— Ты сам видел, — сказал Мазоня. — Мы не начинали.
65
Зыбуля в области проституции считал себя человеком образованным; любил он читать про половое влечение к детям, называлось это педофилией, и еще про всякие там бордели в каком-нибудь Бангкоке или Маниле…
Однажды ему попал в руки красочный журнал с шикарными фотографиями из жизни малолетних проституток на фоне тропической экзотики… И заголовок кричащий: «Гигантский бордель под открытым небом!»
С удовольствием разглядывая обнаженные тела мальчиков и девочек, Зыбуля восхищенно причмокивал губами:
— Вот это класс! Вот где я развернулся бы… У нас где покажешь товар? Зимой холодно, летом — дожди, а если и солнышко, и жарко, то в парках, как на свалке: грязь да презервативы… А там, одно слово, кокосовые пальмы. Под пальмой и голышом приятно…
Встретив сутенера Леву, который, собственно, и принес ему журнал, Зыбуля растрогался:
— Крокодилы, слыхал?
Лева посмотрел на него удивленными глазами.
— Дурак, так в Таиланде малышня своих любимых клиентов называет. — И Зыбуля поднял кверху палец. — Крокодилы! Понял…
Вместе с Левой Зыбуля уезжал в Москву посмотреть других и себя показать; кроме того, Лева обещал протащить его по злачным местам, что, собственно, больше всего интересовало Зыбулю.
За последние годы Москва изменилась. Если раньше в газетах мелькали заметки об открытии борделей, этому мало кто верил — считали очередной «уткой». Теперь газеты, не стесняясь, печатали объявления об интимуслугах для состоятельных мужчин. Даже сексуальные меньшинства, плюнув на закон, свободно помещали их в газетах. «Симпатичный мальчик способен обслужить сразу двоих обеспеченных мужчин…»
Секс-услуги множились на глазах, и как все, относящееся к демократии, не вызывали у обывателя прежнего шока. Все двигалось по знакомой орбите к «тамошнему» образу жизни…
Как сообщил Зыбуле Лева, в град-столице работали тысячи девочек-проституток… «Точки» обитания разные. Старшие, с тринадцати до пятнадцати, промышляли возле гостиниц — «Москва», «Интурист», «Украина». Совсем крохотульки, с семи до двенадцати лет, крутились на Красной площади, у «России», у подъездов новых казино.
Зыбуля хотел поставить свое дело на широкую ногу, как в Москве, или даже в Бангкоке. Господи, умеют же!
Лева охотно помогал Зыбуле познавать столичную науку секс-услуг на примере малолетних, благо это было совершенно нетрудно. Приятель Левы, милый элегантный паренек лет шестнадцати-семнадцати по кличке Гапоня, добродушно и со знанием вводил Зыбулю в дело.
— Вербуем в основном на Курском вокзале. Нет, мы не «наезжаем», а стараемся влезть в душу: они же, глупышки, из пригорода, провинция! Расспрашиваем, уговариваем… а там везем на хату — поим, кормим, как людей… Иногда даже куклы покупаем. Потом их потихоньку приучают к делу «старейшины», опытные девочки — как трахаться с нашими, как с арабами и неграми… Иногда, дурочки, убегают. Не понимают смысла «дружбы народов». А куда убежишь? Москва большая, а кроме Курского, некуда. Там «линейщики». У ментов выкупаем. И не чванимся: кого наголо, кому в лоб сигарету, а самым ретивым рюмку засовываем… и там разбиваем, чтоб неповадно было. А что, пригрели, шмотки давали… За так, что ли?!
Зыбуля пил шампанское, принюхивался. Конечно, кореш Левы — профессионал, четыре года как сутенер, хотя профессия эта омолаживалась: теперь все больше девяти-десятиклассники…
— А ты мне, Лева, обещал журнальчик с приемчиками? Как эти мальчики и девочки удовлетворяют своих «крокодилов»? — И Зыбуля язвительно посмотрел на парней. Гапоня вынул журнал и положил на стол.
— Вот. Возьми. Лева потом рассчитается.
— Лева потом рассчитается. — Зыбуля с хитрецой посмотрел на Гапоню, московский ловкач…
«Московские ловкачи» — сутенеры своих девочек ласково, по-семейному называли «путанами с бантиками». Проститутки моложе десяти лет не всегда крутятся возле гостиниц и баров. Часто кокетливая мелюзга ждет своих «крокодилов» в роскошных лимузинах, восседая в небрежной позе на заднем сиденье. Постоянных клиентов девочки обслуживают на квартире — плата за час от ста до ста пятидесяти долларов. Если девочка, случаем, оказалась нетронутая, цена сразу возрастает до четырехсот — пятисот долларов.
Зыбуля, и сам не промах, знал, что «бантиков» не только отлавливают на вокзалах, делая их «пропавшими без вести», но и покупают у родителей… Среди московской черни входила в моду торговля детьми. После одной поездки в «логово», где Зыбуля теснее познакомился с восьмилетней «путаной с бантиком», Гапоня лукаво предложил ему купить из «аквариума» двух смазливых сестренок «на развод», как самых отличных рыбок…
Зыбуля скорее из любопытства, чем из деловых соображений решил посмотреть «рыбок». Девочки, действительно, были смазливы и обучены, но Зыбуля от них отказался: своих навалом, найдем и не таких…
Гапоня увлекался порнофильмами и, естественно, поставлял в подпольные студии свой артистический товар. «Младших» снимали в обычных сценах: любовь с мужчиной или лесбис со взрослой женщиной… Зато на «старших» висело все: от секса с собаками до эпизодов мочеиспускания и дефекации.
На Зыбулю «детская» порнуха не подействовала, за исключением, пожалуй, некоторых сцен с мальчиками.
Включили свет, и он, поеживаясь, встал:
— Все?
Гапоня усмехнулся:
— Нет, не все. Как говаривал преподобный Фома Аквинский: «Уничтожьте проституцию — и всюду воцарится безнравственность!»
И Гапоня подарил Зыбуле кассету.
Поезд, на котором он уезжал, уходил поздно вечером. Днем Зыбуля пообедал с Левой в небольшом кафе под неумолчную музыку «Европы плюс». Зыбуля заказал добротного красного вина. У него было настроение проголодавшегося человека. Но, запивая «цыпленка табака» вином, он почему-то все время раздражался:
— Знаешь, Лева, а все-таки наши «цыплята» вкуснее…
— Они что, из другой малины? — смеялся Лева.
Зыбуля почесал затылок, как это делал Мазоня.
— Как тебе сказать… Наверно, из другой.
Перед поездом шлялись по Красной площади; цепким глазом Зыбуля выхватывал столичных сутенеров, предлагающих малолеток; показывая на них пальцем Леве, смеялся: «грубая работа, и куда только смотрит милиция».
Зыбуля пробыл в Москве неделю, но Альберта так и не увидел: то ли сама миссия не очень располагала к этому; то ли Мазоня приказал ему студента не тревожить. Конечно, были минуты, когда Зыбулю подмывало съездить в университетскую общагу, но он не поехал, тем более показываться с сутенером Левой совсем было ни к чему…
Но дома Зыбуля размечтался «на всю катушку», то, что он увидел в столице, его особенно не удивило, но на мысль натолкнуло: создать и у себя что-то подобное, вроде «питомника малолеток». Он был уверен, что Волжский край симпотными не обижен. Важно было лишь хорошо раскрутиться…
Мазоня дотошно расспрашивал Зыбулю о Москве, словно хотел знать все, что там творилось. Конечно, Зыбуля не мог полностью удовлетворить интерес Мазони, тем не менее его рассказ был обстоятельным, он даже прокрутил порнофильм, полученный от Гапони. Мазоня от фильма только поморщился. И все же Зыбуля решился заговорить о своей идее: детский секс, мол, входит в силу, прибыль — как от наркотиков, так что же мы, хуже других?..
— Навар приличный? — спросил сухо Мазоня.
— Один такой «питомник», — оживился Зыбуля, — как я подсчитал, даст прибыли больше всех наших лотков и лавок.
Мазоня вдруг упал на стол и стал хохотать. Зыбуля никак не мог понять, в чем тут дело. Наконец Мазоня отсморкался и откашлялся.
— Дурак ты, Зыбуля, а не лечишься. Заниматься девочками подло. Мы же русский генофонд уничтожаем.
— Генофонд? Этого дерьма на весь божий свет хватит.
— Нет, не хватит. К тому же извращенец ты, Зыбуля, — и не больше.
— Ну уж… — не понял Зыбуля. — Мы-то чем хуже столичных?
— Тем, что не занимаемся детским сутенерством. И заниматься им не будем. А твоего Леву я скоро вздерну на осине, понял?
Зыбуля увидел, что Мазоню не переубедишь, и заткнулся.
В этот же день Зыбулю арестовали. Все произошло неожиданно и глупо: в магазине, где он покупал колбасу, подошли двое в штатском и, набросив наручники, повели к машине.
— Что, колбасы захотели? — обозлился Зыбуля, но ругаться смысла не было, и он молча поплелся к милицейской «таратайке».
Мелькнула мысль об ошибке: неужто приняли за карманного воришку? Но, просидев в отделении день, понял: здесь бери покруче.
Уже при первой встрече следователь заговорил о девочке, к которой он когда-то водил Альберта. Вот еще чего не хватало!
— Вы покупали ей куклу?
— Ну и что, покупал. По доброте своей. А трахал старую дуру, пьяницу эту (имея в виду мать).
— А кого вы еще приводили в этот дом?
— Никого. Я и сам-то забегал по пьянке, раз в год, по понедельникам.
Девочку привозили на очную ставку.
— Он?
— Он любил меня. Правда, любил. А еще однажды был красавчик. Того я полюбила сразу. Мне с ним было хорошо.
— Глупости какие-то. Может, кто и заезжал к мамаше. Сейчас разве вспомнишь!
Девочка устала, глаза у нее слипались.
— Это не он. Да, это не он… Тот старый, бородой царапался… От него плохо пахло. Это от него я заболела.
Тут только Зыбуля врубился: надо же, падлы, заразили…
А когда узнал чем, совсем взбесился:
— Знаю, дурной характер, извини, начальник, но до этого еще не дошел… такую крохотульку, сифилисом? Убить не жалко…
66
Дни шли какие-то сумбурные, приносящие одни неприятности. Мазоня понимал, что это исходило не от него. Страна падала в пропасть, в стране, как сказал один государственный деятель, был не кризис экономики, а кризис смысла; кризис смысла наиболее обострялся в среде мафиозно-уголовных кланов, которые никак не хотели терять свой шанс; свой шанс не хотел терять и Мазоня, тем более в тот час, когда, казалось, он встал на ноги.
Сначала позвонил озадаченный Мишка Кошель.