Но Васька вспомнил наказ Мазони и, недолго думая, рванул на Волгу. Конечно, Васька Золотое Кольцо мог пережить и не такое, но тут, узнав о положении Мазони, страшно разозлился и, подцепив ногой случайный табурет, грохнул его изо всех сил. Да, это была невезуха… Но что ему делать дальше? Куда податься, если верный кореш оказался за решеткой?
С трудом Федор успокоил Ваську.
— Останешься у нас, пока выйдет на волю Мазоня.
— А если ему сбацают лет двадцать?
— Заменишь его, — серьезно заметил, засмеявшись, Федор.
Хоть и приятное было предложение, но Васька и сам в этом усомнился…
— Нет, на пахана я не тяну.
— Найдем тебе дельце, может быть, не такое, как в Пакистане, но все же.
Васька Золотое Кольцо не обиделся, поняв, что деваться ему некуда и, поразмыслив для порядка, послушался Федора Скирды.
В этот день, как всегда, в шестнадцать ноль-ноль, в ресторане «Русь» собрался сходняк. Отсутствие Мазони не изменило однажды заведенного порядка. Весьма ловко бразды правления взяли Федор Скирда и Душман. Ваську Золотое Кольцо на сходняке сразу признали «лидером», и он, прикинув, что здесь, собственно, неплохо, с удовольствием тянул коньячок и шампанское. Пока Душман выслушивал рапорты бригадиров, Васька, словно набрав воды в рот, помалкивал, но, когда речь зашла о карманниках, спекулянтах и проститутках, которые работали вчера вечером в регионе и не расплатились, Ваську будто подкинуло — он взорвался:
— Такое дерьмо, как вшу давить!
Впрочем, и должники не дремали: если за время сходняка не поступал «взнос»… они знали, чем это кончалось. Васька горел желанием вцепиться в каждого, кто задолжал, особенно в какую-нибудь маленькую хохотушку лет эдак восемнадцати…
Ему повезло. Федор Скирда, разгадав, почему так прытко, «на рысаках», несется Васька, подкинул ему из доверенных проститутку.
«Пташечка ты моя расписная!» В пустой кабине ресторана Васька Золотое Кольцо отбарабанил ее так, что потом сам признался: чуть «не сдох». Давно он не испытывал такого послушного тела, такой страсти… В зоне, где, кроме Дуньки да опущенных, что еще жизнь подкинет, — голодуха… А Васька был человек с темпераментом!
Теперь он не сомневался, что поступил верно, махнув к Мазоне.
— Человек предполагает, а судьба располагает, — пояснил он Федору. — Гложет меня ревность к чужим удачам…
Федор Скирда видел его записку к Мазоне. Почерк размашистый, так и знай: открытый, веселый — в общем, рубаха-парень. У Васьки даже чересчур размашистый — слишком беззаботное отношение к себе и к окружающим… таким верь, да не доверяйся…
Но Федор считал Ваську хорошим подарком Мазоне: ведь ему шалопаи нравились. Тем более редкое свидание — приятный гость…
Якуб не был на сходняке; да он и вообще приходил редко, его обычно не беспокоили, считая, что у башковитого очкарика есть дела и поважнее…
Пока Мазоня там, Якубу дел по горло.
У него была сожительница, маленькая женщина по прозвищу Пышечка; она, действительно, была пышечкой — вся округлая, пухлая, сдобренная мягкостью и душевностью. Ее голос Федор Скирда мог бы узнать из сотни, даже по телефону…
— Знаешь, — плаксиво пропищала она. — Якуб повесился.
Федор не поверил: чертова истеричка!..
— Якуб повесился, — повторила со слезами Пышечка.
— Когда?
— Сегодня ночью.
Федора Скирду пробил озноб.
— Сейчас приеду.
— Не приезжай. Он уже в морге.
Люди уходили из жизни сами. Уходя, они были с нею квиты. Оставляли только записки. О разбитой любви, о житейских неурядицах и ссорах… Или о том, как надоело жить. Иногда уходили молча, без записок и объяснений, унося с собою тайну своего поступка. Жить стало просто трудно. Невыносимо. Невозможно.
Что же случилось с Якубом?
Может, прием, инсценировка, заметание следов? Его убрали. Пышечка плакала. Она утверждала, что это он сам. Вечером, когда уходила домой, он вдруг обнял ее, грустно спросил:
— Если я уйду в могилу, ты не забудешь?
Она испугалась.
— Ну, ладно, я пошутил! Но всяко бывает. Помни, пожалуйста…
И все же Федор нашел какие-то следы. Якуб с кем-то встречался. Кто-то к нему приходил. Какая-то девочка. Что, передала записку? Где она, эта записка? Он ее что, уничтожил? Да, утром того дня был еще какой-то мужчина в черной фетровой шляпе…
Розыски Зыбули не увенчались успехом. Мужчина в черной фетровой шляпе так и остался загадкой.
Медицинская же экспертиза заявила однозначно: самоубийство.
Мазоне сумели передать весточку. К удивлению, он сильно не расстроился, словно был подготовлен к тому, что случилось. Сморщив лоб, он какое-то время думал. Потом с хрипотцой в горле сказал:
— Похоронить рядом с Хозяином. Он был ему надежным корешем.
Вот только появление в городе Васьки Золотое Кольцо немного удивило Мазоню.
— Он такой. Всегда не вовремя.
Федор Скирда осознавал, как много на него теперь ложилось. «Империя» Мазони с ее разветвленной сетью держалась на страхе и грубой силе. Руководить такой сложной, многоступенчатой организацией было не только трудно, но и опасно: блатная братия города вынуждена примкнуть к власти Мазони, подчиниться ей, но лишь до тех пор, пока Мазоня этой силой оставался. Блатной мир не терпит пустот. И потеря Мазоней свободы ослабила нити этой власти, и теперь все могло пойти в разнос…
То, что легко давалось Мазоне, с трудом осваивал Федор Скирда. Хотя воробей он был стреляный…
На днях сгорело кафе. Явно подожгли. И Федор Скирда знал, кто… Ну и что?
С Душманом теперь все чаще встречались на квартире Мазони. Там жил Зыбуля, через которого они держали связь с шефом.
На этот раз Душман приехал расстроенный, в глазах — сумрак… Все было бы хорошо, но у бачков появились разногласия, бригадир кидал, некий Валера, опять попер на Душмана; вспомнил и Мишку Топора: «мол, убили из-за нас… а мы что, “бабки” вовремя отдаем Душману».
И хотя бачки пока ходили под Мазоней, нарастающая заваруха обещала многое.
Федор Скирда считал, что Душман мягкотел и дал слабину: так можно все подкаганить, то есть испортить…
Решали, что им делать. Зыбуля с кислой миной предлагал изолировать шустрого Валерку — и делу конец. Кое-кто из них должен же понять, что, хотя Мазони и нет — Мазоня всегда есть, и железная дисциплина осталась дисциплиной «на все века».
— Он ведь нечист на руку, — заметил Федор. — Прощали. А теперь пора и это ему вспомнить. Валеру поручим Ваське.
Васька Золотое Кольцо приехал на собственной машине; выслушал все серьезно и с подчеркнутой деловитостью сказал:
— Болен я, болтун: на языке мозоли. Но тем болтунам рот заткну.
На очередном допросе следователь был смурый, чем-то огорченный.
— Предчувствие мое сбылось, — сказал он веско. — Уже давят. Со всех сторон давят. Что же ты за птица такая, аж в глазах зарябило?
Мазоня расхохотался.
— Железное алиби, господин следователь.
— Возможно, — прямодушно согласился следователь. — Но я сейчас о другом. Мафиози — это что, профессия или хобби? Или совмещает в себе и то, и другое? Нам вот вбивают в голову, что мафия бессмертна. Наверно, так. И бессмертна она потому, что вот такие хваткие амбалы способны на все: они и политики, и менеджеры, они и специалисты по оружию, и по контрабанде и внешторгу, они ловко проворачивают такие операции, что не под силу даже милиции и госбезопасности. Это же таланты! Но таланты пропащие, которые общество никогда не получит в трудный для себя час. Я вот все время и думаю, почему все же это так, а не по-другому? Почему бандитские дороги оказались вам ближе других?
— А вы никому не скажете? — понизил голос Мазоня.
— Об этом — нет, — положил на сердце руку следователь.
— Потому, что другие оказались дальше.
Мазоня догадывался, что дело его «тянут». Следователь ждал чего-то. Возможно, указаний свыше… Дело могло легко закрутиться. Стоит только подхлестнуть высокому начальству. С таким же успехом оно спокойно могло затеряться среди других таких же дел.
И он ждал, тоже ждал…
76
Павел часто ссорился с отцом. Не понимали друг друга. Дон Роберт обижался.
— Нет, этот человек не моей крови. А я на него рассчитывал.
А вот Альберт, к удивлению всех, весьма быстро сошелся с отцом. Он и Павла увещевал:
— Ну что ты впустую, по мелочам лезешь в бутылку?
Тот горячился:
— Конечно, ты, зятек, подмажешься!
Он был уверен, что дружба с Альбертом уже не та; выходит, что родственные отношения губят дружбу. Если раньше было что-то общее, ребячье, теперь — семейное, и жена между ними.
— Ты куда тянешь Альберта? Я сказала, он никуда не пойдет.
И мать тут как тут, поддакивала:
— Извини, Паша, он же женатый человек.
Женатый! Этим все сказано. А он? А он холостой, к тому же, как подковырнул отец, студент по недоразумению.
Павел в эти дни вышел из-под контроля; он нашел закадычного приятеля и пристрастился ходить в казино. Как-то попросил денег у Альберта.
— Понимаешь, вдрызг.
— Хорош родственничек, — огрызнулся Альберт. — Прожигала.
На Павла это было не похоже. Ровный мальчишка, школяр. А тут школьных друзей раскидал, как ненужную ветошь. Новых же на факультете не приобрел. Был Альберт — да сплыл, родственником стал. Раньше думал, что это хорошо, но когда друг женится на твоей сестре… Понял, хуже не бывало.
Как-то пришел в стельку. Слава богу, отца не было дома. Альберт сумел незаметно провести его в комнату.
— Опять вдрызг?
Павел смотрел слезящимся взглядом, взглядом кутенка. И вдруг расплакался, как ребенок. Альберт обнял его.
— Ну что ты?
— Твой бывший друг погибает. Понимаешь, погибает.
— Я не бывший друг…
— Тем хуже. Меня все бросили. Ты знаешь, что она мне, подлюга, сказанула?
Павел говорил быстро, словно катал во рту камешки. После казино они с приятелем закатились к знакомой девочке. По-честному, она красивая, хотя и своя в доску. После выпивона договорились. Для Павла она была сказочным существом. Такие существа можно видеть только во сне. Может быть, это и подвело его… Он лежал и ничего не мог поделать с собой. Она ехидничала: раса со слишком коротким членом вымерла бы уже миллионы лет назад, — и этим доконала его…