— Сколько же он выжимает?
— Двести восемьдесят, — ответил Вечер.
— Ого! — почти одновременно удивились Нестор и Григорий.
— И ты с такой скоростью ездил?
— Ездил, — соврал Вечер.
— Счастливый человек! — произнес Нестор.
— Могу вас завтра прокатить. Но двести восемьдесят не обещаю, дорога не та.
— Да хоть сколько, — произнес Григорий. — Я такого мотоцикла даже в кино не видел.
Вечер проснулся от какой-то непонятной возни и криков. Открыв глаза, он увидел в мечущемся пламене свечи Григория, который неуклюже одевался, — похоже, это было для него гораздо трудней, чем раздеться, — и голую по пояс, изломанную фигуру Нестора, который с дубиной в руках, кособоко переламываясь в поясе, быстро двигался к двери.
— В чем дело? — спросил Вечер.
— Сто первые все-таки напали! — крикнул Григорий, не оборачиваясь, и исчез из комнаты.
Вечер, быстро натянув штаны и рубашку, распахнул окно, выходящее на задний двор, и выпрыгнул в него, потом добежал до сарая и тихо выкатил мотоцикл. Из-за дома до него доносились вскрики, ругань и какой-то грохот. Было похоже, что престарелые тунеядцы и проститутки не на шутку сцепились с инвалидами.
Потом вдруг грохнул выстрел, и чей-то высокий, надтреснутый голос с истеричными нотками прокричал:
— Руки за спину, мордами к избе! Не то перестреляю всех.
Дальше последовал отборный мат, и сразу после этого наступила тишина.
«Франя беспредельничает», — подумал Вечер и, тихо подкатив мотоцикл к углу дома, выглянул из-за него. В свете нескольких фонариков были видны сгрудившиеся возле стены инвалиды и шевелящаяся темная куча людей напротив. Чуть впереди них отчетливо просматривалась сухая сутулая фигура женщины, очевидно Франи, ее носатый профиль, всклокоченная голова и рука с наганом, которым она тыкала в сторону инвалидов.
Вечер надел шлем и взял в руку меч, затем завел мотоцикл и, резко газанув, выскочил из-за угла с включенной фарой. Пока никто ничего не успел сообразить, он оказался возле Франи и изо всей силы ударил плашмя мечом по ее руке, выбивая наган, потом, уже притормаживая, сбил передним колесом какого-то мужика и на развороте ткнул в чью-то мелькнувшую перед ним задницу кончиком меча. Не глуша мотоцикла, он привстал на нем и завертел в воздухе мечом.
— Стоять смирно, гниды! Порублю в капусту.
Но и так никто не шевелился. В свете фары мелькали выпученные глаза и перепуганные лица.
— На пузо всем! — крикнул Вечер, и толпа покорно стала ложиться.
Он для острастки огрел плашмя какого-то толстого хрыча, который ложился медленней всех, пяля на него глаза, а затем перевел взгляд на Франю. Она каталась по земле, зажав руку между коленей. Заметив недалеко от себя наган, он поддел его мечом за скобу и, отбросив назад, крикнул инвалидам:
— Подберите.
Затем опять уставился на Франю.
— Так вот кто здесь воздух портит! Так это из-за тебя я из Москвы сломя голову летел? Полбака сжег. Старая ты водовозная лошадь! Все не уймешься, короста!
Вечер, понимая, что надо как можно больше нагнать, соскочил с мотоцикла, схватил Франю за патлы и, резко дернув на себя, прорычал:
— Так, может, с тебя скальп снять для начала?
Резким движением меча он срезал Франины космы у самого основания, и тут бывшая проститутка испугалась по-настоящему и заорала дурным голосом.
«С кем воюю-то», — поморщился Вечер и громко заявил, указывая на инвалидов:
— Запомните, отродье, это наши люди. Они поставляют нам травку в Москву. И если хоть один волос упадет с их головы, тут уж не только я приеду. Вырежем всех. А теперь рысью отсюда. Две минуты даю.
Вечер пробыл у инвалидов два дня. Он, как и обещал, прокатил всех желающих на мотоцикле и видел влюбленного Матеуса, которого ночью показала Анна. Это было более чем странно. Анна отошла в сторону от костра, вытянулась в струнку, подняла руки, и через некоторое время вокруг нее появилось странное зеленоватое мерцание. Потом оно поднялось выше и стало напоминать фигуру человека. Это длилось всего лишь несколько секунд, но поразило Вечера до дна души. Он еще никогда в своей жизни даже не слышал ни о чем подобном. И созерцание чуда неожиданно согрело ему душу.
— У тебя кто-нибудь в Москве есть? — спросила Акванта Герасимовна.
— Нет, — ответил Вечер.
— Так, может, останешься у нас? Мы этот конопляный бизнес тогда пошире развернем.
— Есть такой соблазн, — ответил Вечер. — Я словно в семью попал. Но не могу.
Он и себе не мог объяснить, почему не желал остаться. То ли не хотел сидеть в глуши, то ли смутно осознавал, что ему, молодому здоровому человеку, не годится жить среди инвалидов.
— Ты хоть мотоцикл оставь, — предложила Акванта Герасимовна. — Москва ведь. А вещь дорогая. Уведут в момент или отберут. Мы его так спрячем, что и с собаками не найдут.
На другой день с утра пораньше Вечер, Коля и Петр скатили мотоцикл по деревянному щиту в большой зацементированный погреб одного из заброшенных сараев. Коля, крепкий парень с немного косыми глазами, сразу же после этого ушел за сарай.
— Стесняется, — пояснил старик. — Не привык к тебе, — и, закурив, спросил: — Ты надолго в Москву-то? Когда вернешься?
— Не знаю пока, — ответил Вечер.
— Ты там осторожней, — прищурил глаза старик. — Менты там звери, и бандиты тоже лютые. А за технику не бойся, если что, мы твой мотоцикл законсервируем. Я же механик бывший. В колхозе работал, тут неподалеку.
Спустя час Вечер ушел пешком на Тарусу. Его провожали до самого поворота. Меч он тоже не взял с собой, спрятав в том же подвале.
Из Тарусы до Серпухова Вечер добрался на разбитом автобусе, а там сел на электричку и днем был уже в Москве. Она ему не понравилась сразу. В его городе, по крайней мере, было понятно, чем и зачем живет человек, чего он хочет, как, в конце концов, с ним разговаривать и что ожидать. А здесь даже фигуры таксистов у вокзала выглядели невнятными.
Вечер шел по улице, и все встречные лица казались ему одинаковыми.
Черкизовский рынок он нашел быстро, а вот на то, чтобы отыскать лавку Курбата, потратил целый час.
«Кажется, здесь», — остановился Вечер возле прохода, стены которого как минимум на три метра вверх были завешаны кожаными куртками, плащами и пиджаками. Он окинул взглядом все это добро и подумал, что такой товар больше подходит для лохов из глубинки, чем для жителей столицы. Потом к нему подошел продавец-азиат. Вечер этому не удивился. За час блуждания по рынку он не увидел за прилавками ни одного русского лица.
— Чем интересуемся? — спросил продавец.
— Мне нужен Курбат, — ответил Вечер.
— Курбат? — Продавец стрельнул в него внимательными узкими глазами и сказал: — Подожди здесь.
Он ушел в глубь прохода и скрылся за занавеской, а через минуту показался с грузным армянином в спортивном костюме.
— Ты Курбата ищешь? — спросил армянин, настороженно оглядывая Вечера.
— Да.
— Зачем он тебе?
— Меня Зарина к нему послала. Его сестра.
— Зарина? — Человек задумчиво потер двойной небритый подбородок. — А что надо-то?
— Курбата надо, я же сказал.
— Курбат сидит. Тебе что от него нужно было?
— Пристроиться хотел.
— Документы есть?
— Нет.
— Украли, что ли?
— Не украли. У меня их отродясь не было, — ответил Вечер.
— А что же родители, совсем дураки, выходит?
— Не было у меня родителей.
Человек некоторое время стоял в раздумье, глядя на Вечера, а потом сказал:
— Пошли, — и направился в глубь прохода.
Вечер двинулся за ним.
За занавеской было что-то вроде подсобки и офиса. На конторском столе лежали какие-то бумаги, рядом с ними валялись кипятильник и большой промасленный сверток.
Человек сел в кресло, достал мобильный телефон и принялся кому-то звонить.
— Привет, Карим! Самвел тебя беспокоит. Тут ко мне парнишка прибился, Курбата спрашивал. А Курбат сам знаешь где. Документов нет, говорит, что никогда и не было. Да нет, наоборот, — армянин еще раз окинул Вечера взглядом. — Выглядит прилично. Да и прикид на нем дорогой, явно не в моей лавке одевался. Хорошо. — Он убрал трубку и посмотрел на Вечера. — Посиди пока. Скоро один человек приедет, может, и возьмет к себе.
— А что делать-то придется? — спросил Вечер.
— А это уже не мне решать, — развел руками Самвел. — Если надо будет, сам скажет. Жди, приедет. Хочешь, пока чаю попей, — и он включил кипятильник.
Время тянулось медленно. Человек сидел за столом, писал что-то в бумагах и время от времени выходил наружу. Иногда к нему заходили какие-то люди, по виду земляки, и долго что-то обсуждали на своем языке, потом отсчитывали деньги, клали их на стол и уходили. Когда прошло по крайней мере часа полтора, занавеска колыхнулась. Вечер сначала увидел смуглую руку с дорогими часами и рукав светлого костюма, из которого она торчала, а затем и самого ее обладателя. Смуглый и худощавый, в дорогом костюме и темных очках, он чем-то напоминал Чепера. Только был гораздо старше.
— Это ты, который без документов? — обратился вошедший к Вечеру, снимая очки.
Вечер увидел узкие светло-карие, почти желтые, глаза и кивнул. «Наверное, это и есть Карим», — подумал он.
— Как зовут? — спросил вошедший.
— Вечер.
— Ну, Вечер так Вечер. На свете разные имена бывают. Меня, например, Карим.
Руки он Вечеру не подал.
— Ты чего от Курбата хотел? — поинтересовался Карим.
— Пристроиться где-нибудь.
— У тебя же документов нет.
— Я у себя в городе без них обходился и неплохо жил.
— Чем занимался? — спросил Карим.
— Работал на одного человека, друга Зарины.
— И что же ты тогда в Москву подался? — с легкой насмешкой спросил Карим, доставая из пачки сигарету.
— Убили его.
Карим сделал пару затяжек, внимательно глядя на Вечера.
— Выходит, ты пацан бывалый.
Вечер промолчал.
— Ладно, пошли. Посмотрим, на что ты годишься, — сказал Карим и, ткнув сигарету в пепельницу, вышел из закутка наружу.