюминка».
Прошел год: детдомовские пацаны уже признавали его «авторитетом», многие младшие липли к нему. Старшие побаивались и стали сговорчивее. В детдоме назревала своя группировка.
Но самое странное, в отличие от других, Алик не пропускал школу. Как-то учительница по литературе отозвала его в сторонку.
— Слушай, Альберт… — Учительница проницательно посмотрела в его красивые, с длинными ресницами, глаза. — Слушай, Альберт. О тебе говорят много плохого. Но я в это не верю. Ты же гуманитарий. Из тебя мог бы выйти известный журналист. Да-да, что ты так смотришь? Я же говорю правду, посмотри, как ты пишешь… Образность, психологичность.
Алик в душе как-то понимал учительницу.
— Вера Петровна, образностью и психологичностью, между прочим, пропитана вся наша детдомовская жизнь.
— Да-да, понимаю. — Учительница задумчиво поправила на переносице очки. — Но ты все же подумай, Альберт… очень подумай.
— Хорошо, Вера Петровна.
Алик выбежал во двор и вынул письмо от Мазони. Крестный писал о том же — учись, малый! В письме была аккуратно завернута «красненькая», и Алик, скользя глазами по строчкам, очень даже хорошо вспомнил Мазоню — годы прошли, а он видел его сильное, притягательное для ребенка лицо. В Алике что-то затеплилось, и он, разволновавшись, быстро побежал по школьному двору, чтобы как-то успокоиться.