— Да? — скептически переспросил Саша. — Ну, о’кей. Не может, так не может… Ладно, перезвоню, — и положил трубку.
А Тимофей встретил Веронику словами:
— Ты должна позвонить Сабине Измайловой.
— Долг есть долг, — обреченно кивнула Вероника. — Давай номер. А Сабина Измайлова — это кто?
— Третья финалистка шоу. Которую ты назвала Леопардихой.
— Так бы сразу и сказал, что Леопардихе, — буркнула Вероника. — А зачем ей звонить?
— Затем, что других подозреваемых у нас, пожалуй, не осталось. Агнию, как ты сказала, арестовали на твоих глазах. Даже если у нее был мотив, о котором мы не знаем, возможности убить Загорцева точно не было. Значит, его убила какая-то другая «она». Самый очевидный вариант — Измайлова. У которой была возможность и убить Ильичева, и подставить Загорцева.
— А мотив у нее какой?
Тимофей подвинулся, уступая Веронике место у стола перед мониторами. Защелкал вкладками, демонстрируя кадры из шоу на интернет-страницах, снабженные заголовками в духе:
«Новая ссора на съемках!», «Слова шефа довели участницу до слез!», «Великий кулинар — или великий провокатор? Кто ты?!».
— Судя по тому, что мне удалось узнать об Ильичеве, если не мотив, то как минимум жгучее желание его убить рано или поздно появлялось у каждого из участников, — пояснил Тимофей. — Измайлова, полагаю, не исключение. — На кадрах замелькала Леопардиха: то счастливо хохочущая, то разъяренная, то рыдающая. — К тому же она эмоциональна и вспыльчива. Такие люди нередко действуют под влиянием минутного порыва. Измайлова ссорилась со многими участниками, но чаще всех… сказать, или сама догадаешься?
— С Загорцевым?
— Совершенно верно.
Кадр: Леопардиха и Загорцев, уперев руки в бока, орут друг на друга. Леопардиха сжимает в кулаке внушительных размеров кухонный нож. Глаза горят, черные кудри растрепались — и впрямь разъяренная фурия.
— Она могла каким-то образом узнать о контрабандной муке и решила убить двух зайцев одним выстрелом, — закончил Тимофей.
— И что я ей должна сказать?
— Скажи, что ты помощница управляющего вот этого ресторана. — Тимофей снова переключил вкладку. На заставке замелькали, сменяя друг друга, стильные интерьеры и нарядные блюда. — Скажи, что управляющий следил за шоу на всем его протяжении. Что он восхищен талантом Измайловой и хочет встретиться с ней лично, дабы обсудить перспективы совместной работы.
— И ты считаешь, что Леопардиха так вот запросто согласится встретиться? — усомнилась Вероника. — После того, как час назад убила человека? И вообще. — Она передернула плечами. — Меня, если хочешь знать, до сих пор трясет! А ты, вместо того, чтобы успокаивать бедную девушку, усадить на диван, завернуть в плед и подать согревающий напиток, отправляешь ее на встречу с безумной маньячкой. Чтобы она еще и меня из окна выкинула. Кто тогда по твоим поручениям бегать будет?
— Ты прекрасно знаешь, что у меня нет ни дивана, ни пледа, — отозвался Тимофей. — А за окном — плюс тридцать. Согревающие напитки в такую жару принято употреблять в странах Средней Азии. За тобой я подобной склонности не замечал. Это во-первых. Во-вторых, я тебя пока никуда не отправляю. Просто прошу позвонить. — Он откинулся в кресле. — В-третьих, я не просто так просил тебя отнестись к занятиям по самообороне как можно серьезнее. А в-четвертых, не думаю, что Измайлова соберется на тебя нападать. Она понятия не имеет, кто ты, и не знает о том, что Загорцев перед смертью успел ее обвинить. Все, что нам нужно сейчас, — выйти на контакт. Звони. — Тимофей щелкнул по очередной вкладке — группе в соцсети. — Человек, который не скрывает свой номер, вероятнее всего, заинтересован в том, чтобы ему дозванивались.
Вероника вздохнула. Дошла до кухонного уголка, налила в кружку воды. Тимофей внимательно следил за тем, как она пьет.
— Вероника…
— Да звоню, блин!
Вероника поставила кружку на парту, застеленную линолеумом. Набрала номер. Включила громкую связь. Вежливый неживой голос сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Вероника повернулась к Тимофею. Устало спросила:
— Ну и какой у нас план на этот случай, Шерлок?
Тимофей нахмурился. И в этот момент зазвонил его собственный телефон.
42
Вечер не принес прохлады. Здание, раскалившееся за день, охотно продолжало делиться теплом. А на проклятом клочке неба, видном сквозь окошко курилки, — ни облачка.
Смуров затянулся и выпустил в окошко струю дыма. Открылась и закрылась дверь.
— Здоровье портишь? — устало сказал Долинин.
— М, — отозвался Смуров. Разговаривать не было настроения.
— Угощай давай.
— М, — мотнул Смуров головой. — Последняя.
— Тьфу ты… Тогда уж хоть «крайняя» говори.
— Может, бросаю.
— Угу, ага. Пластырь никотиновый купил, рот заклеить? Ладно, смотри, что я тут нарисовал.
Смуров покосился на Долинина с опаской. Если у следака крыша поехала и он начал в рабочее время натюрморты писать — тогда совсем весело. Но Долинин стоял с пустыми руками, которые держал в карманах брюк.
— А нарисовал я, Смуров, очень трагическую, красивую, а главное — убедительную картину. Называется: «Загорцев убивает Ильичева, а потом, раскаявшись, убивает себя, выпрыгнув из окна». Красиво?
— Хоть на выставку, — буркнул Смуров. — Современного искусства. Рядом с экспонатом «Туалет на ремонте».
— Ты, Смуров, злой человек, — отмахнулся Долинин. — А я вот все в людях доброту ищу. Ну не могут люди быть до такой степени несознательными, чтобы, совершив преступление, обмануть полицию и жить спокойно. Вот и прыгают в окна от грусти и безысходности. Оно понятно, что наших заслуг — хрен да маленько, но ведь по бумагам-то все четко будет. Сейчас главное — что?
— Корсаков.
— Пра-а-авильно, дядя Смуров. Он сказал чего-нибудь?
— Нет, — усмехнулся Смуров. — Его никто не спрашивал. В допросной мариную. Завертелось. Инструкций ждал.
— Ну, вот тебе инструкция. Корсаков опровергает показания Загорцева. Муку пронес Загорцев, а Корсаков по незнанию ею воспользовался. И все. Свободен, как птица в ясном небе.
— В этом небе… Уже все птицы передохли.
— Пессимист ты, Смуров. Птицы не дохнут. Дохнут люди, которые думают, что они птицы, и прыгают в окна. А нам от того — одни сплошные плюшки. Давай, чутка дожать осталось.
Долинин ушел, а Смуров неспешно добил сигарету до фильтра и сунул руку в карман брюк.
— Плюшки, — просипел он. — С дерьмом твои плюшки, Долинин.
В кармане у него лежал прозрачный пакет. В пакете — видеокамера размером со спичечный коробок, которую обнаружили в номере, из которого выпорхнул Загорцев. А симка, стоящая в этой камере, была зарегистрирована на человека, который уже мелькал в деле. Только в совершенно неожиданном качестве.
Вероника пыталась дозвониться до Леопардихи в течение трех часов. Тимофей провел это время в метаниях между мониторами, остервенело стуча по клавиатуре и щелкая мышью.
Приветливое предложение сайта Леопардихи «оставьте запрос, и мы очень скоро с вами свяжемся!» ожидаемо ничего не дало. Связаться с Вероникой никто не пытался. Профиль Леопардихи в соцсетях оказался закрытым: пока не добавит в друзья, даже не прочитать о ней ничего.
— Тиша, отпусти меня домой, — в конце концов взмолилась Вероника. — Я вчера целый день проторчала в Зеленограде, вскочила в безумную рань, наблюдала полет Загорцева, общалась с трупом и рисковала жизнью, стоя на подоконнике восьмого этажа. Я, в конце концов, в одной и той же майке хожу уже два дня!
— Ты можешь взять мою майку, — предложил Тимофей. — Выбирай любую.
— Нет уж, — отрезала Вероника. — Я домой. У тебя кровать неудобная и ванная жуткая. И вообще, ты скоро в полицию уедешь. На сколько тебе там назначили?
— На пятнадцать тридцать.
— Во-от. Между прочим, черт их знает, зачем они тебя зовут. Вдруг контакты Леопардихи принесут на блюдечке с голубой каемочкой? Или тебя, пока там общаться будешь, как принакроет! Как засияет свет в конце тоннеля! В два счета Леопардиху отыщешь. А я пока посплю. А?
— Ну ладно, — поколебавшись, кивнул Тимофей. — Езжай домой. Но будь на связи!
Можно подумать, когда-то не была… Впрочем, вслух Вероника этого не сказала. Счастливая, выпорхнула из Тишиной квартиры.
Через полчаса уже лежала в ванной, наполненной ароматной пеной. Любовалась нежно-голубой плиткой с изображениями ракушек и морских коньков.
Господи, какое же счастье! Особенно по сравнению с кроваво-красной душевой кабиной…
Телефонный звонок раздался, когда Вероника блаженно дремала. Ей даже сниться начало что-то приятное. Никак не связанное со слепящими фасадами гостиниц, размозженными головами и окровавленными трупами…
— Убью, — сквозь сон пообещала телефону Вероника. — И меня оправдают, это точно! Потому что издевательства над людьми запрещены Женевской конвенцией.
Телефон, лежащий на стиральной машине, продолжил звонить. Вероника нащупала вибрирующий аппарат. Промычала:
— Руки-ноги слушают. Имей в виду, голова: мы лежим в ванной и временно нетрудоспособны.
— Чего? — удивился Саша.
— Ой. Это ты… — Вероника потянулась. — Ничего, не обращай внимания.
— Не отвлекаю?
— Еще как отвлекаешь. Задремала в ванной. В надежде хотя бы остаток дня провести по-человечески.
— О…
— Что?
— Да так, — ухмыльнулся он. — Воображение разыгралось.
— Зря, — отбрила Вероника. — Пусть обратно отыгрывается. Тут полная ванна пены и все равно ничего не видно.
— О! Так даже интереснее.
— Слушай. Ты чего звонишь? — Вероника проснулась окончательно. Села. — О воображении рассказать?
— Да нет. — Саша посерьезнел. — Скорее, о твоих фантазиях расспросить.
— Это в каком смысле?
— В том смысле, что перед тем, как пулей вылететь из квартиры Соколовой, ты мне сказала, что Корсаков ни в чем не виноват.