которым следят, который защищен деревенскими заборчиками, Венсенский лес, где можно ходить всюду, с его примятой, но все же зеленой травой, с его пригнутыми, но все же не сдающимися деревцами, оттого что природа здесь как будто и незлобивее и жизнеспособнее, был точно создан для забав веселящегося простонародья. Вдруг у наследника вырвался восторженный крик: от озера, раскинувшего лес по своим травянистым и крутым берегам, исходила мощная струя воздуха и света. Это было не менее величественно, чем море, внезапно открывающееся после сухого каменного лабиринта бретонской деревни и докатывающее волны в часы прилива как раз до той черты, где обрывается последний проулок. Расцвеченные флагами лодки, пестревшие ярко-синей и ярко-красной одеждой гребцов, взрезали водную равнину во всех направлениях, проводя веслами серебряные борозды и вспенивая ее легкую зыбь, сверкавшую на солнце, как чешуя уклейки. С пронзительными криками плавали целыми стаями утки. Описывая весь широкий круг озера, плавно скользили вдоль берега лебеди, и ветер надувал их легкие перья. На середине озера музыка, спрятанная за зеленым занавесом островка, оглашала лес веселыми мотивами, отличным проводником для которых служила водная поверхность. И надо всем этим — веселая бестолочь: ветер, водяные брызги, хлопанье вымпелов, крики лодочников. А вокруг — рассевшиеся по склонам группы отдыхающих, беготня детей и два маленьких шумных кафе, построенных почти на воде, с деревянными полами, гулкими, как палуба, с решетчатыми стенами, напоминающими перила купальни или перила на палубе корабля... На берегу экипажи встречаются редко. Проедут ломовые дроги — на них извозчик развозит гостей, всю ночь прогулявших в предместье на свадьбе, о чем свидетельствуют их новенькие суконные сюртуки и яркие узоры шалей. Немного погодя покажется купеческий шарабан с золоченой меткой на кузове: в шарабане катаются толстые женщины в шляпках с цветами, жалостно поглядывающие на пешеходов, бредущих по песку. Преобладают здесь, однако, детские колясочки — первый предмет роскоши, который позволяет себе семейный рабочий, движущиеся колыбельки, в которых блаженно покачиваются обрамленные чепчиками, отделанными рюшем, сонные головки и таращат глазенки на переплет ветвей в голубой вышине.
До сих пор Фредерика приезжала сюда только в будни, — вот почему экипаж с иллирийским гербом, с богатой упряжью и выездным лакеем не мог не вызвать некоторого удивления у гуляющего простонародья. Встречные подталкивали друг друга локтем. Рабочие с семьями, гулявшие молча, оттого что чувствовали себя неловко в праздничных нарядах, сторонились, заслышав стук колес, а затем оборачивались и не таили своего восторга перед гордой красотой королевы, которую оттеняла детская аристократичность Цары. Из кустов нет-нет да и выглянет чья-нибудь озорная мордашка и крикнет: «Здравствуйте, сударыня!» То ли слова Элизе так подействовали на Фредерику, то ли чудная погода, то ли радость, разлитая во всем, даже в самой дальней дали, чистой, оттого что сегодня не дымили заводы, настоящей полевой дали, то ли тепло встреч, но только Фредерика почувствовала что-то вроде симпатии к рабочим, большинство которых ради воскресенья принарядилось с трогательной, если принять во внимание их тяжелый труд и почти полное отсутствие досуга, опрятностью. А уж Царе просто не сиделось на месте: он весь дрожал, топал ногами — ему хотелось выпрыгнуть из экипажа, хотелось поваляться вместе с другими детьми на траве, покататься на лодке.
Затем ландо свернуло в более тихую аллею: здесь люди читали, дремали на скамейках; по лесу, тесно прижавшись друг к другу, ходили парочки. В древесной сени здесь было что-то таинственное, она дышала свежестью родника, она пахла лесом. На ветках чирикали птицы. Но чем дальше от многошумного озера, тем явственнее слышались звуки другого увеселения: из мощного гула вырывалась то стрельба, то барабанный бой, то рев труб, то колокольный звон, а потом вдруг этот гул рассеивался на солнце, как дым. Можно было подумать, что берут приступом город.
— Что это?.. Что там такое? — допытывался маленький принц.
— Пряничная ярмарка, ваше высочество, — повернувшись на козлах, ответил старый кучер.
Королева согласилась подъехать поближе, и ландо, выехав из парка, потащилось из улочки в улочку, по дорогам, которые еще не были как следует проложены, мимо новых семиэтажных домов, высившихся рядом с ветхими лачугами, между хлевами и огородами. На каждом шагу кабачки с террасками, столики, качели — все было выкрашено в один и тот же противный зеленый цвет. Всюду — полно. Бросаются в глаза кивера военных, их белые перчатки. В толпе почти не слыхать разговоров. Все слушают то бродячего арфиста, то бродячего скрипача, который, получив позволение играть между столиками, пиликает то из «Фаворитки»{41}, то из «Трубадура»{42}, — парижане хотя и насмешники, а сентиментальную музыку обожают и, когда веселятся, подают милостыню щедрой рукой.
Неожиданно ландо останавливается. Экипажи доезжают только до широкого Венсенского круга: здесь-то и разместилась ярмарка, и фоном ей со стороны Парижа служат две колонны Тронной заставы, маячащие в пригородной пыли. Отсюда видна целая улица огромных балаганов, а на ней — кишенье праздношатающегося люда, и это зрелище разжигает в глазах наследника такой яркий огонек детского любопытства, что королева предлагает выйти из экипажа. Чтобы гордая Фредерика соблаговолила пойти пешком по воскресной пыли?.. Это что-то необыкновенное. Меро озадачен; он колеблется.
— Разве это опасно?
— О, нисколько, государыня!.. Но если мы пойдем на ярмарку, то лучше бы без провожатых. Ливрейный лакей привлечет к нам всеобщее внимание.
По распоряжению королевы дюжий выездной лакей, который совсем было собрался пойти с ними, снова уселся на козлах. Уговорились, что ландо будет ждать их здесь: разумеется, они не будут ходить по всей ярмарке, посмотрят, что в ближайших балаганах, и сейчас же назад.
Первое, что они увидели, это лоточки, стол, накрытый белой скатеркой, стрельбу в цель, чертово колесо. Люди проходили мимо всего этого с презрительным видом, не останавливаясь. А дальше стояли под открытым небом жаровни; от них шел едкий запах пригорелого сала, от них поднималось бурное пламя, при дневном свете казавшееся розовым, вокруг суетились поварята во всем белом и складывали стопками посыпанные сахаром оладьи. А до чего интересно было наблюдать за изготовителем алтейной пастилы, как он сначала растягивал, а потом закручивал в гигантские кольца пахнувшую миндалем белую массу!.. Маленький принц смотрел во все глаза. Для этой птички в клетке, для него, выросшего в высоких покоях замка, за золоченой оградой парка, в атмосфере страха и недоверия, для него, выходившего наружу не иначе как с провожатыми, видевшего народ только с высоты балкона или из окна кареты, которую окружала охрана, все это было так ново! Сначала мальчик робел, — он прижимался к матери и стискивал ей руку, но мало-помалу праздничный шум и праздничный воздух опьянили его. А тут еще задорные ритурнели шарманки. Его нетерпение проявлялось в той силе, с какой он тащил за собой Фредерику; его раздирали противоположные чувства: ему хотелось всюду останавливаться и вместе с тем хотелось бежать вперед, вперед — туда, где сильнее шум, где плотнее толпа.
Так, незаметно для себя, с беспечностью пловца, который не замечает, что его относит течением, удалялись они от своего экипажа, удалялись тем спокойнее, что никто не задерживал на них взгляда, что среди всех этих ярких нарядов легкий костюм королевы (платье, мантилья, шляпка — гамма оттенков одного и того же коричневого цвета) не обращал на себя внимания, так же как и скромная элегантность Цары; проведя глазами по его высокому крахмальному воротничку, коротенькой курточке и голым икрам, некоторые кумушки ограничивались восклицанием:
— Это англичанин!..
Мальчик шел между матерью и Элизе, а они улыбались друг другу где-то высоко над его сияющим личиком.
— Ой, мама, посмотри!.. Господин Элизе! Что там такое?.. Пойдемте посмотрим!..
И они, двигаясь причудливыми зигзагами от одного ряда балаганов к другому, увлекаемые людским потоком, углублялись в густевшую толпу.
— А не вернуться ли нам?.. — предлагает Элизе.
Но мальчик словно обезумел: он умоляет, тащит мать за руку, а она так счастлива тем, что ее вялый малыш вышел наконец из своего оцепенения, ей самой передается возбуждение толпы, и они идут все дальше и дальше...
Жара усиливается; солнце, опускаясь, собирает на остриях лучей предгрозовую мглу, и, по мере того как меняется небо, праздничная пестрядь принимает все более фантастический вид. Наступает час представлений. Весь персонал цирков и балаганов выходит наружу и теснится под навесами у входа, а сзади них ветер надувает полотняные вывески, и от этого изображенные на них гигантские звери, акробаты, борцы кажутся живыми.
Здесь — батальное представление, выставка костюмов эпохи Карла IX и Людовика XV, мельтешенье аркебуз, ружей, париков и султанов, трубная медь гремит «Марсельезу», а на противоположной стороне цирковые лошадки в белой сбруе, точно они везут невесту к венцу, показывают фокусы: отсчитывают копытом, раскланиваются; рядом самый настоящий балаган выставляет напоказ паяца в клетчатой куртке, лилипутов в узком, облегающем тело трико и ражую загорелую девицу в розовом платье танцовщицы: она жонглирует золотыми и серебряными шарами, бутылками, ножами со сверкающими лезвиями, и ножи эти скрещиваются, звеня, над ее высокой прической, в которую воткнуты булавки, отделанные стекляшками.
Маленький принц погрузился в созерцание этой красотки, но вдруг его взгляд случайно падает на королеву, настоящую королеву из волшебных сказок: с блестящей диадемой на голове, в короткой, расшитой серебром тунике, она сидит, опершись на балюстраду и положив ногу на ногу. Он так и не спустил бы с нее глаз, но его отвлекает оркестр, оркестр необыкновенный, состоящий не из гвардейцев и не из силачей в розовом трико, а из светских людей, например, вот этот господин с короткими бакенбардами, в мягких ботинках, сверкая лысиной, изволит играть на корнет-а-пистоне, а вон та дама, самая настоящая дама, своей чопорностью отчасти напоминающая г-жу Сильвис, в шелковой накидке, в шляпке с трепещущими цветами, безучастно глядя по сторонам, бьет в большущий барабан, и при каждом стремительном взмахе ее рук трясутся бахрома накидки и розы на шляпке. Как знать?.. Быть может, это король и королева, с которыми тоже стряслась беда?.. Однако ярмарочное поле представляло собой зрелище не менее поразительное.